— Привет, ма! Привет, кис! — воскликнул Кирилл, появившись из кухни и неуклюже обняв обеих. — Шушукаетесь обо мне?

— Кирюша… — спросила мать, — зачем ты сегодня выпил?

— Ма, это же пиво.

— Какая разница?

— Ну, как какая? Туда входит солод, витамины, другие полезные для молодого организма продукты. А если организм просит — я обязан его просьбу удовлетворить.

— Кирюша, мне не до шуток.

— Ма, я ведь вас с кисой так люблю, так люблю! Ты же знаешь.

Полина обратила внимание на какой-то неестественный блеск его глаз. Этот блеск и сопутствующее ему бесшабашное, чересчур приподнятое настроение брата она стала замечать не так давно. Однако то, что мать принимала за алкогольное опьянение, было, по убеждению Полины, совсем иного свойства. Как медик сестра почти не сомневалась — здесь наркотики. Эйфория у Кирилла быстро сменялась дурным расположением духа. Несметное количество девушек, бесконечно одолевавших красавца Кирилла по телефону, явно уменьшилось, звонки пошли на убыль. Да и внешне брат изменился, в его облике появились штрихи неряшливости и даже некоторой запущенности, что присуще человеку, отгородившемуся от внешнего мира своей, невидимой для других стеной.

Как бы невзначай в сестринском порыве прильнув к брату, Полина лишний раз утвердилась в своем предположении — перегаром от Кирилла совсем не пахло.

— Ма, как наша баба Лиза? — вдруг спросил он.

— Давно у нее не были, надо бы навестить… — сказала мать. — Лучше подумал бы о том, как помочь домочадцам, мне, наконец… Что ты вдруг о Лизе вспомнил? Я днями и ночами бегаю с одной работы на другую, стараюсь принести в дом лишнюю копейку, чтобы ты был одет, обут и накормлен. Поля из своего госпиталя не вылезает, пашет на две ставки. Как скоро ты, в конце концов, образумишься, станешь человеком, прекратишь якшаться с кем попало? Где твои школьные товарищи? Работают и помогают родителям. А ты? Весь всклокоченный, в грязных джинсах, целыми днями пропадаешь… Сейчас же переоденься, я простирну твои замызганные портки.

— Ну, мам, успокойся, ладно тебе, — ответил он. — Дай сначала отвертеться от армии.

— Да лучше б ты пошел служить, — неуверенно произнесла мать и, испугавшись собственных слов, притянула Кирилла к себе. — Нет! Никуда я тебя не отдам! Ты мой родной… и Поленька тоже. Как я без вас?

— Вот посмотришь, ма, — торжественно заявил Киилл, — пройдет немного времени, и в один прекрасный день я подкачу к нашему грязному подъезду на белом «Мерседесе»! Пусть все увидят, кем стал ваш слабовольный и бесхарактерный Кирюха, пускай Серега с шестого этажа — сынок нового русского — кусает себе локти, а его папаша лопнет от зависти! Честное слово, я заберу вас из этой вонючей дыры куда-нибудь в Америку или Европу.

Полина при этих словах звонко захохотала.

— Зря смеешься, кис! Как говорится, от тюрьмы и от сумы не зарекайся. Многие надеются на случай, но я-то теперь знаю, как заработать деньги, причем, хорошие деньги. Процент с оборота, понятно? И товар подходящий, дорогостоящий. Лишь бы от ментов подальше.

— Пожалуйста, поделись опытом, — наигранно взмолилась сестра.

Мать неожиданно воскликнула:

— А я верю в Кирилла! Верю! Только… ты бросишь пить?

Глаза сына, до этого светившиеся восторженным светом, враз потускнели, потухли, видно было, что он с трудом сдерживает внезапный прилив злобы и раздражения.

— Брошу, — выпалил он, выбегая из комнаты.

Проводив сына усталым взглядом, мать вздохнула:

— Вылитый отец…

За окном сгустились сумерки. В комнате стало пусто и неуютно.

— Очень уж не терпится мне взглянуть на твоего американца.

— С какой стати? — удивилась Полина.

— Видишь ли, как мать, я могу, даже имею моральное право принимать самое непосредственное участие в судьбе своей дочери. Это одно. Ну, а что касается его намерений по отношению к тебе и, так сказать, твоего материального благополучия с парализованным больным…

— Мама!

