Твою ж мать! Почему именно сейчас?! Впрочем, было бы гораздо хуже, реши Мясник заглянуть в подвал чуть раньше, когда я пребывал ещё в беспомощном состоянии.
Я непроизвольно дёрнулся назад, и моя спина упёрлась в сырую стену. Дальше, подчиняясь какому-то наитию, я накинул на ноги верёвку, ту, которая ещё недавно стягивала запястья, подгрёб под задницу, а руки с ножом завёл назад, прижавшись спиной к стене. Не нужно раньше времени демонстрировать свою боеготовность. Да и хотелось бы всё-таки выяснить, Мясник ли это или в Бурже завёлся ещё один маньяк?
Послышался скрежет отодвигаемого засова, и дверь медленно открылась. На пороге стоял плюгавый — другого слова и не подберёшь — тип, ростом с Беатрис, то есть с меня нынешнего. Лица его видно не было, оно скрывалось в тени, так как факел горел позади плюгавого, но голова казалась непомерно большой для столь хилого тела. А вот позади него стоял смахивающий на гориллу здоровяк, он и держал факел в своей огромной ручище. А на лице его красовались три багровые царапины.
Так вот кому я расцарапал морду, прежде чем потерять сознание. Да уж, с таким бугаем и Симону было бы справиться нелегко, даже с использованием приёмов боевого самбо. Мне почему-то казалось, что этот верзила с длинными ручищами будет даже опаснее Демона Африки. Ещё им горбатился, как Квазимодо. Во, точно, пусть будет Квазимодо.
Вот только непонятно, кто из них Мясник, если он вообще здесь присутствует. Что это вообще за сладкая парочка?
Плюгавый шагнул внутрь, Квазимодо следом, встав сбоку. Сейчас свет падал по-другому, и я уже мог более-менее разглядеть и помещение, оказавшееся совсем небольшим, и лицо незнакомца. Немолод и совершенно лыс. Маленький нос, смахивающий на свиной пятачок, маленькие, глубоко посаженные глазки, маленький рот… А вот голова большая, может, гидроцефалией в детстве переболел?
— Кто вы? Зачем вы меня похитили?
Надеюсь, нотки страха в моём писке прозвучали достаточно убедительно.
— Кхе, кхе, кхе…
Плюгавый то ли закашлялся, то ли засмеялся.
— Не бойся, дитя, я зла тебе не желаю, — сказал он, отсмеявшись-откашлявшись. — Напротив, я хочу освободить тебя от страданий.
— Каких страданий? Я здорова.
Он снова закашлялся-засмеялся.
— Тебе это только кажется. Все люди больны, тяжело больны. Они больны… жизнью. Хотя тебе всё равно не понять. Женщины и вовсе всегда отличались тупостью… За редким исключением. Я исследовал их мозг, и он весит меньше мужского, так что можешь мне поверить.
— Какие ужасы вы говорите… Ой, вы тот самый оборотень, что похищает и убивает девушек?!
И я ещё сильнее вжался в стену с округлёнными от ужаса глазами. Пусть думают, что пленница того и гляди описается от страха.
— Я оборотень? — его плечи снова стали мелко подрагивать.
Снова на какое-то время повисла пауза, нарушаемая лишь кхеканьем смеявшегося. В том, что это такой странный смех, можно было уже не сомневаться.
— Ну разве похож я на оборотня? Скорее уж Жиль, — повернул свою большую голову плюгавый к Квазимодо. — Вот его-то, встретив в ночи, даже я испугался бы. На самом деле Жиль верный и покладистый, как прирученный пёс. Да он и есть прирученный пёс, даже говорить не может, только лаять. Вернее, мычать, будто телок. Оно и верно, без языка много не наговоришь.
— Без языка?
— По молодости Жиль избил и оскорбил одного наглого дворянчика, за что и был лишён языка. Впоследствии, правда, Жиль отомстил, отрезал тому дворянину голову. Ему язык, а он — голову, забавно, да? — снова раздался каркающий и одновременно какой-то булькающий смех.
— Да, девушек похищает Жиль, но он их не убивает, он доставляет их мне целыми и невредимыми. А дальше… Дальше я их освобождаю.
— Как? Вы их убиваете?
— Я называю это освобождением. Мысль человека первична, но она является затворницей слабой плоти, подверженной болезням и человеческим слабостям. Пища, вино, совокупление — этого подавляющему большинству хватает. Мужчинам ещё и войны нужны, где проявляется их звериная сущность. Люди — это скот, которому нужен пастух.
— Невысокого же вы мнения о людях, господин незнаюкаквасзвать. Себя же, выходит, считаете пастухом?
