Молчу и я, встряхивая усталыми руками и разряжаясь серией ударов по воздуху. Пространство гнётся, трещит и искажается под моими ударами. А я, очень ловкий и боевитый, уклоняюсь от невидимых оплеух нырками и уклонами, отвечая ударами в печень, разрывом дистанции и сближением, после чего в ход идут локти и колени.

Рукопашка для меня неотъемлемая часть тренировок, но… да, рисуюсь! Не знаю, чего сейчас больше — мальчишеского желания похвастаться, или взрослого понимания, что иногда проще сразу расставить точки над «Ё» и не тратить время и нервы на нелепое выяснение, кто в этой луже самый большой головастик. Если даже придётся подраться (а подраться, скорее всего, придётся!), лучше уж сразу перейти к схватке с Финальным Боссом.

— Бокс, да? — заискивающе интересуется конопатый. В его глазах я уже безусловный авторитет, потому что… ну это же бокс! В Российской Империи образца 1915 года бокс, сават, дзюдо, джиу-джитсу и борьба — это нечто мистическое, адепты этих систем наделяются сверхчеловеческими качествами героев гонконгских боевиков, способных валить врагов десятками.

— В основном, — отвечаю, не прерывая движений, но уже работаю медленней, — а так всего по чуть-чуть.

Как бы подтверждая это, снова наношу по воздуху серию ударов, ставя красивую (но почти бессмысленную в настоящем бою) финальную точку вертушкой в воображаемую голову воображаемому противнику.

— Вы из цирка, да?! — возбуждённо выпаливает молчавший доселе третий член компании, светловолосый круглолицый мальчишка с оттопыренными ушами и широко расставленными синими глазами, — Я вас узнал, вы один из братьев Мартенс!

— Кто? — искренне удивляюсь я.

— Братья Мартенс, — уже не так уверенно повторяет он, — воздушные гимнасты… нет?

— Нет, — улыбаюсь, стараясь делать это необидно, — Пыжов Алексей Юрьевич, в настоящее время домашний учитель, живу у капитана второго ранга Сабурова.

— А-а, — протянул чернявый успокоено, — учитель… гимназист?

— Верно, — киваю и снова начинаю отрабатывать технику, — перешёл в шестой класс гимназии, учусь экстерном.

— Ага… — озадачился конопатый, в глазах которого мой героический сусальный облик несколько потускнел.

— Да! — наконец спохватился он, и обтерев руку об штаны, протянул её мне, — Ряполов Илья. Хм… Данилович.

— Панарин Семён Алексеевич, — представился круглолицый, всё ещё до конца не уверенный, что я не один из братьев Мартенс.

— Афанасиу Ефим Зиновьевич, — независимо представился чернявый, — мы здесь рыбу ловить собираемся. Часто бываем.

Он махнул рукой в сторону небольшого каменного мыска, лижущего воды Чёрного моря в полусотне метров от нас. Ефим смотрел на меня чуть набычившись, и в его тёмных глаза читался не то чтобы вызов, но некоторая настороженность, вполне мне импонирующая.

— Ну а я здесь, — отвечаю в тон ему, — тоже надеюсь часто бывать. Не помешаю?

Переглядки… всё очень солидно, по-взрослому, с набиванием себе цены.

— Не помешаешь, — кивнул Илья, и чуть помедлив, качнувшись на носках, обронил:

— Мы Севастополь хорошо знаем, — и круглолицый Семён тут же закивал, не отрывая от меня взгляда.

— И нас хорошо знают, — подыграл командиру Афанасиу.

— Можем показать, — подтянулся наконец Семён.

— Буду рад, — улыбаюсь им, — во второй половине дня я, как правило, совершенно свободен.

— Здоровски! — выпалил Семён, расплываясь в улыбке, — А ты это… штучкам своим научить можешь?

— Ну… — я чуть растерянно потёр переносицу, но почти тут же нашёл выход из непростой ситуации, — я здесь тренируюсь, если погода нормальная. Подходите, будем вместе заниматься.

— Здоровски! — снова непосредственный Семён, — А…

… кажется, хорошие ребята!

