В ходе создания народных коммун была предпринята попытка перейти к бесплатному снабжению членов коммуны продуктами питания. Так, во «Временном уставе народной коммуны «Спутник» было записано: «Любой член коммуны, какой бы рабочей силой ни располагала его семья, бесплатно снабжается зерновыми продуктами». Как отмечает критически настроенный по отношению к маоистской практике французский журналист Жан-Эмиль Видаль, в коммунах, которые он посетил в ходе своего пребывания в Китае, их члены бесплатно получали «не только зерно и продукты, являющиеся основой питания в Китае, но и одежду. Оплата стрижки волос, расходов по бракосочетанию или похоронам тоже производилась коммуной»[21].
Народные коммуны пытались сочетать сельское хозяйство с промышленностью. Однако в условиях неразвитости производительных сил это в основном свелось к организации «маленьких доменных печей», большинство из которых давали сталь плохого качества, непригодную для промышленного использования. Большая часть этой стали пошла на нужды самих коммун: из нее делали плуги, мотыги и т. п.
Ссылаясь на политику коммунизации, Мао Цзэдуна и его сторонников обычно обвиняют в попытках построения «казарменного коммунизма», однако выступление Мао на совещании в Учане в ноябре 1958 года свидетельствует об обратном.
В этой речи Мао напомнил о том, что три месяца назад в Бэйдайхэ говорилось о скором вступлении Китая в коммунизм. «Хорошо, что при этом было оговорено пять условий, – сказал отошедшим немного от «левой» горячки руководителям партии Председатель. – 1) Максимальное изобилие продукции; 2) высокое коммунистическое сознание и высокая мораль; 3) высокая культура и ее широкое распространение; 4) ликвидация трех видов различий (т. е. различий между городом и деревней, между рабочим классом и крестьянством, между умственным и физическим трудом) и остатков буржуазного права; 5) постепенное отмирание всех функций государства, за исключением внешней… Ликвидировать три вида различий и пережитки буржуазного права невозможно за 20 лет»[22]. Здесь мы видим, что Мао рисует марксистскую картину движения к коммунистическому обществу, а вовсе не казарменного коммунизма.
Но что же тогда было основной причиной появления многочисленных перегибов и левого авантюризма, во время осуществления курса народных коммун, в частности случаев обобществления кур, уток, домашней утвари?
Главной причиной было, как это ни банально, пресловутое «головокружение от успехов». Многие члены КПК, а также беспартийные рабочие и крестьяне решили в 1958 году, что до коммунизма, что называется «подать рукой», не очень хорошо понимая при этом, что такое коммунизм. Этот фактор вошел в резонанс с ростом настроений стихийного уравнительного крестьянского социализма, а также слился с борьбой бедных крестьян в рамках сельхозкооперативов с более богатыми. Если также учесть, что появление народных коммун произошло одновременно с расцветом курса Большого скачка, то станет ясно, что гигантская энергия, энтузиазм, высокие темпы развития не могли не толкнуть не только руководителей, но и целые классы на путь авантюризма. «С созданием коммун осенью 1958 года, – говорил Мао на совещании в Сэнчжоу в феврале 1959 года, – началось «поветрие обобществления имущества»[23]. Осуждая это «поветрие», Председатель говорил, что «перейти к полной собственности коммун, а от нее к общенародной собственности» можно будет только тогда, когда «коммуны обретут экономическую мощь».
Как бы то ни было, коммунистические одежды оказались слишком велики для китайской деревни конца 50-х. Выступая в Чжэнчжоу, Мао отметил, что «поветрие обобществления имущества» обернулось тем, что «сотни миллионов крестьян вместе со своими звеньями стали бойкотировать партийные комитеты» и «утаивать продукцию». Всем стало очевидно, что крестьянина, сотни лет жившего в условиях частной собственности, атомизированного парцеллярного существования вмиг нельзя переделать в коммуниста, обобществление он воспринимает как экспроприацию и понимает только те меры, которые приносят ему непосредственное улучшение материального положения. Полное обобществление в условиях неразвитых производительных сил китайской деревни не могло принести крестьянину непосредственного улучшения положения, а неурожаи, вызванные стихийными бедствиями привели к тому, что уравнительное распределение в коммунах значительная часть крестьян стала воспринимать как несправедливость.
