Нагая и открытая, она, однако ж, оставалась опасной и грозной охотницей, способной лишить жизни даже сильного воина. И Цу’тэй знал об этом очень хорошо. Потому, наверное, и не спешил бросаться на цахик, подобно голодному зверю, позволяя ей контролировать ситуацию.

Мо’ат же, осознав, что вождь даровал ей свободу действий, испытала оттенки странного удовольствия — необъяснимого и доселе неизвестного. На мгновение приподняв уголок губ в подобии улыбки, женщина, словно сорвавшись с цепи, в два шага преодолела разделявшее их расстояние, жадно впившись в пухлые губы Цу’тэя.

Неожиданность и резкость действия, похоже, сбили с толку молодого оло’эйктана, вынудив его поражённо застыть на месте, непроизвольно обхватив ладонями плечи Мо’ат, словно в попытке отстранить её от себя. Однако же настойчивость и жадность, с которыми цахик впивалась в губы Цу’тэя, не оставляли ему ни единого шанса воспротивиться ей или же отворотиться. Впрочем, столь глупая и абсурдная мысль даже не проскользнула в его голове.

Сильнее сжав ладони на её плечах, Цу’тэй ответил на поцелуй. Несколько неумело, грубо и жадно он впивался в женские губы, царапая их острыми клыками. Она же, чувствуя нетерпение и настойчивость вождя, испытывала нечто, отдалённо напоминающее удовольствие и потаённое самодовольство, которое, как думала сама Мо’ат, не было свойственно ей.

Как выяснилось, она ошибалась. И теперь, самозабвенно и жадно отвечая на ставший резким и грубым поцелуй, Мо’ат понимала, что перспектива отдаться вождю её не пугает и не отталкивает. Даже наоборот, кажется ей заманчивой и соблазнительной… Абсолютная же противоречивость происходящего странным образом влияла на воспалённые близостью разумы двух любовников, заставляя их идти на поводу у низменных желаний.

Казалось, что хищническая натура, заложенная в них самой природой, наконец проснулась и теперь требовала выхода. И На’ви, не имея возможности противостоять внезапно распалившемуся в их душах желанию, покорно сдались в его власть.

Не отрываясь от губ Цу’тэя, Мо’ат опустила руки к его бёдрам, нетерпеливыми и рваными движениями избавляясь от повязки, чуть ли не срывая её. Плотная ткань в следующую же секунду бесшумно и быстро сползла по ногам оло’эйктана, пав на землю.

Нетерпеливо и несколько резко оттолкнув от себя Цу’тэя, Мо’ат скользнула жадным и оценивающим взглядом по его обнажённой фигуре. Сильное, жилистое и поджарое тело приковывало к себе внимание, радовало глаз. Осознание же того, что стоящий пред тобой воин теперь принадлежит тебе, тешило потаённое самолюбие, приятно грело душу.

Красноречиво приподняв бровь, Мо’ат провела ладонью по груди оло’эйктана, обведя кончиками пальцев тёмно-синие ареолы, сорвав подобной лаской — простой и поверхностной — сдержанный вздох с его губ. Исподлобья посмотрев на Цу’тэя, цахик, мгновения помедлив, продолжила водить рукой по мужскому телу, касаясь напряжённых и тугих мышц, надавливая на чувствительные точки и нежно лаская.

Мо’ат ни на секунду не отводила тяжёлого и пронизывающего взгляда от лица воина, наблюдая за тем, как он неосознанно прикрывает глаза, не в силах противиться столь нежным и чувственным ласкам. Когда же ладонь цахик настойчиво скользнула по линии косых мышц, коснувшись возбуждённой плоти, Цу’тэй и вовсе задержал дыхание, отворотив оторопелый взгляд в сторону.

Будучи гордым, сильным и бесстрашным воином, Цу’тэй привык держать ситуацию под контролем, следя за собственными эмоциями и действиями. Его хладнокровие, суровость, грубость и обманчивое спокойствие вселяли в сердца собратьев уважение и даже тень страха. Изменчивая же и столь непостоянная натура оло’эйктана вынуждала вести себя осторожно и бдительно.

Однако в этот момент непоколебимая и прочная броня воина пала, обнажив перед чутким и пронзительным взором цахик совершенно иную сущность. Мо’ат понимала, что молодой оло’эйктан не желает выглядеть ни перед ней, ни перед кем-либо ещё сбитым с толку, слабым, смятённым. Однако именно таким он и был в этот момент.

