Хродмар родился больным, очень больным. Сальбьёрг изо всех сил старалась его выходить, а Бранд хоть и был сперва против, все же пошел на уступки. Тут стоило сказать отдельное спасибо Дарри Доброму. Малыш хоть и выздоровел со временем, но стало ясно: парень хиленький, от такого больше невзгод, чем пользы… и когда младенца положили на пол перед отцом20, ему ведь на тот момент даже имя не рискнули дать, то Бранд, хорошенько поразмыслив, решил, что надо бы от него избавиться, только рот лишний будет в семье. Сальбьёрг духу не хватило исполнить волю мужа, поэтому она попросила об этом тиру. Она пошла к реке, решив его утопить, а потом… случилось невообразимое: младенец всплыл, вода держала его на одном месте, словно корзинку, течение никуда его не уносило, а он рыдал навзрыд, икая. Тира не поверила своим глазам и принесла ребенка обратно домой, рассказав об увиденном чуде. Ребенка решили оставить, но болел он так сильно и настолько часто, что несколько раз был при смерти, весь дом хороводом ходил вокруг вместе со зваными знахарями. Разумеется, Бранд воспринял болезни как недобрый знак, даже гадание на кишках птиц было тому подтверждением.
Когда Хродмар подрос, как это ни странно, он больше предпочитал наслаждаться летними цветочками, чем скакать с мальчишками-сорванцами. Ему очень нравилось слушать песни скальдов, и он даже сам пробовал чего-то сочинить, только никак не получалось. Его явно тянуло к красоте. Порой он общался больше с девочками, особенно с Фридой. И многим приходила мысль, что парень вырастит мягкотелым уж точно. Бранд, который всегда был больше занят общественной жизнью и военным промыслом, боялся даже представить, что едкие сплетни могут воплотиться в быль. Воспитывать времени у него не было, поскольку с неожиданной смертью двух старших сыновей он понял, что в будущем все хозяйство придет в упадок. Тогда за это дело взялся Дарри, который знал, как угодить и мальчику, и его отцу. Он взял внука себе в подмастерье, раскрыв ему природу железа: показал ему, что здесь важна не только мужская сила, но в тоже время женская бережливость и чувство красоты, чтобы оживить оружие. И когда Хродмару удалось прямо на месте сплести косичку, Дарри понял, что боги послали ему талантливого преемника.
Добытые сведения чрезвычайно удивили Ингольва, но и посеяли сомнение: где-то соврали или недоговорили, или приукрасили…
Однажды в деревне наступил праздник. Народ веселился. Парни, напившись, шли в драку и, кто смог устоять на ногах, тот побеждал. Мужчины старшего поколения считали эту потеху ребячеством и дурачеством, поэтому перед своими женами морщили носы, качая головой, мол нет, это дело молодых. Хотя сами переглядывались, вспоминая, как в прошлом году на последнем рейде они резвились таким же образом. Все хлопали в ладоши. Кто-то делал ставки. Девушки смеялись, среди них была Фрида. И Хродмару захотелось щегольнуть перед ней, продемонстрировав свою удаль. Своими ручищами он мог бы положить десятерых одной левой, но стоило ему хоть чуточку выпить – и он оказывался в царстве духов пива. Ингольв его подбодрил:
– Не беда! Ща я тебе покажу, как пить и не пьянеть.
– Ого! – изумился Хродмар. – А так можно?
Ингольв протянул ему жирное сало, заставил съесть и напоследок дал совет:
– Ты только смотри, чтоб тебя сильно в живот не били, иначе все…
Хродмар, проглотив целый кусок, вышел в центр круга. Тут народ глаза выпучил, как забурчал:
– Это Мертвый муж будет драться? Во небывальщина!
И все мигом тихо принялись делать ставки на соперника. Против Хродмара вышел Бьорг Свиное рыло, уверенный в своей победе. Фрида испугалась за Хродмара, ведь он никогда так себя не вел. Бойцы разом черпнули из бадьи пива, залпом выпили.
– Еще! Еще! – неистовствовала толпа.
Они еще раз черпнули, потом еще. Тут Хродмар понял, что последние два глотка оказались лишними. Затем встали друг против друга. Ведущий еще не успел отдать команды, как Бьорг против правил уже замахнулся, но Хродмар, удивившись самому себе, успел отреагировать: он пригнулся и своим кулачищем, как наковальней, врезал тому под скулу. Бьорг прокрутился волчком, его зуб прилетел в лоб какого-то зеваки, и упал. Тишина – народ оцепенел от неожиданности.
