— Хорошо. Главное — сделай это.

Уведомитель оставил её и куда-то скрылся, а Лэйнерил, положив руку на круглый гладкий камень в центре двери, прикрыла глаза. Габриэль наблюдал за ней, понимая, что волнуется слишком сильно. Сердце упрямо колотилось в груди, не находя покоя, а глаза начинали болеть от мерцающих в сумраке камней. Казалось, что эта огромная дверь высотой в три человеческих роста давит на него, стремясь стереть в прах. И тёмная пещера перед взором в самом деле поплыла.

— Сядь, — настойчиво потребовал Люсьен. — Тебе нужно поесть и набраться сил.

Его рука легко коснулась плеча, призывая очнуться от внезапно овладевшего телом оцепенения, и Габриэль, с трудом отведя взгляд от Лэйнерил, удивлённо обнаружил, что имперец уже развёл костёр в углу пещеры. Тонкая ароматная струйка дыма тянулась серым облаком к выходу, повиснув полупрозрачной взвесью в затхлом воздухе, а собранный второпях валежник выбрасывал вверх маленькие яркие искры, издавая тихие хлопки и монотонный треск.

Люсьен расслабленно устроился у костра и достал из сумки снедь. Над огнём грелся почерневший от копоти дорожный котелок.

Прекрасно видя, в каком состоянии находится Габриэль, он предпочёл сделать вид, что ничего не замечает. Люсьен понимал, что решение потревожить могилу отца, умершего столько лет назад, далось парню нелегко. И понимал, как жутко ему будет увидеть лицо покойника.

Но сидеть в тишине Габриэлю было невыносимо. И он сказал:

— Это ведь не Дафна устроила здесь всё.

— Не Дафна, — вдруг согласился Люсьен.

— Затерянная в горах айлейдская гробница, сильная магия, охраняющая вход… Ты знаешь, кто на самом деле всё это сделал?

Люсьен пошутил:

— Айлейды?

— В самом деле, Люсьен. Ты ведь должен что-то знать.

— Там под землёй — многие мили айлейдских захоронений. Целые залы с саркофагами, насколько я успел понять. Но путь туда закрыт. Можно попасть только в ту часть, где и находится нужная нам гробница.

— Хватит ходить вокруг да около, — вспылил Рэл. — Чья гробница? Не может же там лежать только он.

Люсьен вздохнул, не торопясь прожевал кусок мяса и всё-таки рассказал:

— У Дафны был друг из Университета. Это гробница его рода.

— Элиэр?

— Да. Ты о нём знаешь?

— Встретил это имя, когда рылся в письмах. Неважно. Кто он такой? Что с ним случилось?

— Умер, — спокойно отозвался Люсьен. — Я знаю его только по рассказам Дамира. Вроде славный бы парень, Дафна любила его без памяти. Но что там на самом деле у них произошло… лучше спроси свою тётку.

Рэл отрешённо проговорил:

— Не буду я ни о чём её спрашивать. К чему тревожить старые раны?.. Ей и так сейчас тяжело.

— Почему?

Габриэль оказался не готов к такому любопытству и столь прямому вопросу. Делиться своими глупыми переживаниями о Дафне с Люсьеном ему не хотелось, но он должен был ответить. И он сказал:

— Насколько я понял, у неё какие-то разногласия с Матье.

— Этого следовало ожидать.

Теперь спросил Габриэль:

— Почему?

— Потому что такие болезненные отношения никогда не приводят ни к чему хорошему. Они сблизились после смерти Дамира. Дафна была несчастна, искалечена и одинока, а Матье всегда был нелюдимым угрюмцем. И что из этого могло получиться?

— Когда я встретил их в Анвиле, Дафна была совсем к нему равнодушна. Он улыбался ей, был внимателен и мил, — зачем-то рассказал Рэл. — А когда он ушёл, она заплакала.

Люсьена это нисколько не удивило. Проблемы Дафны его не трогали, и он объяснил:

— Если отношения строятся только на том, что один человек пытается найти спасение в другом и держится за него, как утопающий за спасательный канат, то ничего из этого не выйдет, Габриэль. Канат либо порвётся, и утонут оба, либо вытащит утопающего и окажется лишь промокшим ненужным канатом.

