— Во-ен-но-ис-то-ри-чес-ких, — по слогам повторил я и добавил:

— Справка должна быть готова через два часа… все! Иди.

Завгородняя вышла.

— Ну, коллега, — сказал я Сашке. — Слушаю твои соображения.

— Ситуевина, Андрюха, простая: информации у нас нет. У официального следствия, видимо, тоже. Вырисовывается красивый такой «глухарек»… Согласен?

— Согласен, но что из этого следует?

— Для начала следует в адресе поработать — может, чего и зацепим. Ты же знаешь, как менты работают. Тяп-ляп, опросили наскоро жильцов, кто дома был: видели? — не видели… слышали? — не слышали… ну и ладненько…

Конечно, Зверев немного утрировал. Но в общем и целом качество милицейской работы сильно отличалось от идеала. Этому была масса объективных и субъективных причин, говорить о которых здесь — неуместно.

— А на повторный обход, — продолжал Зверев, — сил уже, как правило, не хватает.

Да и толку от халтурно проведенного — обхода никакого нет. Остается только ждать второй жертвы.

«Верно, — подумал я. — Практика показывает, что маньяк никогда не останавливается на одной жертве. Напротив, многие из них, попробовав крови впервые, бросаются в кровавый поток с головой. Если маньяка не остановить — сам он не остановится никогда. Живущее в нем чудовище все время требует новой крови, новых сильных ощущений».

— Хорошо, — согласился я, — поехали поработаем в адресе. Может, чего и надыбаем.

И мы поехали в адрес, прихватив с собой Зудинцева.

Мы поехали. Город лежал серый, вымороченный, в автомобильных пробках. Зверев ткнул пальцем в магнитолу, включил «Шансон». Какая-то Вера заказала для своего молодого человека песню про «Кресты»… Нормальный выбор. Потом пошел блок новостей с рассказом о нью-йоркской трагедии. Потом мы приехали и нашли огромный шестнадцатиэтажный дом на восемьсот квартир. По самым приблизительным оценкам в нем обитало не менее двух с половиной тысяч человек, сотня собак и пара сотен кошек. В таких домах с населением в целый поселок люди зачастую живут рядом годами и не знают друг друга.

Первая же подвернувшаяся бабулька показала нам подъезд, где произошло убийство. Зверев с ходу завел с ней разговор. По существу старушка ничего не знала, но уверенно заявила, что девушку зарезали евреи.

Обычай у них такой — христианских младенцев резать «на Пасху».

— Э-э, бабушка! Пасха-то когда была?

— У жидов каждую субботу Пасха, — ответила бабуля убежденно.

В лифте мы поднялись на тринадцатый этаж. Как водится, лифт был расписан похабщиной, названиями рок-групп и носил следы неумелого поджога. Лестницами в этих огромных домах почти не пользуются.

За исключением тех случаев, когда ломаются лифты (их в каждом подъезде два — пассажирский и грузовой).

Итак, лифт поднял нас на тринадцатый этаж. Мы вышли и оказались в лабиринте расходящихся коридорчиков-тупичков с дверьми квартир почти сплошь стальными.

Еще лет десять назад стальных дверей в наших домах не было вовсе, и выражение:

«Мой дом — моя крепость» казалось образным. Теперь оно приобрело буквальный смысл… Неужели никто из обитателей квартир тринадцатого этажа не слышал, что происходит на лестнице?

На лестницу вела дверь с матовым армированным стеклом. Мы вышли и оказались в гулком бетонном геометрическом пространстве из стен ступеней. Ярко горела электрическая лампочка. Окон здесь не было.

Были пыль, страх и задавленное эхо. Я подумал, что если каждый день ходить по этой лестнице, по этому воплощенному кошмару, то через год можно стать законченным неврастеником и начать шарахаться от собственной тени.

— Ага, — сказал Сашка, — вот оно!

И мы увидели бурые пятна в углу — на полу и на стене. На полу — большие, на стенах — брызги… Господи, подумал я, почему же их не смыли?

— Почему же кровь-то не смыли? — спросил я.

— А кому это надо? — сказал Зверев, пожимая плечами.

Мы «полюбовались» на следы крови и, разумеется, никакой полезной информации не получили… Судя по тому, как высоко — на высоте примерно полутора метров — находились брызги, можно предположить, что первые удары жертве были нанесены, когда она еще стояла на ногах… Первые. А всего их было тридцать четыре! Господи, да он же был по уши в крови…

— Убийца, — сказал Сашка, — наверняка очень сильно перемазался кровью. В таком виде ему было затруднительно отсюда сваливать. Даже ночью.

