Сглатываю.

Хочу.

Я не помешен на сексе, но сейчас мне нужно. Вдруг хочется ее сожрать. Настолько, что ни о чем не могу думать всю дорогу домой. Пора ей стать моей полноценной невестой.

Прохожу в дом, посматриваю на часы, настраивая местное время. Еще не так поздно. Иду к бару, выпиваю еще коньяка, снимаю пальто, пиджак, душащий галстук. И иду наверх, прямиком в комнату к Елизавете.

Открываю дверь, и… Бл*ть, ее внешний вид не оставляет шансов на то, что я смогу тормознуть. Я видел много женских образов и полагал, что меня заводят развратные сексуальные тряпочки. А на Лизе короткая маечка на лямочках, такая тонкая, просвечивающая небольшую, но упругую грудь, и трусики, мать ее! Простые хлопковые белые трусики, как у ребёнка. Это антисекс, но меня заводит с пол-оборота так, что в ушах звенит от вскипающей крови. Возможно, сказываются недельная голодовка и агрессия, которая сейчас переполняет, но еще ни одна женщина меня так не заводила, как эта девочка.

Смотрю на ее стройные голые ноги и уже мысленно закидываю их себе на плечи, чтобы ворваться одним резким толчком.

– Я не одета! – вскрикивает, пытается убежать. Хватаю за руку, что-то говорю, игнорируя ее протесты, толкаю на кровать, начиная расстёгивать рубашку. И ее испуганные лазурные распахнутые глаза совершенно меня не останавливают. Ломает от бешеного желания и ее уязвимости в этот момент.

Срываю с себя галстук и иду к ней. Где-то на задворках разума понимаю, что нужно тормознуть, но дикое возбуждение разрывает до пульсирующей боли в паху. Нависаю над девочкой, а она в испуге замирает, обнимая себя руками. Губы дрожат, ресницы быстро порхают.

– Не надо, – повторяет она, теряя всю дерзость. А меня ее отказ еще больше распаляет, да так, что нечем дышать. – Я никогда тебе не прощу насилие! – отчаянно выкрикивает она, пытаясь сбежать, но я вновь ловлю ее, заводя тонкие руки за спину, вжимаю лицом в подушки и связываю галстуком руки. Алкоголь рвет крышу окончательно…

– Ну какое насилие, детка, – усмехаюсь ей на ухо, убирая влажные волосы с лица. – Привыкай, я не столь нежен, но тебе понравится.

– Ну, пожалуйста, – всхлипывает, начиная рыдать, огромные слезы скатываются из глаз, ее начинает трясти, и я замираю. Внутри скручивает уже от горечи. Не могу я вот так насильно. Я не умею быть нежным, а она не умеет принимать мой темперамент. Она в принципе ничего не знает о сексе. Ее нужно учить, ее нужно соблазнять и постепенно искушать. А у меня нет сейчас на это времени и желания. Она меня боится! И ненавидит! – Роман, ну пожалуйста, я так не хочу. Только не так! – глотает слезы, словно испуганный ребёнок, а я зажмуриваю глаза и под ее всхлип со всей силы впечатываю кулак в подушку возле ее головы. Развязываю ей руки и ухожу, громко хлопая дверью. Ну не знаю я, как любить таких ванильных девочек. И не хочу знать. Ее образ, запах и уязвимость настолько меня завели, что хоть волком вой или шлюху вызывай. Но проблема в том, что я не перевариваю шлюх и брезгую ими. Все равно что иметь помойку.

Захожу в свою спальню и запираюсь. Раздеваюсь, прохожу в душ, настраиваю воду, встаю под тёплые струи, закрываю глаза, а там ее ножки, бедра, просвечивающая сквозь маечку грудь и, бл*дь, белые трусики, которые хочется разорвать к чертовой матери. Член каменный болезненно ноет, и я сжимаю его, начиная водить рукой и представляя, как это делает Лиза. Самому, сука, смешно. Я отказал любовнице, у меня дома молодая невеста, а приходится делать это самому, как пацану.

Елизавета

Вновь раннее утро.

Мне не спится.

Я одетая. Теперь всегда одетая и с закрытой дверью.

Выйти не решаюсь.

Он дома.

Я чувствую.

Это не страх.

