– Настя, тебе тридцать, Наташе семь. Ну о чём ты говоришь, – мягко сказала баба Лиза, пододвинув свою чашку к чайнику.

Пожилая женщина с большим родимым пятном на правой щеке перехватила чайник у Анастасии и начала разливать его по чашкам.

– Я тоже люблю пирожные, – насупленно не унималась Анастасия. – А тебе скоро шестьдесят, могла бы позаботиться о дочери и прибрать половину. – Обида волнами подступала к горлу, пережимая доводы рассудка.

Она очень хотела выплеснуться потоком брани, но мысль «это же мои мать и дочь» удержала поток ругательств крепкой запрудой. Настя вернулась к холодильнику, достала варенье и начала жирно намазывать его на кусок белого хлеба. Может быть, целая банка и заглушила бы обиду.

«Я должна быть сильной. Я должна уметь держать удары», – эхом катилось внутри.

«Странная мысль», – откатом привалило в затылок.

Наташа в это время сидела на стуле, махая ногами, будто куда-то бежала. Она постоянно бежала, бежала либо от, либо к. Вот и сейчас она могла бы говорить, смеяться или плакать, а ноги совершали свой уже десятый круг по только ей ведомому стадиону.

– Мам, не надо агриться. Я больше так не буду. – На мгновение замерла Наташа и тут же побежала дальше.

Тишина непонимания повисла на кухне.

– Что?!

– В смысле не злись.

– Мам, по-моему, она издевается. С сегодняшнего дня я пирожные больше не покупаю, – выдавила из себя Анастасия.

«Ну почему именно я должна идти в магазин, стоять в очереди и доедать крошки? Одна плохо ходит, другая хорошо ест», – давилась параллельно мысль.

– Настя, любовь всё превозможет, – ответила бабушка Лиза.

– Где она, эта любовь? – взвизгнула Анастасия. – Я уже три года одна, как будто прокажённая! Я хочу любви, я даже, может, хочу ещё детей. Я хочу материнский капитал! Даже у этой бестолковой соседки Аньки и то есть материнский капитал.

– Ты одна? А как же дочь? Я, в конце концов? Вон, наша мышка Клара, она одна! Настя, она всю жизнь одна. Ты обращала внимание, как она смотрит, она иногда так смотрит, что, кажется, будто это кто-то из моих предков судит меня… Иногда думаю: может, поцеловать её… Кстати, чудеса случаются и с мышами. Соседская подруга Наташи вчера попросила приютить их мышонка, они с семьёй полетели на юг. Так что у нас гости. Надеюсь, у Клары наступил период материнской любви. Наташ, а ты кормила их сегодня?

Наташа перестала мучить рисовую кашу, выскочила из-за стола и, обретя почву под ногами, продолжила свой бег, теперь уже в соседнюю комнату, прихватив корм. Спустя минуту оттуда донёсся зашкаливающий визг девочки. Он был нечеловеческой тональности, будто она увидела змею. Анастасия и баба Лиза, опрокинув стол, наперегонки выскочили в зал. Наташа с перекошенным ртом стояла над клеткой и показывала на неё. Женщины со страхом заглянули внутрь, будто в бездонную пропасть, и обнаружили там Клару, которая своей челюстью обхватила шею мышонка и сдавила её, как тигр сжимает свою добычу. Несколько капель крови стекало по её подбородку. Мышонок обречённо дёргал задними лапками, уже с закрытыми глазами. Темнота природной силы сгустилась над клеткой. Клара косила глазом на женщин со зловещей ухмылкой, будто говорила:

«Шаг от жизни к смерти очень маленький. К смерти даже не нужно шагать, нужно только подумать о ней, и она сама подойдёт».

Первой пришла в себя Анастасия:

– Нет ничего страшнее материнской любви, она и лечит, и убивает. Всё зависит от силы сжатия челюстей. Хотя здесь что-то другое – может, конкуренция семей. Наташка, быстро одеваться, выходим в школу, – ослабила своё сжатие Анастасия.

Лифт опять не работал. По-видимому, он запил вместе со слесарем Николаем. Вчера Николая пытались дозваться поменять лампочку на нижнем этаже, но только голодный пёс слесаря кружил по двору в поисках сочувствия и любви.

«Лифт не работает, а я что, обязана?» – Посмотрела на тёмную кнопку лифта Анастасия.