Надо отдать должное руководству КПК и самому Мао, – они своевременно ликвидировали негативные тенденции «коммунизации». Уже к февралю 1959 года, по словам Мао, «были исправлены такие уклоны, как «поветрие обобществления имущества», «уравниловка, безвозмездная передача имущества и аннулирование ссуд», другие левацкие загибы». В коммунах было установлено 6–8 разрядов зарплаты, в зависимости от количества и качества труда. В целом можно сказать, что после «левого загиба» распределение было приведено в соответствие с выдвинутым Марксом для первой стадии коммунизма (социализма) принципом «каждому по труду». Более того, «левый загиб» был даже необходим для перехода к этому принципу на селе, где нужно было сломить вековую инерцию крестьянской мелкособственнической психологии. Ибо, как заметил однажды Ленин, чтобы выпрямить палку, нужно перегнуть ее в другую сторону.
Вопреки распространенному мнению, культурная революция также вовсе не была «экономической катастрофой». Как раз наоборот. За разрушительными 1967–1968 годами, когда процессы «захвата власти» и борьба между массовыми организациями хунвэйбинов и цзяофаней действительно дезорганизовали производство, последовали годы бурного роста, которые позволяют назвать период культурной революции периодом наиболее динамичного развития китайской экономики за всю историю. Это стало в том числе и результатом того, что управление производством после побед культурной революции было организовано на новых основаниях. Управление промышленными предприятиями перешло от инженерно-технических работников к революционным комитетам, большинство членов которых было рабочими. Как отмечает очевидец событий француз Жан Делен, руководство предприятиями до культурной революции характеризовали «антидемократические методы управления, стремление навязать рабочим выполнение решений инженерно-технических работников без какого-либо их обсуждения». Борьба, продолжает Делен, рассказывая об изменениях в управлении Пекинского станкостроительного завода, «приняла форму соперничества представлений об управлении предприятием; восторжествовали те, кто сумел навязать[24] свои взгляды большинству рабочих. Те инженерно-технические работники, которые после критики признали свои ошибки, были в конце концов допущены в революционный комитет. Лишь двое из них были наказаны и переведены на работу в цех, где им открывалась возможность «исправить свой образ мышления производительным трудом»»[25]. Новое руководство предприятия ставит своей задачей «привлекать всех рабочих к участию в жизни предприятия», отмечал Делен.
Самое важное экономическое мероприятие культурной революции – прекращение выплат национальной буржуазии. Система выплат была введена после победы народной власти, с целью не допустить резких выступлений буржуазных элементов против нового строя. Бедная на грамотные по части производства инженерные и управленческие кадры, Коммунистическая партия вынуждена была часто ставить во главе предприятия бывшего капиталиста. И такая ситуация продолжала воспроизводиться. В 1955 году лишь 28 % студентов были выходцами из семей рабочих и крестьян. В 1965-м их доля увеличилась до 49 %, что все равно было крайне мало. «Все иностранцы, побывавшие в Китае до культурной революции, поражались тому, что чаще всего им приходилось иметь дело с представителями администрации непролетарского происхождения. Нередко директором завода бывал ветеран революционных битв, а рядом с ним работал технический директор, принадлежавший к бывшему правящему классу»[26]. Естественно, в своей массе бывшие капиталисты сожалели о потерянных классовых привилегиях и надеялись их вернуть. Культурная революция была направлена против них, а также против правых в партии, таких, как Лю Шаоци и Дэн Сяопин, которые объективно отражали влияние этого слоя на политические процессы.
