– Да, слушаю, – тяжело дыша и разгоняя перед собой образовывавшиеся миражи, что навязчиво плыли в глазах, будто ему хорошенечко врезали по затылку.

– Товарищ инспектор, – на проводе был помощник Аристарх с каким-то снисхождением в голосе.

– Мне до вас не доехать! Я застрял. Мост заблокирован, там авария, дороги не видать, меня выбросило в кювет, так что собирайте все возможные улики и дуйте в отдел, – и он бросил трубку, не дав сказать Аристарху, надеясь, что не выдал своим дыханием случившееся.

Ламберт понял, что если сейчас он сделает еще хоть одну попытку вернуться, то может и сам остаться здесь навсегда. Что еще он мог сделать? Вызвать полицию, чтобы его жизнь окончательно пошла по наклонной, ну уж нет! А если ее кинутся искать? Непременно ее фото скоро появится на доске пропавших, и что тогда?

Ламберт не помнил, как добрался до дома и, рухнув на кровать, провел в забвении два дня. Все ночи к нему являлся тот голос из чащи, скрывающийся в зыбком белом одеянии. Ему не удавалось разглядеть или ощутить живое присутствие, и от этого ужас пронизывал его еще сильней. Это неотступное ощущение преследовало его постоянно, словно поселилось внутри него. Ночь больше не приносила ему покоя, а лишь страх пережитого.

Проснувшись утром, он не осознавал случившегося с ним. Было ли это на самом деле, или же в какой-то момент границы между сном и реальностью размылись.

Начало есть процесс, синхронизирующий человека с тем или иным действием. В данном случае речь пойдет о взаимодействии среды и о том, как рождение маленького мальчика Захара, появившегося на свет в коровьем хлеву, определило его сущность. Еще будучи в утробе он понимал, что цепочка его ДНК впитала в себя весь колорит фермерской жизни, как трава впитывает утреннюю росу и насыщает ее силой роста. Мальчика вынашивала женщина, сам же Захар ощущал себя в брюхе огромной коровы. Слышал позывные мычания эхом извне, чувствовал теплоту прикосновения, даже запах парного молока горячил его растущие недра утробы. Неудивительно, что когда он родился, то отказался от материнского вскармливания, и его пришлось выкармливать молоком коровы. Его связь с божественными созданиями росла день за днем и крепла, подобно его молодому скелету. К одиннадцати годам мальчик Захар достиг апогея в любви. Он понял – любовь, несмотря на свою хрупкость и тяжесть, требует терпения и милосердия и если ты рожден не среди коров, не среди прекрасной свободы окружающих тебя зеленеющих пастбищ, стеклянных закатов, выкованных раскаленным небом на исходе дня до блеска красок, до восторга, бушующего внутри груди, то ты и вовсе не знаешь вкуса любви. Время шло медленно, уступив наслаждению. Захар сидел на крыльце своего дома, его пятки щекотали острые язычки осоки, торчащие сквозь щели в пороге. Куст ирги, раскинувшись подле террасы, по-товарищески кивал, роняя ягоды, словно драгоценные камни. Стакан парного молока испускал испарины в золотистый воздух, и мир казался таким теплым, словно большие объятия. Осязаемая красота проникала в юную душу всеми тропками, и если придать мелодию подобному моменту, то она наполнит сердце вечной любовью к жизни. Захар ждал родителей с сенокоса, наблюдая за стадом коров вдалеке, что походили на пестрый лужок и двигались, словно их колыхал ветерок. Они то исчезали в волнистом слое бархата зеленой травы, то вновь появлялись. Он думал о них, анализировал природу своего существования через другие объекты, способные открыть внутренние границы собственного «я». Человек, выучившийся искусству любви, обогащен этой волшебной энергией. Наполняет тело, разум, душу, становится окружен более явной картина мира, проницательней ко всему живому, заботлив, добр и внимателен. В какой-то момент орган любви дает сигнал, и в организме происходит деление: как клетка, способная идентично скопировать себя, так и любовь наделяет духовной атмосферой другое живое существо, и человек готов отдавать все то, чему научился сам. Иногда она трансформируется и принимает абсолютно другую форму – форму грусти, печали, боли, разлуки, но это так же естественно переживать, как и чувство голода. Мальчик Захар поддался мысли и решил приблизиться к стаду. Он приближался к ним осторожно, словно к пламени, с которым хотел подружиться, и, оказавшись рядом, погрузился в глубину глаз коровы. Темные бездонные колодца отражали в себе непостижимые секреты всей галактики. Его сознание остановилось в точке оцепенения, постепенно вытесняя мысли о существовании его в форме человека. Захар перенаправил свою энергию в обличье коровы и, оказавшись в темном колодце глаз, испугался тишины, что таится внутри, и заблудился. В какой-то момент Захар открыл глаза, где стал совсем взрослым, будто просто проспал всего одну ночь.