— Почему ночью? — спросил я.

Ответил Жора Зудинцев:

— Потому что убили ее около полуночи.

Ты же, Андрюха, не дослушал разговор с экспертом, убежал.

Мы вышли на балкон и закурили. Здесь дул ветер, было холодно, но все равно значительно уютнее, чем там, в бетонной ловушке с неживым, полузадушенным эхом…

Внизу лежала огромная автостоянка, шагали маленькие человечки…

— Если он был так сильно окровавлен, — сказал я, — то ему действительно было очень опасно куда-то ехать… Возможно, он живет рядом?

— Возможно, — кивнул Зудинцев. Он запахнул куртку поплотнее. — Возможно, что прямо в этом доме.

— А возможно, он был на машине, — сказал Зверев. — Хоть и весь в кровище, а сел себе и спокойно уехал.

— Или выбросил во дворе окровавленную одежду, — сказал я.

— Или был в таком состоянии, что ему было на все наплевать, — сказал Зудинцев. — Например, обкуренный в полный умат. Или пьяный. Или просто перевозбужденный.

И он пошел, как был.

— Кстати, — спросил я, — а относительно жертвы: исследование на наркотики еще не делали?

— А чего его делать? — сказал Зудинцев. — Митрофанов говорит, у нее сплошные дороги {Дороги (жарг.) — следы от инъекций} на руках…

Значит, все подтверждается — наркоманка. Что ж? Тут ничего удивительного нет — все, как ожидалось.

— Ладно, — сказал Сашка, — нечего гадать. Надо идти по жильцам. Или найдем следы, или нет.

Он швырнул окурок вниз, и мы пошли работать. Мы отработали сначала тринадцатый этаж, потом — двенадцатый и четырнадцатый. Потом — все остальные квартиры в подъезде. Мы осмотрели все этажи и все балконы. Мы осмотрели даже помещение лифтовой, замок которой Зверев ловко открыл миниатюрным брелоком-отмычкой.

Ничего мы не нашли и никакой информации от жильцов не получили. Нам вообще открывали очень неохотно или не открывали вовсе… иногда обещали вызвать милицию.

В десятом часу вечера мы закончили. Было очевидно, что отработали впустую.

— Надо пробить телефоны по номерам квартир и опросить соседние подъезды по телефону, — сказал Зверев.

— Каширина озадачим, — ответил я. — Жора у нас в Болгарию завтра летит.

— Счастливый… — усмехнулся Сашка. — Надо бы еще в Красноармейское РУВД съездить, пообщаться с убойщиками…

— Вместе поедем, — сказал я. — Меня начальник приглашал…

Я рассказал о своем разговоре с полковником Крыловым. Зверев обрадовался:

— О! Это же отличный повод нарисоваться в РУВД и потолковать со Светкиным хахалем.

— Он не хахаль, — ответил я. — Он воздыхатель.

— Какая разница? С утра берем с собой Светку и едем.

В этот момент Завгородняя позвонила сама (а сказано: не поминай черта — он не появится) и победно заявила, что список во-енно-ис-то-ри-чес-ких клу-бов го-тов.

— Молодец, — похвалил я. — Много их там набралось?

— До фига, — ответила она очень конкретно. — Список лежит у тебя на столе.

— Норманнские клубы в нем есть?

— Какие-какие?

— Ох, Света, Света! С «красным орлом» разобралась?

— Нет. А зачем?

— Ладно, завтра с утра поговорим. В десять ноль-ноль я, Светлана Аристарховна, за тобой заеду.

— Зачем?

— Работа есть для тебя.

— Но в десять я еще сплю.

— В десять ноль-ноль возле подъезда, Светик, — отрезал я и выключил телефон.

— А зачем тебе нужны норманнские клубы, Андрей? — спросил Зверев.

Мы высадили Жору у дома, пожелали ему счастливого пути и теперь ехали по вечернему городу в акварели сумерек. Начинал накрапывать дождь… Где-то неподалеку бродил маньяк с тупым и длинным ножом. Сотни тысяч горожан сидели в своих квартирах и смотрели телевизор. Их усердно пугали бородатым исламским террористом.