— Ничего, ничего. Учись жить, доченька…Вот я и думаю: а не познакомиться ли мне лично с Дмитрием?

Полина молчала, не зная, что ответить.

— Просто необходимо это сделать, — заключила мать. — Ручаюсь, все вопросы отпадут, сама увидишь.

— Так можно все испортить… — усомнилась дочь.

— Наоборот! Уж в подобных щепетильных делах можешь на меня положиться. Мы с ним обязательно подружимся. Разве ты этого не хочешь? Ну, что ты молчишь?

— Хочу… — промямлила Полина, и в который раз пожалела, что поделилась с матерью.

— Вот и отлично. Завтра же навещу тебя в госпитале под каким-нибудь благовидным предлогом…

В комнату вернулся Кирилл и, покосившись на женщин, виновато улыбнулся:

— Вы на меня не сердитесь?

В тот же миг Полину словно озарило: поразительное сходство ее брата с Дмитрием Филдиным было более чем очевидно! Как же она раньше этого не замечала?! Она удивленно улыбалась, от чего Кирилл еще больше смутился:

— Правда, не сердитесь? Кис, чего ты на меня уставилась?

— Не сердимся, — успокоила мать. — Пошел бы побрился — щетина, как у партизана…

Если и возможно было охарактеризовать чувства, охватившие в тот миг Полину, то были они схожи разве что с неуемной радостью и непонятным ощущением беспокойства, возникшего без видимых причин, внезапно, на фоне долгожданного семейного согласия…

Линде Грейвс были знакомы (хотя бы уже в силу ее профессии) многие чувства и ощущения, кроме одного — чувства страха. Именно это обстоятельство и предопределило ее судьбу. Приближение опасности Линда всегда воспринимала с какой-то необъяснимой сладострастной дрожью, с выраженной решимостью идти на риск, чего бы это ни стоило и, будучи всесторонне подготовленной, с честью выходила из, прямо сказать, безвыходных ситуаций. Конечно, в Лэнгли она научилась многому, однако жизнь постигается с опытом, все предусмотреть просто невозможно, и в силу этой аксиомы ей приходилось самостоятельно разгадывать многие головоломки. Но главное, самое главное для разумного человека — ощущение опасности — было у Линды на первом месте. Ее «железной» логикой восхищались такие монстры, как Аллен Даллес, Сэм Уикли и даже грозный шеф ФБР Эдгар Гувер. А интуиция Линды Грейвс служила предметом скрытой зависти даже не столько женской части сотрудников, сколько мужской…

Поднимаясь в лифте, она просчитывала возможные варианты встречи с незваными гостями, если таковые сейчас находятся в ее квартире, а в том, что гости именно там — Линда почти не сомневалась. Видимо кому-то не терпится ее пошантажировать в связи со смертью бедняги Сэма. Посмотрим, как это им удастся. Из личной охраны Уикли в тот день ей запомнился лишь один Джеймс, но даже если он всевидящий и знает подноготную с пистолетом, — он и в этом случае бессилен что-либо доказать. Отсутствует конкретная мотивация. Все остальное — из области догадок. Значит, остается шантаж. В одиночку или с напарником. Телефонный голос? Возможно его, а возможно…

Здесь лифт мягко встал, раздвинулись двери, она шагнула в полнейшей темноте по направлению к своей квартире, но… терпкие капли аэрозоля с тихим шипением неожиданно брызнули ей в лицо, у Линды перехватило дыхание, помутился разум, она пыталась чему-то сопротивляться, проваливаясь в черную бесконечную бездну…

…Сильно гудела голова, пульсировало в висках, накатывали приступы тошноты. Нестерпимая поначалу резь в глазах понемногу отпускала, заволакивая взор мутной слезой. Линда почти слышала, как колотится ее сердце. Страха не было, подтачивало ощущение провала, как тогда, в Советском Союзе. Значит, интуиция подвела и на этот раз, теперь уже дважды. Но ничего… Она жива, а это — совсем не мало. Взгляд скользнул по потолку. Лежа на полу, Линда чувствовала, как ноют руки и ноги, накрепко перетянутые скотчем. Незнакомое полутемное помещение освещалось разноцветными сполохами уличной рекламы. В блеклом квадрате окна Линда разглядела темный силуэт человека, неестественно сидящего на стуле.