– Откуда ты знаешь, что мятеж был поднят под руководством Квиджу? – спрашивает взобравшийся на коня друг.

– Я не знаю, – пожимает плечами Гуук. – Он просто не особо хотел праздновать, и, как бы ни пытался, улыбка выходила фальшивой. Я подумал, почему правитель не выслал людей помогать Менсу, ведь не логично терять свой город. Единственное объяснение – он не осведомлён о том, что тут происходит. Я, конечно же, могу ошибаться, но кость всё равно бросил. Теперь ход за Менсу, посмотрим, подберёт ли.

Сельджука вызывают обратно в Имрис на рассвете следующего дня, чтобы участвовать в казни обвинённого в измене Квиджу. В знак благодарности Менсу просит Сельджука занять его место, но тот, отказавшись, возвращается к своему отряду.

– Отличная должность, ты бы мог остаться, – усмехается Хосров, следя за тем, как отряд вновь собирается в дорогу.

– Не буду прислуживать мелкому псу, который настолько в людях не разбирается, что кормил с руки змею, а теперь ещё пришлёт на меня армию, – отвечает ему Сельджук.

– Я тоже об этом подумал, – цокает языком Хосров. – Гонора в них хоть отбавляй, вряд ли он будет спокойно спать, зная, что кто-то оказался умнее и выставил его идиотом.

– Именно поэтому нам нужно не торопиться, – подмигивает ему Сельджук. – Будь наготове.

Предсказания братьев сбываются, на отряд нападают с сумерками, вот только среди отбивающихся нет ни Сельджука, ни Хосрова. Альфы, которым одного ужина было достаточно, чтобы приблизительно изучить дворец, пробираются в покои ожидающего доброй вести извне Менсу. Сельджук, перерезав горло главе Имриса, требует его второго помощника объявить городу о новом правителе. Истощившаяся и пока не оправившаяся после мятежа армия Менсу, уже и так лишившаяся предводителя, бросает оружие сразу же, услышав, что Сельджук откроет для них годами закрытую для всех казну.

Сельджук высылает главе Хо щедро нагруженный награбленным Менсу золотом караван и письмо с просьбой остаться служить ему. Взамен Сельджуку доставляют печать с официальным назначением на должность нового управляющего Имриса.

Сельджуку восседать на троне надоедает уже через полгода – ни достаток, ни многочисленные омеги и женщины, доставляемые с разных уголков земли, альфу не радуют. Сельджук решает встретиться с главным и выезжает к нему на рассвете зимнего утра.

Малек, который управляет государством, доставшимся ему по наследству, славится любовью к вину и омегам, растрачивает казну и фактически делами не занимается. В итоге главы его городов творят беззаконие и всё больше отдаляются от центра, грозясь настоящей междоусобной войной. Малек нехотя выслушивает верой ему служащего эти месяцы и пополняющего казну Сельджука.

– Вы, мой господин, можете назначить вместо меня кого угодно, но мой меч в ножнах ржавеет, а над Хо сгущаются тучи. Повысьте мой ранг до своего военачальника, дайте мне армию, – Гуука не смущает, что военачальник государства стоит справа от трона господина и смотрит на него недобрым взглядом. – Дайте мне эту власть, и вам будут принадлежать не только Хо, но и расположившиеся рядом такие города-государства, как Мерит и Даган.

Малек с трудом отвлекается от отделанной драгоценными камнями чаши и долго смеётся. К нему присоединяется весь двор. Хосров, который всегда рядом с Сельджуком, как его тень, топчется с ноги на ногу и нервно поглаживает прикрепленный к ремню меч.

– Я не то чтобы не назначу тебя военачальником, я тебя и с ныне занимаемой должности снять могу, – продолжает смеяться развалившийся на шелковых подушках Малек. – Не думай, что тебе позволено мне указывать.

– Кто я такой, чтобы указывать вам, – смиренно опускает глаза в пол Гуук. – Я хочу приумножить ваши богатства и сделать вас властелином этой части света. Это единственное моё желание.

– Мне доносят о планируемых мятежах в мелких городах, – Малеку льстят слова Гуука. – Начни с них, докажи мне делами. Только я не дам тебе армию и назначать не буду. Я дам тебе свою печать.

– Это невозможно, мы с нашими силами не потянем, – тихо говорит Сельджуку Хосров.