Глупенькая девица так никогда не сказала бы, а Семён Делоне не выдержал, высказался.
Плюгавый молчал, разглядывая меня с интересом, даже склонил свою большую голову к плечу.
— Как тебя звать, дитя?
— Симон… Симона.
Блин, чуть не назвался мужским именем. Пусть уж лучше так, как в старой песне Кузьмина. Симо-о-о-на — девушка моей мечты.
— Симона, — повторил медленно он, словно пробуя слово на вкус. — А меня звать Огюст Фабье. Слышала, может быть? Ну как же, самый известный лекарь в Бурже, даже к самому королю меня приглашали, когда тот приезжал в наш город и внезапно занемог. Королевский лекарь тогда не знал, что делать, вот и вспомнили обо мне. После моего лечения Его Величество на третий день уже вставал с постели.
Фабье говорил, гордо задрав подбородок. А этот лекарь-извращенец тот ещё нарцисс.
— Король звал меня к себе, в придворные лекари, но я с почтением отказался. Здесь у меня больше возможностей для опытов и… И ещё для кое-чего.
Он плотоядно улыбнулся, а в следующее мгновение вновь стал серьёзен.
— Симона, до сего момента, пока ты пребывала в беспамятстве, у меня не было возможности проверить, девственница ты или нет. Признайся, как на исповеди перед кюре — ты непорочна?
— Я?
Блин, и что говорить? Я ведь и сама… тьфу, сам не в курсе, присутствует у меня девственная плевна или, хм, не сформировалась в процессе моего превращения. А если я скажу, что успела согрешить, он что, отпустит меня на все четыре стороны? В любом случае с Мясником (в том, что это он, я уже не сомневался) и его верным псом придётся разбираться. Такая мразь не должна осквернять землю своим присутствием и уж тем более богомерзкими делами.
— А вы подойдите и проверьте, — самым невинным голосом предложил я.
— Собственно, это я и собирался сделать, — пожал тот плечами, переходя на деловой тон. — Жиль, развяжи нашей девочке ноги и раздвинь их в стороны.
Квазимодо кивнул, что-то промычав, воткнул факел в крепление на стене и приблизился ко мне. До чего же страшная рожа, натуральный Квазимодо! Сел на корточки, дохнув на меня густым чесночным запахом, потянулся руками к моим ногам…
А в следующее мгновение лезвие ножа с каким-то странным хрустом вошло уроду под нижнюю челюсть. По самую рукоять, можно было не сомневаться, что мозг задет. Квазимодо удивлённо-обиженно вытаращился на меня, из его глотки раздалось глухое рычание, и глаза его стали наливаться кровью. А может, мне просто это казалось в сумраке. Несколько секунд урод таращился на меня кровавыми глазами, а затем они закатились, и он стал оседать на пол.
Не теряя времени, я сов сей силы дёрнул за рукоять ножа, вытаскивая его из плоти, вскочил и бросился к опешившему Мяснику. Ноги мои изрядно затекли, и правая едва не подломилась, но я в броске, едва не запутавшись в юбках, успел всё же вонзить лекарю нож в спину, прежде чем он добрался до выхода и успел закрыть дверь. Задвинуть засов — секундное дело, и сидел бы я тут в компании мёртвого Квазимодо до тех пор, пока не умер бы от голода и жажды.
Мне кажется, я задел Огюсту позвоночник. Он упал ничком, и если руки его ещё немного шевелились, то ноги оставались без движения. Лежал на животе, с торчащим наполовину лезвия из спины ножом, повернув вбок свою большую, лысую голову, и чуть заметно дышал, глядя перед собой слегка замутнённым взглядом.
— Ты… Ты убила меня, — прохрипел он.
— Не всё же вам убивать несчастных девственниц, — пожал я плечами как ни в чём ни бывало, хотя внутри меня бушевал адреналин. — Кстати, сколько загубленных душ на вашем счету? Десять? Двадцать? Сто?
Мясник молчал, закрыв глаза и кусая в бессильной злобе тонкие губы.
— Хочу заметить, что у вас всего лишь задет позвоночник, поэтому вы не чувствуете ног, да и руки вам повинуются с трудом. Вы лекарь, я вижу, опытный, должны знать, что у вас есть шанс прожить ещё какое-то время, пока костлявая рука голода не остановит ваше сердце, — не без выспренности заявил я. — Или ваши внутренности не высохнут от обезвоживания. Даже интересно, что всё-таки раньше станет причиной вашей смерти… А может, крысы вас живьём сожрут? У вас водятся тут крысы? Хотя для них тут ещё лакомство имеется.