Кто-то прибежал с бадьей в руках и облил беднягу водой.
– Жив – дышит!
Бьорг откашлялся, сплюнул кровавое месиво, силился подняться, но у него не получилось и его утащили. Тогда все закричали, захлопали, завопили, засвистели, застучали кто чем и обо что, принявшись восхвалять Хродмара. Он не поверил случившемуся и тоже упал, но не от радости, а оттого, что все-таки напился…
Позже он сказал Ингольву:
– Твое сало полная чепуха, меня даже не ударили.
– Почему чепуха-то сразу? Уверенности ведь придало? Ну вот.
Этот день кузнец надолго запомнил, ведь он был по-настоящему счастлив.
Другим днем он спросил Ингольва, а правда ли, что тот ульфхеднар? Вопрос этот задан был не зря.
– Все слышали, что эйнхерии во плоти больные на голову, – Хродмар постучал по своей голове, – как учуют запах крови, мигом бросаются на кого попало и не остановятся, пока им самим глотку не перережут.
Ингольв не удивился вопросу, он считал, что люди забыли, чего вообще обязаны из себя представлять люди-звери.
– Поверь, – говорил он, – однажды люди забудут почему мы погребаем наших родственников именно в землю или сжигаем.
Хродмар ничего не понял, ему пришлось объяснить:
– Упомянутые тобою берсерки несчастные люди, точнее уже звери. Они жаждут особенного чувства власти, не сознавая, что властвуют не они, а над ними. Смотри: на деле мы, зверолюди, обязаны бросить вызов самим себе. Это одно из испытаний, которое дает Хеймдалль тем, кто однажды уже умер – то есть стал эйнхерием во плоти, точнее, почти стал, ведь это скорее переходное состояние. В бою мы впадаем в бешенство и тогда наша основная задача не убить как можно больше врагов, а во время себя остановить, чтобы не дать зверю овладеть нами и приручить его. Если человеку удастся одержать победу во внутренней борьбе противоположностей, ему откроются невероятные возможности. Однако примирить в одном лесу оленя с хищником мало кому удавалось.
– А как это… ну… происходит, ощущается?
– У меня, например, такое чувство, словно я сижу в раскачивающейся лодке среди бушующего моря, а сам я подобен наполненному котлу. Тут самое главное – не расплескать содержимое. Это нелегко и мучительно, зато редкими мгновениями во мне рождается что-то такое, – Ингольв задумался, – что нельзя описать человеческими словами, здесь нужно знать язык богов, но мне думается, это и есть то, что называли Медом Поэзии. Если так рассуждать, то выходит мое тело есть Одрёрир21. Это дар и проклятье, ведущие нас к подвигу, благодаря которому становишься эйнхерием… должно быть я все смутно объяснил, но надеюсь ты понял.
– Примирить, это как? – спросил Хродмар.
Ингольв привел такое сравнение:
– Также, как дым от огня воссоединяет небо и землю. Или подобно прикосновению горячего языка Аудумлы22 к ледяной глыбе, отчего родился первый человек. Я бы так ответил.
В тот день Хродмар понял, что перед ним истинный ульфхеднар и обрадовался, что теперь у него появился такой друг: долой одиночество! Но, к сожалению, он не уяснил того, что ему пытался объяснить Ингольв, а только наслаждался его вниманием к себе.
***
Стемнело. Только в кузнице продолжал гореть свет, и на всю округу ритмично звучала ковка стали. В последнее время у Хродмара хорошо шла работа, она приносила ему огромное удовольствие. Он прекратил выливать на металл гнев и неудовлетворенность. Только вдохновение, полет души, как в то время, когда еще был жив Дарри Добрый. Хродмар настолько погружался в работу, что казалось, будто железо, ведомое силой мысли, само придавало себе форму. Он работал и в тоже время думал, что все пошло к лучшему с тех пор, как встретил Ингольва таким необычным образом, словно сами боги послали его в помощь. Наконец-то у него появился настоящий друг, который понимал его так, как понимал его Дарри. Может быть, они станут соратниками, кто знает.