Первый завтрак у Сабуровых незатейлив и прост, как у Его Величества, с которым капитан второго ранга знаком лично, чем очень гордится, несмотря на всю аполитичность, и я бы даже сказал — политическую девственность. Кофе или чай на выбор, яйца, ветчина, бекон, масло, несколько сортов хлеба и горячие калачи, завёрнутые в льняные салфетки.

Хозяин дома, Дмитрий Олегович, к завтраку всегда выходит в форме, которая очень ему идёт. Худощавый рыжеватый блондин тридцати пяти лет, с тонкими чертами лица и бородкой с усами «под Николая» достаточно выигрышно смотрится в синем кителе, на котором висит несколько наград. Наград ни много, ни мало, а как говорят «В плепорцию».

Это сдержанный, несколько меланхоличный, очень воспитанный человек, и как говорят — дельный моряк. На Балтике он принимал участие в постановке минных банок, удачно дрался под Либавой, ныне захваченной немцами, да вроде как разрабатывал планы десантирования, но последнее — тайна. В настоящее время «В распоряжении командования», чтобы это ни значило.

Супруга, Ольга Николаевна, приходится ему троюродной сестрой, что ныне не поощряется, так что пришлось добиваться разрешения на брак через Синод. Это миловидная дама двадцати восьми лет, похожая на супруга мастью и статью, но не характером.

В настоящее время она занята хлопотами по дому, в котором «решительно невозможно!» жить, но как по мне, она изрядно преувеличивает. Квартира, которую они снимают в настоящее время, по меркам этой деятельной дамы, всего лишь «временный приют».

Произнося эти слова, она так трагично поджимает губы, что мне в голову уверенно лезет фраза «зажралась» и вспоминается такое понятие, как «классовая ненависть» и «Страшно далеки они от народа». В остальном она весьма приятная женщина, хорошая мать и жена, и кажется, неплохая хозяйка.

Единственный сын Сабуровых, тоже Дмитрий — мелкий, несколько вертлявый мальчишка, болезненный и худенький. По моему мнению, болезненность ребёнка изрядно преувеличена матерью, и заключается она в основном в отсутствии румяных щёк. Но именно из-за него глава семейства и согласился на переезд из Петербурга на юг.

С их сыном у меня вполне приязненные отношения. Если поначалу он смотрел на ничуть не впечатляющего меня не без некоторого скепсиса, то после первого же урока переменил своё мнение. Как я понимаю, с учителями будущему гимназисту ранее не слишком везло.

Ольга Николаевна, также пытавшаяся заниматься обучением сына после переезда в Севастополь, при всех своих достоинствах, обладает отрицательным педагогическим талантом. При всём воспитании, темперамент у неё скорее холерический, а натура мнительная. Истерики она не закатывает, но по нескольким оговоркам Дмитрия Младшего можно понять, что она из тех женщин, которые видят трагедию в малейшей неудаче чада.

В общем, мы с ним не то чтобы подружились, но к тому всё идёт. Обычный в общем-то ребёнок, найти к которому ключики оказалось несложно.

Младший поутру несколько сонный и не демонстрирует особого аппетита. Съев по настоянию матери одно яйцо и пару ломтиков ветчины, он хирургическим движением выпотрошил калач и начал намазывать масло на дымящиеся внутренности несчастного хлебобулочного.

— Вот так всегда, — пожаловалась мне Ольга Николаевна, переживающая из-за отсутствия румяных щёк у единственного чада, — никакого аппетита поутру! Ума не приложу, как заставлять его поесть?

— Зачем заставлять? — удивляюсь я, не страдающий от такой проблемы, — Поднять пораньше на часок, да погонять как следует! Пробежка к морю, зарядка, водные процедуры, и назад, за стол!

— Поднять… — она вздыхает и так трагично качает головой, что мне на несколько секунд становится стыдно собственной жестокости и душевной чёрствости, — если бы это было так просто!

Понимаю, что от меня ждут какого-то ответа… или вернее, не какого-то, а конкретного предложения! Но… какие восхитительные калачи пекут в Севастополе!

— Вы, кажется, занимаетесь по утрам, Алексей Юрьевич? — подхватив эстафету по едва уловимому знаку супруги, приятным баритоном поинтересовался Сабуров, оторвавшись от завтрака.

— Да, Дмитрий Олегович, — спокойно киваю я, упорно не понимая намёков, — бокс, сават и гимнастика.