– Хорошо, – почтительно поклонившись, идёт к выходу Сельджук.

Сельджук подавляет восстания в трёх мелких городах, пополняя не только свою казну, но и армию. Он берёт под личный контроль все три города, выставляет там своих людей и возвращается в Имрис, готовясь к следующему удару. Впервые в жизни Малек, услышав якобы хорошие для него новости, тянется не к вину, а вызывает своих помощников, потому что теперь уже многотысячная армия, собранная в общей сложности из четырёх порабощённых Гууком городов, идёт на столицу Хо.

Хосров был прав, говоря, что это невозможно с их силами напасть на столько городов сразу, но Сельджук его быстро переубедил. После возвращения в свою крепость и несколько часовых разговоров с Хосровом и своими военачальниками, Гуук придумал план, который или должен был сработать, или должен был сработать. Люди альфы пробирались в центры городов в течение месяца под видом торговцев, а потом по приказу Гуука ударяли по дворцу управляющих. Никаких битв или кровопролитий в городах не было. Гуук тихо убрал верхушку и, открыв казну, обращался к армии противника. Он высыпал перед ними золото и заявлял, что те, кто не поднимет против него меч, его получат. В итоге оставшиеся без армии управляющие были казнены, а та кучка солдат, которая всё-таки выразила сопротивление, была повешена на воротах.

Сельджук ворвался в столицу Хо с двадцатитысячной армией, которая потопила в крови весь город, намеревавшийся оказать сопротивление «варвару». Малек был казнен в своём же дворце, от которого Сельджук приказал «не оставить камня на камне». Сельджук упразднил старое название столицы и назвал город Иблис. Он потребовал привести к нему самых лучших мастеров для строительства резиденции нового правителя. Сам альфа, оставив управлять всем одного из доверенных людей, вместе с Хосровом и армией двинулся на Мерит и Даган. После падения еще двух государств, вокруг Гуука начали собираться правители других городов и государств. Большая часть сама присылала подарки и прибывала на милость Дьявола, а те, кто отказывался выражать почтение или сопротивлялись, погибали, унося с собой жизни не только своих семей, но и большей части горожан. Из отказавшихся сдаться городов Гуук забирал всё золото и самых красивых омег и девушек, сам город он приказывал спалить, притом главный костер разжигался в самом центре – и это обычно были сложенные в пирамиду головы воинов и бывших правителей.

Гуука начали бояться, одно его имя внушало страх даже видавшим виды воинам, а маленьким детям теперь мамы рассказывали сказки, где главным злом был Дьявол с Востока, который всегда приходил на рассвете. Перед каждой битвой или нападением Дьявола несчастные слышали протяжное «гуук», доносящееся из трубящего рога. Люди в свои молитвы стали добавлять просьбы никогда этого звука не слышать, ведь он знаменовал начало их конца. Те, кто видел его, говорили о шраме на лице, о метке Дьявола на руке, о волосах цвета ночи. Всё это переходило из уст в уста, и в итоге Гуук фактически потерял истинное лицо и принял обличье Сатаны в пропитанном страхом воображении народов. «Он смешает мир с пылью и вознесётся над ним, проткнув твердь небесную дьявольскими рогами, а все мы будем подчиняться ему. Хвост его будет, подобно хлысту, рассекать воздух, а взгляд – нашу плоть», – повторяли старцы, восседая на ковриках перед молельнями и продолжали безуспешно взывать к Богу за спасителем.

Его неукротимая энергия, жажда крови и тонкий ум поражали. Он не из тех правителей, кто отсиживался во дворце и вкушал блага цивилизации. Гуук почти не сходил с седла, вечно был в степи и всегда во главе своей армии, сопровождаемый братом и лучшим воином – Хосровом, которого называли Вороном. Неразговорчивый, вечно хмурый Хосров всегда был по правое плечо Гуука, а его ладонь покоилась на эфесе меча. Говорили, что он двигался бесшумно и так молниеносно, что, только буквально потеряв голову, человек понимал, что Хосров уже взмахнул мечом. Гуук воевал плечом к плечу со своей армией и был единственным правителем, который не ставил различия между собой и своим войском. Его воины его боготворили, называли отцом, Гуук в свою очередь ел только с ними, как и всегда, делился награбленным и никому не позволял называть себя «правителем».