– О нет, что вы! – возразила Алира. – В войне нет ничего хорошего, она всегда приносит страдания и разрушении, а взамен уносит многие жизни…
– Вы правы, дорогая, – согласилась баронесса Глория. – Сколько наших солдат уже погибло там, на севере!
«И визов, – про себя дополнила Алира. – По правде, визов погибло даже больше, чем людей. И за что?..»
– …за то, чтобы донести до непросвещенных учение о Всеобщем Порядке, – как будто отвечая на ее невысказанный вопрос, сказал лорд Флюк. – В конце концов, когда наши войска одержат победу, визам придется отказаться от применения запрещенной магии, и это станет значительным шагом на пути к установлению Порядка во всем мире.
– Справедливо и неминуемо, – констатировала графиня Хлоя. – То же самое произошло с лесовиками на Зеленом острове, которые, между прочим, практически сразу признали наше учение о Порядке.
«Просто у них не было возможности сопротивляться военной мощи людей, – вновь мысленно подметила Алира. – У визов же есть магия, вот они и сражаются до последнего».
– Поскорее бы все закончилось, – вдруг проговорила тоненьким писклявым голоском леди Ина – совсем молоденькая девушка, не старше Алиры. – Из-за этих визов и цвета их кожи голубой сейчас не в моде, а он так подходит к моим глазам…
Дамы вновь закивали, выражая свою поддержку несчастной юной барышне, не имеющей возможности носить платья нравящейся ей расцветки. Алира, в свою очередь, пребывала в состоянии легкого шока. Заметив соответствующие признаки на лице дочери, леди Ада поспешила увести девушку в сторону, подальше от компании «высокопочтенных граждан».
– Мама, куда ты меня привела? – не выдержала Алира.
– А что случилось? – не поняла леди Ада. – На мой взгляд, все прошло неплохо. Ты познакомилась с новыми людьми и держалась достойно, почти все время молчала. Молодец, продолжай в том же духе.
– Но то, что они говорили…
– Это называется светской беседой. Неужели вас в девичьем пансионе ей не обучали? А ведь мы с отцом потратили немало денег на него…
– При чем тут деньги? При чем тут пансион и светские беседы? Они рассуждали о войне, словно о какой-то мелкой неприятности, вроде отломившегося каблука у туфельки или дождя во время прогулки по парку.
– Давай лучше не будем о грустном, – предложила леди Ада. – Мне пришла в голову неплохая мысль. Познакомлю-ка я тебя вон с той милой парой.
– А кто это? – спросила Алира, глядя на низенького мужчину в очках и стройную женщину с румянцем на щеках.
– Профессор Фалек с женой, – ответила леди Ада, – Мне кажется, тебе с ним будет интересно пообщаться. Он является ректором Кладского университета. Чрезвычайно умный человек, а значит, тебе не удастся выставить его дураком. Вот только… пожалуйста, во имя Всеобщего Порядка, не спрашивай у него, почему в университет до сих пор не принимают девушек. Данной темы касаться не стоит ни в коем случае.
– Хорошо, мама, я воздержусь от неудобных вопросов.
Профессор с женой о чем-то оживленно разговаривали. Супруга при этом казалась весьма обеспокоенной.
– Не нервничай, дорогая, – пытался утешить ее профессор.
– Она точно была на мне еще несколько минут назад, – настаивала жена.
– Простите, – обратилась к ним леди Ада, – я хотела представить вам свою дочь Алиру, но вижу, вас что-то беспокоит, и если в моих силах чем-либо вам помочь…
– Премного благодарен, – ответил профессор Фалек. – Дело в том, что у моей дорогой Клариссы пропала брошь.
– Вот как! – воскликнула Алира, внутренне предвкушая захватывающее детективное расследование в духе рассказов о приключениях знаменитого сыщика Верне, написанных почтенным сэром Игнейшусом. Пропавшая брошь – это же классический сюжет. Возможно, она украдена! Если так, то кто же вор? Кто-нибудь из слуг? А вдруг под видом одного из гостей на бал проник некий злоумышленник, скажем, профессиональный карманник или… Ну конечно же! Кража инсценирована с целью получения страховки!..
– В последний раз я ее видела на себе, когда смотрелась в зеркало в дамской комнате, – рассказывала жена профессора. – Потом мы с Фалеком пошли танцевать…
– Простите, – прервала ее Алира, – а под какую музыку вы танцевали?
– Музыканты исполняли «Черепаший вальс» Галапаготти, – вспомнил профессор Фалек.
