— Тебя никто не просит потесниться. Ты достаточно грамотный и опытный сотрудник, чтобы тобою пренебрегли. Безработица в Штатах — приоритет идиотов и лентяев, но даже им протянута бескорыстная рука государства (в России, между прочим, такое было при коммунистах, и считалось высшим достижением социализма). Так вот, тебе предлагается пост в совете директоров одной фирмы — это не моя прихоть, а дань уважения твоим прошлым заслугам перед страной. Мне представляется, что именно такой поворот твоей судьбы станет достойным завершением карьеры в Лэнгли… Вчера, если ты внимательно просмотрела почту, там был один любопытный документ, адресованный тебе лично.

— Прости, я, кажется, не обратила внимания…

— Вот-вот, именно так я и подумал. Там реквизиты фирмы, твой должностной оклад, сведения о политике руководства и решение общего собрания акционеров.

— Надеюсь, это не торговая фирма?

— Тебе достаточно взглянуть на документ и все станет понятно, — улыбнулся он.

— Спасибо, Сэм!

Линда обняла его, быстро поцеловала и побежала в дом:

— Я просто сгораю от нетерпения!..

— Жду тебя в твоем утреннем туалете! — крикнул он вдогонку.

Проводив ее взглядом, Сэм Уикли набрал номер на сотовом телефоне:

— Алло, Джеймс! — обратился он к личному охраннику. — отвлеки Линду разговором, чем хочешь, но сделай так, чтобы разрядить мой пистолет в кармане ее халата… Да, идея хорошая, можешь подменить своим. Только быстро и незаметно…

Прервав связь, он неторопливо встал, налил мартини и разом выпил. Со словами: «Интересно, как меня будут убивать?», Сэм погрузился в бассейн и медленно поплыл. Доплыв до середины, он повернул было назад, как вдруг ощутил за грудиной сильную сжимающую боль. Подобные боли он испытывал и раньше, поэтому постарался успокоиться, по возможности расслабиться, чтобы не торопясь доплыть и осторожно вылезти из бассейна — там, у шезлонга, в коробке с сигарами лежит нитроглицерин. Ему стало трудно дышать, внезапная судорога свела правую голень и страшная мысль, что он не в силах удержаться на воде, словно молния, пронзила сознание…

— Сэм! С тобой все в порядке?!.. — издалека донесся голос Линды.

…Уикли чувствовал, как неотвратимо опускается на дно, как мощная неведомая сила тянет его вниз и он больше не в состоянии сопротивляться, бороться за жизнь…

— Да очнись же ты!! Сэм, ты слышишь меня?!

…Боль за грудиной не отпускала, он жадно ловил воздух, понимая, что лежит на твердой поверхности. Язык защипал нитроглицерин. Стало чуть легче и, открыв глаза, он увидел склонившуюся над ним испуганную Линду, с ее волос текли ручейки воды.

— Детка… — прошептал он, — со мной все нормально…

«Это не его голос! — ужаснулась она. — Это голос… смерти».

К ним подбежал охранник.

— Вызови «скорую»! — закричала Линда.

Бледность кожных покровов Сэма перешла в синюшность, подобие темного воротника образовалось на шее — он принялся кашлять клокочущим звуком, алая пена выступила на губах.

— Детка… — прохрипел он, — так лучше… чем от пули…

Глаза его сделались стеклянными и неподвижными. Перестав ловить воздух, Сэм застыл с приоткрытым ртом и затих, словно навсегда обрел беспечность и покой…

Сомов без видимого любопытства наблюдал за тем, как Вездесущинский с улыбкой просматривает черновики будущей книги Дмитрия Филдина. Начальство требовало новых конкретных материалов о сбитом летчике, потому как рука ЦРУ в этом деле была более чем очевидна. Да что с того, размышлял Сомов. Сейчас вся бывшая советская резидентура за границей открыто перешла на Западную похлебку, если только слово «похлебка» применимо к тому образу жизни. Все продано! Все раскрыто и не представляет никакого интереса! Старая заезженная пластинка под названием «Будьте бдительны!» теперь никому не нужна, а дальновидные комитетчики уже давно перебрались в мягкие кресла директоров совместных предприятий и фирм. Однако, кому-то ведь необходимо держать оборону на «переднем крае». Вот если бы еще и зарплату вовремя платили…

— Наверное, что-то очень занимательное? — спросил он Вездесущинского. — И, полагаю, представляющее определенную ценность не только для медицины?