Всю свою жизнь Захар посвятил коровам, он знал, как они пахнут, как проявляют страх, как меняют форму тела, выражая свою признательность, и более преданного животного он не встречал. Более жертвенного тоже. Захар хотел лишь заботиться и почитать их. Самое великое, чему он научился у них, – преданность.

Вскоре их поселок расформировали, землю выкупили, коров отправили на бойню, людей – на кладбище; те, кто остался, получили от властей квартиры в новостройках, больше похожих на огромные серые скалы с небольшими окнами, напоминавшими блестящие льдинки на замерзшем камне. Сбережений родителей хватило лишь на то, чтобы купить маленький коровник на холме. Ему было стыдно, он чувствовал, как обворовывает покойных своих родителей, как смерть щедра на деньки и что даже она имеет счет в банке. Но так он обрел утешение, надежду, которая вскоре, как ковчег, спасет всех нуждающихся коров. Захар был уверен, что этим он чтит память матери и отца, которые всю жизнь посвятили коровам, и что так его связь с прошлым и будущим крепко переплетется со всеми взаимосвязанными процессами воедино.

Захар часто выходил на балкон своей маленькой квартирки и любовался тлением света из коровника, что излучала желтая лампа. Каждое утро он отправлялся на поиски разорившихся хозяйств с целью выкупить старых и больных животных, а к ночи возвращался к своему очагу, грезя о будущем. В день, когда все случилось, Захар стоял на том же месте, где и всегда. Свет не горел. Коровник погружался в пучину пепельных облаков, закрученных в густые клубни, словно небо готовилось нанести удар всему человечеству. Надвигалась серьезная гроза, будто должно произойти самое страшное событие. Захар поспешил удостовериться, все ли в порядке и что от ветра просто оборвало старую проводку, в таком случае электрический щиток лучше отключить во избежание пожара. Бывало, что в коровник забирались подростки, сбежавшие из дома, и устраивали пьянки, баловались легкими наркотиками и занимались сексом.

Хлипкий фургончик дребезжал на скорости, и его пустой прицеп мотало из стороны в сторону от сильного бесовского ветра. Цепи, словно змеи, увертывались под откос, примыкая то к одному боку, то к другому. Резко затормозив, Захар быстрыми шагами стал взбираться на холм. Огромные ворота, похожие на рамы, широко раскинулись по сторонам, разинув темную пасть. Обессиленные от ветра, они не могли сомкнуться и бились о деревянный каркас коровника. Воздушные потоки свободно циркулировали, швыряя пыль сухой соломы, предзнаменуя секунды до начала. В небе громыхнуло, и дождь хлынул залпом. Вспышка молнии мелькнула, запечатлев быстрый кадр непонятной фигуры в темноте. От испуга Захар не мешкая принялся разбираться со щитком. Не обнаружив неисправности, обратился к лампе, висевшей под потолком. Под ногами раздался треск, и он понял – лампа разбита. Вывернув лопнувший осколок, ввинтил новую, что тут же явила картину происходящего. В тусклом свете лежало тело человека. Одна рука поддернута вверх в свободном положении, вторая подле его лица, как если бы он спал на боку, отвернувшись к подушке. Захар не спеша подошел.

– Мужчина, вы в порядке? – произнес он с волнением в голосе. Захар решился и чуть коснулся его плеча в надежде растормошить, но тело не отозвалось на любезный жест, более того, от него исходило холодное равнодушие. В ту же минуту Захар позвонил в полицию. Следственно-оперативная группа прибыла на место через час. Все это время Захар чувствовал, будто прикован к покойнику и не может его оставить. Дождь усилился, словно вымещал злость, обрушивая все более мощные порывы ветра, словно мстил всем своим недоброжелателям. Добираться до коровника по скользкому склону вверх пришлось какое-то время. Подъем оказался не из легких. Тяжелая женщина-криминалист Анфиса усиленно дышала, словно перед собой толкала вагонетку по ржавым рельсам, и при этом недовольно ворчала, обвиняя себя в дополнительных дежурствах, что порой оборачивались полным кошмаром, как этот. Аристарх плелся позади, мешкая, держа в одной руке небольшой чемодан, что якорем тянул его назад. Его щуплое тельце, как полотнище, трепыхалось в сопротивлении двух стихий. Ему приходилось с нажимом упираться о стену дождя и ветра, от этого он приостанавливался и лишь в паузе природной борьбы проскакивал в воздушные коридоры.