Как ни странно, я не боюсь, что он снова на меня накинется. Это стыд и неловкость. И… Не знаю… Закрываю глаза, пытаясь взять себя в руки. Да, вчера мне было страшно. Его резкие, грубые прикосновения, напор – нет, это просто внезапный ураган. Но главное – дьявольски горящие глаза. Его остановили только мои мольбы и слезы. И если раньше, когда я еще не была в ловушке, когда верила, что все это по-настоящему, таяла от его близости, прикосновений и поцелуев, то сейчас не хочу. Калинин напоминает мне настоящего дикого хищника. Красивый, статный, грациозный, но стоит попасть ему в лапы, разорвет на части.

Полдня я просидела в комнате, и как ни странно за мной никто не пришел. Хочется есть, но больше пить. Решаюсь выйти в надежде на то, что Романа уже нет. Не хочу с ним сталкиваться.

В доме, как всегда, тихо. Спускаюсь по лестнице и замираю, когда слышу голоса Романа и Марины в гостиной.

– Что изменилось, Марина? Еще недавно ты категорично отказывалась от операции.

– Но ты же ее не отменил, видимо, предполагая, что я передумаю, – усмехается женщина.

– Уже не боишься рисков?

– Самый большой риск – это смерть. Я вдруг поняла, что не боюсь ее, – равнодушно заявляет женщина. – Это тоже выход. Игра. Либо куш, либо смерть – азартно.

– Марина… – устало выдыхает Роман. – Когда ты в последний раз общалась со своим психологом?

– Давно…

– Советую возобновить ваши сеансы, – с некой угрозой настаивает он.

– А то что? – Марина словно нарывается, намеренно выводя его из себя. – Вновь закроешь меня в психушке? – смеется. Она, и правда, похожа на сумасшедшую.

– Добрый день, – вздрагиваю, когда со стороны кухни выходит Тамара, выдавая меня, и голоса в гостиной затихают.

– Добрый, – киваю, делая вид, что только что спустилась. Из гостиной выходит Марина, движется к лестнице, не обращая на меня внимания, словно я пустое место. А я спешу на кухню, не желая сталкиваться с Романом. Прохожу на кухню, ставлю чайник, следом за мной открывается дверь, и я напрягаюсь. Калинин. Он, как всегда, собран и свеж. В графитовом костюме и голубой рубашке. За ним входит Тамара и теряется, словно Роман на кухне – инородный предмет.

– Выйди, – велит он, и женщина тут же ретируется. – Ты не вышла на завтрак, потому что? – выгибает брови в ожидании от меня ответа.

– Потому что я спала, – лгу ему.

– Плохо себя чувствуешь?

Если бы не знала, какой он бездушный, подумала бы, что переживает.

– Нет, все хорошо, – стараюсь не смотреть на мужчину, но это сложно, когда все его внимание приковано ко мне. Я уже привыкла к его высокомерности в холодном взгляде и, наверное, если бы мне не открыли глаза, до сих пор была бы без ума от этого мужчины. Потому что это будоражит, когда рядом такой мужчина, похожий на бога. Отступаю, когда Калинин идет на меня, но натыкаюсь на тумбу.

– Не нужно меня бояться.

– Правда?! – вдруг взрываюсь я. Не знаю, что на меня находит. Наверное, я устала бояться. – Ты держишь меня в этом доме под охраной, ты шантажируешь меня, а вчера чуть не изнасиловал…

– Не нужно утрировать, Елизавета, – ставит руки на тумбу, прижимая меня к ней. А мне не хватает воздуха от его близости. – Эта правда только в твоей голове ужасна. На самом деле… – не договаривает, наклоняется, глубоко вдыхая мой запах. А я снова впадаю в ступор, начиная часто дышать. – Расслабься, – шепчет куда-то в волосы. – Если нельзя избежать насилия, нужно расслабиться и получать удовольствие, – вкрадчиво проговаривает мне в ухо, посылая тысячи мурашек по моей коже.

– Не надо, – опускаю ладони на его грудь, пытаясь оттолкнуть. Сегодня он не так резок и груб, но я боюсь.

Боюсь проиграть.

– Тихо, – перехватывает мои ладони, сжимает запястья и заводит за спину. Дверь в кухню вновь открывается. Я не вижу, кто это, но внутри меня загорается надежда, что сейчас Роман отступит. – Вон, я сказал! – рычит Калинин, даже не обернувшись. И нас вновь оставляют одних. Никогда не видела его таким. Не знаю, как назвать это состояние. Дыхание мужчины становится глубоким, голос агрессивным и хриплым, от Романа даже пахнет насыщеннее, чем-то очень мужским. Нет, мне не противно. Мне… мне страшно превратиться в его игрушку.