Опомнившись, прихватила Наташу, и они, опаздывая, слетели с пятого этажа и выскочили во двор, разогнав стаю воробьёв, которые до этого нищенски сидели в весенних лужах, пытаясь найти прошлогодний корм. Солнце ещё робко выглядывало из-за соседнего дома, только догадываясь о том, что скоро начнёт здесь хозяйничать. Двор был почти пуст. Пятнадцать минут назад все уже разошлись по школам и работам. Только местная юродивая Клара, в честь которой была названа мышь, сгоняла с ветки грача.

Когда грач внял усилиям Клары и недовольно перелетел выше, юродивая повернулась к проходящей мимо паре и прошептала:

– Что, Настя, мамку свою вспоминаешь? Все хотят быть первыми. Кровищи было много, когда твой папка её саданул.

– Ты что, чокнутая, несёшь? Тебе грач голову замутил. Иди лучше с воробьями почирикай, они ещё чего тебе расскажут.

– А ты в детдом местный сходи. Много чего узнаешь.

Ошарашенная Анастасия отпрянула в сторону, прихватив за руку Наташу. Дочь почти в полёте показала Кларе язык. Анастасия прибавила шаг, насколько возможно, и они вышли через арку на улицу. Движение автомобилей запустило ход мыслей и сняло первоначальный шок от услышанного.

«Дать бы ей! Так нет же. У нас свобода слова. Может нести всё, что ей захочется. Может, инсульт сгрёб остатки её разума? Но ведь что-то ей привиделось? Ладно, вечером мамку спрошу».

Анастасия с Наташей традиционно опоздали. На десять минут младшая и на двадцать – старшая. И в школе, и на работе к этому давно привыкли. Учительница, не отрываясь от доски, блеснула своими очками и сказала:

– Кто поздно встаёт, тому чёрт подаёт.

Начальник Анастасии, главбух, сухопарый, как вся экономика, сказал:

– Системность – признак мастерства. – И презрительно прошёл мимо.

Анастасия работала экономистом в строительной компании. Её задачей было сводить концы с концами. А концов было много – то прорабы закажут лишний материал, то заказчик изменит проект, вследствие чего произойдёт пересортица. Она всегда говорила, что без неё предприятие вмиг задохнётся в собственных испражнениях. На её место было не особенно много желающих, и поэтому её опоздания терпели.

Анастасия села за компьютер и углубилась в таблицы. Цифры, цифры, цифры проносились мимо. Как будто компьютерные мысли. Они собирались в предложения, затем в тексты, потом всё это рассыпалось очередным бредом квартального отчёта.

«А как выглядит компьютерная кровь?» – Воспоминания о крови, упомянутой юродивой Кларой, не выходили из головы. Анастасия представила компьютерные роды, небольшой калькулятор, вырастающий затем в суперкомпьютер, который может контролировать сведение баланса целой страны. У Анастасии захватило дух. Но компьютерную кровь она так и не смогла представить. Компьютерная семья, дом, детдом… Слово «детдом» резануло по её памяти. – «Что это значит? Клара хотела сказать, что моя мама мне неродная? А что же тогда могло случиться? Бред, бред, бред! Я её помню всю жизнь. Но странные всплески ненависти? Будто мы чужие. Но и на дочь я часто злюсь. – Вспомнилась утренняя перепалка. – Дочь… Она причина моего одиночества…» – Эмоции желваками ходили по лицу девушки. Но вдруг остановились…

Вечерний свет фонарей рябил от нехватки напряжения в электросети. Запах сирени отдавал сладковатыми азиатскими нотками, так же, как окрас цветов в жёлтом освещении был романтически пурпурным. Её проводили до дома, и Анастасия предложила ему посидеть на скамейке, перед тем как разойтись по своим заурядным квартирам. Она знала каждый дюйм этой скамейки – Анастасия всё детство просидела на ней, играя с подружками в резинку. Но чтобы с юношей… Это было впервые. Он наклонился, чтобы поднять что-то, светящееся во мраке, и, наверное, случайно задел её по голени – искра пронеслась до самого её затылка. Почувствовал ли он это? Губы налились такой же тяжестью, какой был наполнен воздух вокруг. Дыхание стало более глубоким, пытающимся не потерять ни единой нотки аромата этого вечера. Его ладонь легла поверх её руки, которая стала более отчётливо ощущать вырезанную ножом на скамье фигурку пирамиды – фигуру гармонии и откровения…