Они старались молчать… Старались сдерживать любые звуки. Однако наслаждение туманило голову, возбуждение бредило разум, а сладкие спазмы вынуждали загнанно дышать, из последних сил сдерживая стоны.

Эвелин подавалась навстречу резким и глубоким фрикциям, с силой впиваясь лодыжками в поясницу мужчины. Её губы бездумно блуждали по его шее, плечам, лицу, а ладони сжимали отросшие волосы, вплетаясь пальцами в посеребрённые пряди, небрежно торчавшие в стороны.

Эмметт же, ни на секунду не прекращая ритмичных и глубоких толчков, сквозь полуприкрытые веки смотрел на распростёртую под ним женщину, наслаждаясь печатью удовольствия, что пролегала на её красивом лице, к которому прилипло несколько длинных прядей.

Осознав, что теряет над собой контроль, Эмметт впился в губы Эвелин жадным и грубым поцелуем, почти в то же мгновение почувствовав, что она отвечает, и, сделав несколько быстрых и резких толчков, вышел из неё, излившись на скомканную простынь… Эвелин же, достигнув оргазма, едва успела заглушить стон, с силой прикусив влажное от испарины мужское плечо, вынудив Эмметта невольно дёрнуться, поморщив лицо.

***

Эвелин ушла почти сразу, как только смогла привести в порядок рваное и загнанное дыхание…

Не произнося ни слова, она натянула на влажное тело бельё, поверх надев платье, даже не оборачиваясь в сторону лежащего на матрасе Эмметта, что неотрывно наблюдал за ней, скользя взглядом по стройным ногам, по бледной спине и по длинной косе, из которой небрежно вырвались пряди.

В каморке царило напряжённое молчание, подпитываемое взаимной недосказанностью, чувством вины и неловкости. Раскованность и бесстыдная уверенность, что ещё недавно переполняли собой пространство, приближая обоюдное наслаждение, испарились, оставив после себя неприятное и гаденькое ощущение.

Эмметт неотрывно наблюдал, как Эвелин нетерпеливо приглаживала складки на платье и переплетала косу, желая сокрыть следы произошедшего между ними… Если не перед детьми, то хотя бы перед самой собой. Эвелин даже не решалась вновь посмотреть на него, словно стыдилась. И только когда она хотела было уйти, оставив Эмметта наедине с его мыслями и догадками, он позволил себе заговорить.

— Мне не стыдно, Эвелин… — невольно сглотнув, прошептал Эмметт, вынудив женщину вперить в него напряжённый и несколько смятенный взгляд.

Казалось, она не понимала до конца, о стыде перед кем говорил Эмметт… Имел ли он в виду свою покойную жену, чьи кости остались гнить на старом заводе, или подразумевал под своими словами стыд перед его другом и по совместительству её мужем? Эвелин не знала ответа на этот вопрос. Впрочем, ответ был не столь важен, как сама суть произнесённых Эмметтом слов.

— Мне тоже, — после продолжительной тишины ответила Эвелин, растянув губы в слабой печальной улыбке, заметив, как в выразительных голубых глазах промелькнуло понимание.

«Мне тоже не стыдно…» — словно желая убедиться в истине произнесённых слов, повторила про себя Эвелин и, окинув Эмметта продолжительным взглядом, вышла из каморки, неслышно закрыв за собой дверь, оставив мужчину задумчиво и отрешённо смотреть в потолок.