На часах по-прежнему в районе четырех, сон испарился под натиском невероятного стыда от осознания происходящего, и Донхёк не находит лучшего способа справиться с этим, чем пойти и поработать. В конце концов, в воскресенье уже дедлайн.

***

До окончания занятий остается примерно пятнадцать минут. Донхёк очень хочет спать и совершенно не слушает, что говорит учитель. Его одноклассники в диалоге вовсю обсуждают, что хотят пойти куда-то в парк после уроков, он лениво пробегает взглядом по их сообщениям, будучи мыслями уже в своей любимой кровати.

Он не написал сегодня ни строчки, не считая того, что было записано им после сна, это расстраивает и раздражает одновременно. Почему у него не получается работать тогда, когда он может, и когда у него есть на это время? Нет, надо подскакивать в четыре часа утра, чтобы потом весь день ходить как зомби.

Конечно же, на самом деле причина его гнева куда как более прозаична. Сегодня утром, когда Донхёк, сонный и растрепанный, в неглаженной рубашке завалился в школу, то его угораздило пройти мимо Марка. Именно сейчас, именно в тот момент, когда он был совершенно к этому не готов, ни морально, ни физически. Когда их взгляды встретились (а Донхёк готов был поклясться, что так оно и было), то он умудрился еще и запнуться об собственные развязавшиеся шнурки и завалиться вперед. Благо, на полпути к полу его поймал Джено и помог ему встать. Донхёк быстро отряхнулся и зашагал прочь, слишком боясь взглянуть на реакцию Марка, который наверняка сейчас смеялся над неуклюжим парнем.

Воспоминание об этом утреннем недоразумении вызвало запоздалую волну стыда в душе парня, которая больно колола изнутри. Прозвенел звонок, и он на автомате начал собираться домой, блуждая мыслями где-то в параллельных измерениях.

- Донхёк, - окликнул его низковатый приятный голос, - ты как, с нами в парк пойдешь?

Обладатель названного имени на мгновение прекратил свои скорые собирательства вещей и взглянул на очередного нарушителя его взволнованного спокойствия.

- А… нет, прости, Джено… у меня сегодня дела, - на этом, закинув в сумку последнюю тетрадь и закрыв ее, Донхёк поднялся со своего места, чтобы поскорее выбраться из этой обители хаотичного шума, иссушающей жары и вечного стыда.

- Погоди, у тебя, это… все нормально? – Джено останавливает его, хватая за рукав и так уже основательно мятой рубашки, но затем, добившись своего, сразу же отпускает.

Донхёк останавливается и не сразу соображает, чего от него хотят, и что вообще нужно делать. Однако, когда через секунду его мозг все-таки справляется с тем, чтобы обработать информацию, то он быстро натягивает на лицо вымученную улыбку, чтобы не показаться невежливым.

- Да, конечно, я просто не выспался сегодня, вот и торможу немного, - он мило чешет затылок, добавляя к своему высказываю атмосферу несерьезности и показывая, что никаких причин для волнения нет.

Джено улыбается ему в ответ и явно хочет сказать что-то еще, но в этот момент его окликает Джемин, чему Донхёк несказанно рад, и тот уходит, напоследок попрощавшись и пожелав ему сегодня крепкого сна.

Это очень мило с его стороны, считает Донхёк, но сейчас у него нет времени, чтобы хоть как-то обращать на это внимание, сейчас ему нужно как можно быстрее добраться до его любимой кофейни, заказать себе какой-нибудь очень крутой и, конечно же, очень дорогой напиток и что-нибудь написать.

Наверное, так и выглядит смерть, каждый раз, когда мои конечности соединяют друг с другом, свет превращается из ненатурально желтого в ненатурально белый, а затем каждая часть моего тела распадается на сотни более мелких частей. Сегодня напротив меня в коконе из металла был некто, похожий на меня. Его качало из стороны в сторону так, будто он попал в ураган из стекла и иголок, ему было больно, его глаза молили о свободе, извергая наружу множество капелек дождя.