Рэл глубоко задумался над этими словами. Сейчас ему показалось, что Люсьен говорил о нём, и от этой мысли стало ещё тоскливее. Он всегда думал, что умеет плавать. А оказалось, что уже ушёл на самое дно. Вчера ему бросили этот канат, он попытался за него держаться. И едва не опрокинул лодку. Отвращение и ненависть к себе с каждой минутой всё сильнее овладевали им.

— А ты был женат?

— Женат не был. — Люсьен отреагировал на такой личный вопрос очень спокойно. — Влюблялся до одури — это было. Но я абсолютно трезво отдаю себе отчёт в том, что мне нужно избегать привязанностей с таким родом деятельности. И уж тем более даже не задумываться о личной семье. К тому же опыт Дамира многое показал мне. Нам приходится выбирать, Габриэль. Совмещать не получится.

— Если приходится выбирать, то у тебя не возникало мыслей бросить всё ради той девушки?

— Бросить? — сейчас Люсьен изумился. — Нет. Я служу Ситису и Матери Ночи, в этом моя священная миссия и моё призвание. Мне не нужна семья. Тёмное Братство — моя семья.

Рэл кивнул, дав знать, что услышал его. Долгое время они сидели в тишине. Люсьен успел ещё раз сходить за ветками для костра, и, оставшись в одиночестве, Габриэль снова начал наблюдать за неподвижной Лэйнерил. Она едва дышала, погрузившись сознанием в сложности эльфийской магии и пытаясь подчинить её себе. Камни переливались лазурью и янтарём, и всюду мелькали вездесущие тени, стремясь подобраться ближе к костру.

Габриэлю казалось, что он сходит с ума.

Люсьен наблюдал за ним сквозь языки пламени, и тоже о чём-то думал. Иногда Рэл думал, что он обо всём догадывается, но даже вскользь упоминать о Ярости Ситиса не хотелось.

Апатичные мысли развеялись в одно мгновение, когда по подземелью пронёсся низкий рокочущий гул. Рэл вздрогнул, посмотрев на Лэйнерил, даже Люсьен оказался застигнут врасплох и вскочил на ноги, рефлекторно откинув край плаща и сжав ладонью рукоять оружия.

Данмерка попятилась. На неё сыпалась мелкая каменная крошка и белая пыль, но дверь открывалась перед ней, приведённая в движение каким-то механизмом, и это вызывало у Лэйнерил настоящий восторг. Она смотрела блестящими глазами на открывающийся проход и улыбалась, будто сама не верила, что у неё получилось.

Габриэль поспешил к ней. За дверью пролёг белокаменный коридор, озарённый сиянием металлических светильников, внутри которых хранились велкиндские камни, и здесь не нужны были заклинания или факелы, чтобы освещать дорогу, — магия метеоритного стекла не иссякала на протяжении тысячелетий.

Люсьен, приблизившись, с благосклонной улыбкой похвалил чародейку:

— А ты молодец.

Она самодовольно хмыкнула.

— И как ты меня отблагодаришь?

Люсьен наклонился к ней так близко, что от его дыхания кожа на женской шее покрылась мелкими мурашками, и пообещал:

— Я что-нибудь придумаю.

Рэл уже начинал привыкать к этому и, не обращая на них внимания, шагнул в ослепляющий белым светом коридор. Его трясло от волнения и холода, царящего в этих древних стенах, но в груди жгло нарастающим жаром, и под одеждой выступал холодный пот. Габриэль, давно отвыкший чего-либо бояться, признавал, что ему страшно.

Каблуки стучали по плитам, местами покрывшимся сеткой трещин, и эхо отзывалось ударами сердца, оглушая. Габриэль зачарованно смотрел по сторонам, и ему казалось, что айлейдские узоры, переплетающиеся на стенах дикими травами, тянули к нему цепкие корни и стремились обвиться вокруг шеи, как чёрный дым Ярости Ситиса.

— Направо, — коротко указал Люсьен, когда коридор разветвился. В этом месте потолок был испорчен пробившимися сквозь толщу камня древесными корнями, и Габриэлю с грустью подумалось о том, как однажды своды не выдержат и обрушатся, навсегда преградив путь к усыпальнице, где похоронен его отец.

Они вышли в небольшой светлый зал, где вдоль стен располагались массивные каменные саркофаги. Рэл замер в центре, не решаясь сделать ни шагу дальше. У дальней стены мерцал на пьедестале большой прозрачный кристалл, но в нём не чувствовалось враждебной энергии. Однако то, что магией здесь пропитана каждая частичка, улавливалось подсознанием мгновенно.