Я уже приготовилась послушать очередное его откровение, как видеофон в моих руках разразился мерзким пиликаньем. А на кой черт Шае приспичило ставить будильник так глубоко за полночь?

Подруга сонно заворочалась, а я быстро вернула телефон на место и нырнул обратно под одеяло, пока меня не застукали.

Я слышала её суетливые сборы. Шай, не включая света, одевалась, проверяла что-то, звякала ключами от нашей комнаты, а затем ушла, притворив дверь.

Я откинула одеяло и озадаченно оглядела пустую комнату. Куда это она в такой час?

Взгляд на прикроватную тумбочку. Видеофон она забрала. А вот наушники с плеером так и остались лежать на столе.

В последнее время я и так нарушаю слишком много правил. Одним больше. Кто считает?

Нашла песню, которую так и не дослушала в ванной.

Я придумал тебя.

Я поверил в обман.

Я не существовала более в этом мире. Да ну! Глупости. Конечно, я существовала! Сквозь неумолимо наваливающуюся на меня дрёму я едва чувствовала своё тело. Но все же чувствовала. Ноги, торчащие из-под одеяла. Немного зябко. Надо бы спрятать их, но я ленилась. Ночь вытягивала из меня силы, волю и воспоминания. Только невнятные ощущения какое-то время были при мне, но и они вскоре пропали, оставив лишь слух. Вся я сейчас отдавалась пульсирующей в наушниках музыке. Песня, попавшая в бесконечную петлю, повторялась раз за разом, не выпуская меня из своего плена, и вот мы вместе с ней оказались одни во вселенной. Я крохотная мошка, а она вязкая смола, и теперь нас двоих ласково шлифуют морские волны. Без меня не будет её. Музыке нужен слушатель. И я тоже пропаду, исчезни она. От меня же остался лишь слух в тишине, ведь даже мои голые ноги больше не морозит воздух. Я уже стираюсь из этого мира. Мы неотделимы друг от друга. Мошка и янтарь. Я и Винсент.

Я придумал тебя.

Я поверил в обман.

Не было надрыва в голосе Винсента Вестерхольта. Он пел умиротворённо, нежно перебирая струны акустической гитары, а я словно сидела рядом, уткнувшись ему в плечо и слушала, слушала, слушала одни и те же строки вот уже целую янтарную вечность.

Но реальность так зла, придушила змеёй,

Прикопала землей

Воспоминания,

Которых нет.

Их нет.

Мне хочется успокоить его. Сказать, что и реальности тоже больше нет. Перед нами стелется прекрасная вселенская пустота, зачем же тревожиться? Но Винсент не видит меня и продолжает устало петь строки, которых я не понимаю.

И я диким зверем рычу

В своих песнях кричу.

Так услышь же мой крик,

Пока он не стих.

Нана…

Лжец. Прямо сейчас ты не кричишь и не рычишь. Ты сдался! Именно в тот момент, когда я наконец-то тебя услышала. Но что же, задерите меня Великие Музы, я такое услышала? Да и мало ли на свете девушек по имени Нана? Почему я решила, что кумир тысяч и тысяч девиц по всему Острайху поет именно для меня? Песня зашла на ещё один круг, все ещё не давая ответов на мои вопросы. Нужно придумать новые. Смотрю на непривычно отрешенное лицо Винсента. Долго, жадно. Меня гипнотизирует дурацкое кольцо на его нижней губе, я более не выдерживаю молчания и повергаю в ступор своё же сновидение. – Скажи-ка мне, как это? Он вдруг перестает играть. Медиатор в его руке замирает. Видимо, плеер вконец разрядился, или я уснула, но продолжаю бессовестно грезить этим мерзавцем. – Что именно? – хмурится Вестерхольт. – Как целоваться с этой штукой? Давно ли я стала такой смелой? Видимо, в тот миг, когда публично обозвала его кабачным лабухом. Его! Кумира тысяч девиц, которые щедро закидали меня тухлыми яйцами и помидорами после концерта. То ли ещё будет завтра, когда я пойду на пары! Винсент из моего сновидения остался верен себе. Свет поиграл на его серьге, когда мой извечный соперник усмехнулся мне, а затем ответил в своей же издевательской манере. – Принцесса-зубрилка не знает ответа на такой простой вопрос? Разумеется, я не знаю! В книгах такому не учат. По крайней мере в тех, что читаю я. – Принцесса-зубрилка никогда не целовалась с кабачными лабухами! – я зачем-то оскорбляю его вновь, но Винсент из моего сна совершенно не злится, в отличие от Винсента настоящего. Вместо этого он с улыбкой выдает одно-единственное: – Врушка. Медиатор между его пальцев вновь оживает, и Вестерхольт возвращается к своей бесконечной песне, так и не ответив на мой вопрос о поцелуях.