И Мо’ат приносило странное удовольствие наблюдение за тем, как с каждой секундой всё больше колеблется и рушится выстроенная в сознании Цу’тэя стена, как всё труднее ему становится игнорировать прикосновения к своему телу. Откровенные, горячие и настойчивые прикосновения, что будоражат кровь, сводят с ума.

Обхватив ладонью возбуждённую плоть, Мо’ат провела пару раз вверх-вниз по стволу, вынудив оло’эйктана шумно выдохнуть, стиснув зубы. Дав Цу’тэю возможность привыкнуть к новым ощущениям, она начала нарочито медленно ласкать его, то сильнее сжимая ладонью горячую плоть, то легко касаясь её пальцами.

И уже через секунды слух женщины умаслил несдержанный и низкий рык, вырвавшийся из груди воина. Нечто первобытное, хищное промелькнуло в кошачьих глазах Мо’ат, а пухлых губ её коснулась странная усмешка. И она, не прекращая настойчивой и сладостной ласки, потянулась к шее Цу’тэя, вдохнув мускусный запах кожи — необычное и неповторимое сочетание.

От горячего дыхания, что коснулось шеи, Цу’тэй невольно вздрогнул, в следующую секунду подавшись бёдрами навстречу алчным и бесстыдным прикосновениям цахик, которые становились всё быстрее, смелее, настойчивее. Возбуждённая плоть под пальцами, казалось, пылала. А несдержанные стоны, срывавшиеся с губ оло’эйктана, всё сильнее напоминали утробное рычание.

От переизбытка эмоций и ощущений в глазах начало мутнеть, и Цу’тэй, словно желая уцепиться за спасательный выступ, сжал ладонью плечо Мо’ат, в следующее мгновение встретившись с ней взглядом. В её глазах отражались жажда, исступлённое желание, хищное и опасное наслаждение.

Трудно было понять, кто больше наслаждался происходящим: молодой оло’эйктан, впервые в жизни испытавший сладость столь откровенных и горячих ласк, или же сама цахик, что с опасным огоньком во взгляде наблюдала за тем, как несдержанно подаётся бёдрами ей навстречу Цу’тэй, как вздрагивает от настойчивых прикосновений, как против своей воли тянется к ней, желая стать ещё ближе.

Происходящее всё больше напоминало любовный танец двух хищников, что с присущей им яростью бросаются в омут сладостного наслаждения, в омут низменных желаний. Вид возбуждённого, нетерпеливого и несдержанного вождя, его низкое, грудное рычание, горячее и рваное дыхание и тяжёлый взгляд пробуждали в Мо’ат низменную и непреодолимую потребность, что тягучей и палящей волной окутывала низ живота.

Не в силах противиться желанию, Мо’ат резко сжала запястье оло’эйктана ладонью, медленно опустив её вниз, вынудив его коснуться пальцами горячего и влажного лона. Напряжённый и пронзительный взгляд Цу’тэя в ту же секунду вперился в лицо цахик. И она, заглянув в его глаза, заметила в них отблеск волнения и растерянности.

Возможно, будь Мо’ат моложе и сентиментальнее, её бы даже умилила подобная реакция. Однако сильную и грозную цахик, стоявшую пред молодым вождём, нельзя было сравнить с юным и невинным созданием, каким она была давным-давно. И в кошачьих глазах её отражались отнюдь не неуверенность и смятение, но голод и необузданное желание — непреодолимая потребность в Цу’тэе, в его прикосновениях, ласке, в нём самом.

Не отнимая своей ладони, Мо’ат принялась направлять движения вождя. И уже через считанные мгновения она почувствовала, как длинные пальцы его, скользнув по лону, проникли внутрь. Лихорадочная дрожь в тот же момент пробежала по телу Мо’ат, вынудив её прогнуться в пояснице, шире раздвинув ноги.

Некоторое время Мо’ат не отпускала ладони оло’эйктана, направляя его движения, давая понять, как именно стоит её ласкать, чтобы принести удовольствие. И лишь когда он, усвоив негласный урок, стал неспешно проникать пальцами в лоно, большим касаясь влажных лепестков снаружи, цахик позволила себе отпустить его руку.

Обоюдное наслаждение, горячими волнами пробегавшее по телу, вынуждало любовников проявлять нетерпение, несдержанность и даже резкость. Однако это только сильнее распаляло их. А грубость в движениях, что становилась всё заметнее и ощутимее с каждой секундой, вызывала острое и ни с чем не сравнимое удовольствие. Низкие же стоны и утробное рычание, обволакивая чуткий и обострённый слух, служили музыкой для ушей.