— Это как посмотреть, — ответил доцент.

Почему я не психотерапевт, думал Сомов, задетый столь расплывчатым ответом. Этот тип, работая на нас, очень грамотно научился запудривать мозги, напускать туман и выкидывать всякие заумные фортели. Чего особенного он отыскал в так называемом творчестве Филдса? Ведь если подумать, много лет прошло с тех пор, как Филдса подбили, затем лечили, бесконечно допрашивали, потом судили и он, фактически безногий, никому не нужный (даже своим) отбывал срок в специзоляторе. Я, думал Сомов, уже дослужился до полковника, совсем забыл про этого Филдса, начал заниматься перестроечными делами и вот тут-то начальству вдруг понадобился американец. С какой стати, да и много ли с него сейчас проку? Конечно, он всесторонне подготовлен ЦРУ, безусловно одарен, человек острого взгляда, но… нужен ли он нам? Может ли быть к чему-то пригоден американец после двух операций на позвоночнике? В Советском союзе он не увидел ничего хорошего, а теперь, в российской неразберихе, не увидит тем более. Люди с критическим складом ума полезны разведке только в одном единственном случае — когда они на тебя работают. Все остальные варианты или просто неприемлемы, или вредны, или, что совсем не исключено, могут быть опасны. Для кого? Для общества, каким бы демократичным оно ни было. Иными словами, отношения с Филдсом, если он не поймет, что от него в конечном счете хотят, придется… скорректировать. А все его письменные обязательства автоматически утратят для нас значение. Как, впрочем, и для него… Что же касается «новых конкретных материалов», затребованных вдруг начальством, то здесь проглядывают известные любому контрразведчику «ослиные уши»: если компромат отсутствует — его надо создать. Видимость работы должна оставаться в любых ситуациях, при любом строе. Нужны материалы? Будут вам материалы!

Вездесущинский, читая Филдсовы черновики, сначала улыбался, потом посмеивался и в конце концов громко захохотал.

— Право слово, ему имеет смысл работать над книгой! — воскликнул он.

Сомов без особого энтузиазма заметил:

— Разве что под вашей редакцией…

— Надеюсь, и вы в стороне не останетесь.

— Вот тут, уважаемый, вы ошибаетесь…

— А мне представлялось, — обиделся Вездесущинский, — что вы сумели убедить руководство в целесообразности этой затеи. Какая разница, кому первому пришло в голову подвигнуть Филдина к творчеству — мне или вам?

— Большая, Валериан Тимирзяевич, очень большая! То что я убедил его работать над книгой, да еще согласился платить за писанину — идея исключительно ваша. И руководству об этом хорошо известно. Так что сливки придется снимать вам, уважаемый. Ну, а если со сливками возникнут проблемы, будете пить кислое молоко.

— Где… я буду пить молоко?

— Скорее всего, у себя дома, — успокоил Сомов. — На дворе демократия, не так ли?

Вездесущинский пожал плечами и, взяв себя в руки, заметил:

— Хорошо, что мы так правильно друг друга понимаем. Только прошу учесть, что именно вы когда-то начинали работать с американцем, следовательно, вам и заканчивать. Начальству нужна не ваша перестраховка, но конкретные материалы. Сегодня вы полковник, а завтра — майор.

— Что вы хотите этим сказать? — насторожился Сомов.

— Генерал-майор, — уточнил доцент.

— Ведь если разобраться, — перевел разговор Сомов, — кто такой Джон Филдс? Летчик, прошедший всестороннюю стажировку в ЦРУ.

— Почему вы так решили?

— По-моему, вполне понятно. На тот случай, если его сбивают во время разведывательного полете над СССР, он катапультируется и, после благополучного приземления, вживается, так сказать, в окружающую действительность. То есть становится незаметным полноправным членом тогдашнего общества.

— И что из того?