Воспоминания,

Которых нет.

Их нет.

Проснулась от запаха крепкого кофе и от того, что Шая шумно собиралась на занятия. Для меня она тоже приготовила чашку и поставила на сервировочный столик.

Мне мгновенно стало совестно за то, что я брала её видеофон без спроса, но сил признаться так и не нашлось, как и спросить, куда она сбегала ночью.

– Спасибо, – заспанно прохрипела я, взяв в руки обжигающе горячую чашку.

Подруга как-то забавно отсалютовала мне и принялась остервенело канифолить свои балетки и пуанты. Странная она в последние дни. Хотя кто не без грешка?

Кофе у Шай всегда получался разным. То приторно сладкий, то с нотками специй, то с преступным количеством сиропа и молока, но сегодня только горечь и обида, отлично резонирующие с моим состоянием.

– Всё в порядке? – я спросила подругу, и она как-то неуверенно пожала плечами.

– Герр Вагнер скоро будет выбирать новую приму для выступлений. Не думаю, что у меня есть хоть какие-то шансы. Но черт возьми, я так устала быть статистом и играть либо дерево, либо ребёнка, либо кого-то из свиты принцессы. Что со мной не так?

Я бы сказала ей. Но думаю, Шая и так все прекрасно понимает. Слишком уж она была неформатная для нимф с факультета классического танца. Невысокая, резковатая и слишком открытая. А ещё эти её милые слегка оттопыренные уши. Маленький эльф среди холодных и неприступных фейри. Вагнер никогда не даст ей ведущую роль, и плевать, что она работает усерднее всех, полностью отдается танцу и своей мечте. Шая просто не вписывается в идеальную балетную картинку.

– Я приду на отбор, – пообещала подруге, и она невесело повела плечами.

– И станешь свидетелем того, как мне дадут роль качающегося на ветру куста.

– И ты будешь самым лучшим кустом. Душистой жимолостью, – попыталась подбодрить её, но Шая лишь пробурчала:

– Уж лучше волчьей ягодной, чтоб их всех понос разобрал прямо на сцене от моего танца.

Я чуть кофе не подавилась. Крепко же обидели Шайло, что милый эльф начал ругаться, как гоблин.

Когда подруга безжалостно расправилась с пуантами, да так что они больше походили на двух растерзанных птичек, её взгляд упал на мои спутанные волосы.

– Помочь? – не то угрожающе, не то заботливо предложила Шай, но я лишь быстро замотала головой и попятилась.

– Ну смотри. Тогда я побежала. Обязательно приходи вечером на мои отборочные, должна же хоть кому-то пореветься в плечо после!

– Оба моих плеча всегда к твоим услугам, но я уверена, что в этот раз тебе повезёт.

– Врушка, – ласково отозвалась Шай, и я прижала руку к груди, где все мгновенно сжалось от этого слова.

Винсент точно так же сказал мне во сне. Только ему я точно не врала. Не целовалась я с теми, у кого губа проколота. Я вообще ни с кем не целовалась! Хотя это ему знать не обязательно!

Шай уже полностью собралась, закинула на плечо рюкзак и послала мне на прощание воздушный поцелуй. И как у неё получается даже в такие тёмные моменты сохранять позитивный настрой. Она так часто проигрывала, но продолжает улыбаться и бороться. Я же после первого проигрыша чувствую себя настолько разбитой и униженной, что носа боюсь на улицу высунуть. Что скажет отец? Что подумает мастер Флориан?

Но пары никто не отменял. Вздохнула и подошла к туалетному столику. Зря я отказалась от помощи Шайло, по моим волосам сейчас плачет даже не расческа, а портняжные ножницы. Они волнились, путались змеями и разве что не шипели на гребень. Отложила его в сторону. А что если?