– И где вы оказались, когда танец закончился? – задала еще один вопрос Алира.
– Где-то здесь, – ответила Кларисса, указав на точку в паре метров от себя. – Я помню, что, раскланиваясь, находилась в этом самом месте.
– Понятно, – что-то прикинув в уме, сказала Алира. – Разрешите оставить вас буквально на минутку.
Мать даже не успела ее остановить, и через ту самую обещанную «минутку» Алира вернулась к профессорской чете с маленькой, но богато инкрустированной драгоценными камнями брошью в руках.
– Думаю, она ваша, – сказала девушка, протягивая украшение Клариссе.
– Я даже не знаю, как вас отблагодарить, дорогая! – радостно воскликнула жена профессора. – Где вы ее нашли?
– На полу, – скромно ответила Алира. – Я решила последовать известному методологическому принципу, известному как «Напильник Вильгельма».
– Не понимаю, каким боком здесь… – проговорил профессор и тут же, догадавшись, о чем речь, добавил: – А! В том плане, что не стоит приумножать сущности…
– Да, именно! – подтвердила Алира. – И самое простое объяснение, как правило, является верным. Вы сказали, что брошь была на вас перед танцами, следовательно, самое простое объяснение: вы обронили ее, вальсируя по залу. Зная ритм «Черепашьего вальса», я просто прошлась по наиболее вероятной траектории вашего движения. Несмотря на маленькие размеры броши, она оказалась довольно увесистой, из-за чего не смогла отлететь далеко. Удивительно, правда, как на нее никто не наступил…
– Вы весьма проницательны, – похвалил девушку профессор.
– Благодарю, – ответила та, про себя же подумав: «Жаль, обошлось без кражи или аферы со страховкой. Так было бы гораздо веселее…»
Размышления девушки прервал отец, лорд Бэрри, подошедший вместе с каким-то незнакомым молодым человеком.
– Алира, – привлек внимание дочери лорд Бэрри. – Я повсюду тебя искал. Ты не сильно занята?
– Нет, отец. Я полностью к твоим услугам.
– Замечательно, ибо я намереваюсь представить тебе этого замечательного человека. Знакомься: сэр Артур Эбенезер Сполдигтон IV. Сэр Артур, это моя дочь Алира.
Молодой человек вблизи оказался не таким уж и молодым: было ему уже далеко за тридцать. Его отличали крепкое телосложение и высокий рост, дополняемые идеальной выправкой, наверняка армейской. Черные глаза сэра Артура источали уверенность, а тонкие брови идеально сочетались со столь же тоненькой темной полоской усов. Уши же казались чересчур оттопыренными на фоне зачесанных за них темных, как безлунная ночь, волос.
– Чрезвычайно рад знакомству! – проговорил прямо-таки источавшим медовую сладость голосом сей крайне привлекательный с точки зрения внешности джентльмен, склонившись, как и прочие мужчины до него, к вяло протянутой Алириной руке.
– И я тоже очень рада, – без особого энтузиазма ответила девушка. Голод и усталость начинали сказываться все сильнее.
«Ладно, хотя бы танцевать не пришлось, – подумала Алира, – а то сейчас бы просто с ног валилась».
– Окажите мне великую честь и разрешите пригласить вас на танец, – предложил сэр Артур.
«Проклятие!» – безмолвно воскликнула девушка, но отказать, по-хорошему, не имела права.
– С удовольствием, – не особо стараясь изобразить воодушевление и исключительно ради приличия согласилась она.
Сэр Артур Эбенезер Сполдингтон IV под руку сопроводил Алиру к самой середине зала. Музыканты принялись исполнять «Вальс вальсов» композитора Бройдена – непревзойденного мастера своего дела, который, по общему признанию публики и критиков, обладал единственным существенным недостатком – неумением придумывать оригинальные названия для собственных произведений. Его перу принадлежат, в частности, такие признанные шедевры, как «Вальс I», «Вальс II», «Вальс III», «Вальс IV»… ну, дальше вы сами догадываетесь. Уже находясь на смертном одре, Бройден закончил свое последнее произведение, однако, будучи в здравом уме, но отнюдь не в трезвой памяти, никак не мог припомнить, какой очередной номер должен был быть присвоен новому вальсу, а потому и назвал его «Вальсом вальсов». Давать произведению название «Последний вальс» композитор, кстати, искренне не желал, так как по натуре являлся неисправимым оптимистом и верил, что все еще обойдется, даже тогда, когда врач уже не мог нащупать у него пульс на запястье…