Я и сам часто как шторм. Особенно в последнее время, когда я стал больше понимать из того, что происходит со мной и не со мной в этом окружении. Когда путей, по которым бежит моя жизнь, касается чужая конечность, и я чувствую, как во мне разливается яд, я вижу то, что не смог бы увидеть даже с закрытыми глазами.

Мои конечности перестают работать, и тогда у меня становится словно четыре руки, а голова как пузырь из свинца и дегтя. Меня несут к горизонтальной поверхности, но она больше не может меня удерживать. Начинается землетрясение, и астральное тело окружения расходится с физическим.

А когда все возвращается во времени назад, то я уже не как я, а как половина я. Я как а. Мои желания становятся окружением за прозрачной пленкой, а моя душа становится сгустком крови вперемешку со слюной. В такие моменты я не способен жить. В такие моменты я жду, что душа, которую я вижу с закрытыми глазами, исчезнет навсегда. Потому что если она не может мне помочь, то зачем тогда мне нужно ее видеть?

Дописав последнюю строчку абзаца, Донхёк, удовлетворенный собой, отпивает из кружки сладковатый латте. Его глаза на мгновение покидают экран планшета, на котором хранится самое важное, что сейчас есть в жизни парня, и устремляются вверх и вправо, туда, где находится вход в кофейню. Туда, где сейчас со звоном колокольчика открывается резная, красиво украшенная дверь, и впускает внутрь помещения Марка.

Как и часом ранее, с Джено, его мозг не сразу реагирует на поступившую ему информацию, и Донхёк понимает, что что-то не так только тогда, когда они с Марком встречаются взглядами. Он заходит в кофейню, чуть наклоняется в ответ на приветствие баристы и подходит к стойке, чтобы сделать заказ, в то время как Донхёк борется с желаем медленно и чувством сползти под стол. Он же пришел сюда поработать, а не вот это все.

Поглядывая тайком на то, как Марк тщательно просматривает меню, висящее в виде красивой доски под потолком, Донхёк отмечает, что на них обоих сейчас надета школьная форма, и, по сути, если Марк не зажеванный молью интроверт, который в жизни не заговорит ни с кем посторонним, то он может и подойти к нему, ведь он же новенький и никого не знает, а это отличный повод…

Цепочка мыслей, наезжающих друг на друга, образовала в конечном итоге ком, липкий как жвачка и постоянно расширяющийся как губка, и первой осмысленной мыслью из всего этого было «Бежать!». Чему Донхёк незамедлительно поддался. Пока Марк рассчитывался за свой кофе, он успел убрать планшет в сумку и выскочить из кофейни настолько незаметно, что даже никто из персонала не успел сказать ему заветное «До свидания, ждем вас снова!».

***

Когда ком в горле разрастается и болит, словно опухоль, во мне также растет желание выбросить его наружу. Вытолкнуть сотнями различных звуков и криков. Но, к сожалению, вытолкнуть его можно только лишь в чьи-то уши. Душа, которую я вижу с закрытыми глазами, оказывается тенью. Я подошел к ней настолько близко, насколько мог, и не увидел ничего. Кроме пустоты и льда меня ждало лишь обилие темного цвета.

Меня перемещают между окружениями, проводят за границу, состоящую из множества одинаковых камней. Однако же, эта граница, как и ее составляющие, является лишь одной из множества таких же границ. Другая граница выглядит как сотни огромных плит, украшенных узором из ран и боли. Я знаю, что могу разрушить ее. Все вокруг говорит мне о том, что это возможно: глаза тех, кто похож на меня, и тех, кого более не существует в этом окружении.

Они не говорят со мной, но показывают то, что мне сложно понимать. И все же каждое их появление рождает во мне такое чувство, будто все, что я делаю, бессмысленно. Они ушли из этого окружения, но они не на свободе. А если даже перестав существовать, ты не находишь свободы, то как тогда быть?

Они обещают решение. Они обещают силу в обмен на мою душу. Но как я могу быть уверен в их обещаниях, если их руки вечно в крови, и сами они не свободны?

На следующий день перед тем, как войти на территорию школы, Донхёк ставит перед собой следующие задачи: а) Избегать Марка всеми возможными и невозможными способами; б) Избегать Ченлэ всеми вышеупомянутыми способами; в) Не забывать писать в перерывах между уроками.