2.
Как осторожно, будучи со сна,
Сослепу будто,
Заполоняет ветками сосна —
Сонное утро.
Захватывает хвоею растущей
Пространства голосистые тишины.
Там что-то происходит в ранней гуще…
Ты почерком убористым пиши мне:
О том, как долгожданно пали капли,
Успев причиною побыть для сгустков света;
О том, как мыслей медленные пакли
Распространились в самое горнило лета.
Застывшей молодости черпая горстями
Безмолвие безумствующей бязи,
Идём притихшими нежданными гостями
В напитанную ливнем зыбкость зяби!
Как изразцово, будучи со мной,
Иглы сближая,
Усугубляет радости сосной,
Общность чужая!
Роднеет с каждым шагом, почему
Так ни при чём я к миру слёз, так надо?
Беспамятство, как примус, починю,
Не покладая рук, в объятьях сада,
В обнимку с мятным ворохом цветов,
Взгляд раскачав на веточке ольховой,
К вечнозелёной юности готов,
Срываясь в сон соснового алькова!
3.
Утренний ветер,
солнечный, свежий,
Купы раскачены. Небо тугое.
Раннее счастье. Утро. И где же
Грусть и печаль? – Мир под ногою.
Царствует ветер напропалую,
Парусом вздулась земля и до неба
Вновь далеко, и как будто целую,
Быль эту ветреную, да небыль!
Утренний кофе – по чашкам, по чащам —
Бешено ветер крадётся шершавый.
Мне бы одумываться почаще,
Просто, для рифмы, для фирмы, Варшаву
Втиснуть в строку, молоком заливая
Чёрную гущу, глоток первозданный…
Утро. И я, из души вылезая,
Вкрадчиво существовать перестану.
День, разгораясь в кристалле глубоком,
Чист и прозрачен, и воздухоносен.
Над Александром распахнутым Блоком —
Утренний полдень, спадающий с сосен.
4.
Когда-нибудь в окне не загорится —
В твоём, там, в том иль в этом, в нашем —
Погаснет навсегда и кто-нибудь другой,
Чужой, далёкий – ток согнёт дугой
В давнишней лампе запылённой,
И брызнет запоздалый свет, и клёна
Лист дёрнется, так мы вдогонку машем…
Когда-нибудь в окне – другие лица.
А нынче свет ещё проистекает прочь,
Ещё сжигает сумерки помалу…
Тень долгая, как взгляд вослед каналу.
Твердеет тишина и рдеет ночь…
Теряясь в недрах летней темени,
Проигрывая ей иль уступая, —
Одноэтажный свет… А с теми ли —
Ты мыслями живёшь, душа скупая?
Когда-нибудь наш дом, погасшей жизнью полон,
Ослепшими от пыли стёклами окон
Встречая свет зари в саду надсадно полом,
Ветшая, будет ждать и вспоминать, о ком?
О сгинувших в объятьях тьмы кромешной —
Бездомный вспомнит дом, один…
Взблеск звёзд в безветрии гардин…
Мечты, состарившись, сбылись? Коне(ш)но.
5.
В нашем саду,
Там где неба касаются ивы,
Звёздного неба касаются гривы —
Дальних костров, возлетая игриво,
Искры, вдоль песен, одна за другою:
Танго. Вахтангов. Всплеск Ганга. Изгою —
Нашему саду – вишнёвые воды,
Древнему миру – гранитные своды…
Доводы вдовые, всплески Га-ва-ны,
Рожь, подо Ржевом пустые ва-го-ны;
Анды. Меандр. Веранда. Затихли,
Пали— за Волхов, за Тихвин, за тех ли
Отдали жизни? Ввысь души отдали,
Звякнули на гимнастёрках медали…
В нашем саду – затеваются блики,
Облики отблесков, лик многоликий
Тайны и тени от счастья людского.
Сад паутинками яблоней скован…
Мир оцинкованный, день оцелован —
Птахами… Плахами и топорами —
Сад окружённый наш! И то, пора мне
Выкрикнуть, выкровить душу об кромку
Острого неба, и плачется громко,
Вспыхнула крыльями, птица лесная…
Острова неба достигнул ли, сна я?
Сад засыпает, печалей не зная…
Ночь. Обронённые шорохи лета.
Сон нас спасает от жизни от этой!
Душная оторопь ветра и веток.
Этот стрелок, он пронзительно меток:
В самое сердце… Холст кровью заката
Мастер грунтует… Безумьем богата
Неизгладимая тема поэта:
Пти-чек ти-пич-ная по-леч-ка спета…
В нашем саду,
Там, где вечности нет и в помине,
По мановению всех дуновений,
Всех Дунаевских и взмаха ресниц,
Жизнь улыбнулась в глаза Мельпомене,
Перепиликав оркестр вселенский —
Перекликавшейся парой синиц!
6.
Когда-нибудь небо – размером с окно,
Когда-нибудь серого неба сукно.
И рядом: ни дома, ни Дона,
ни лебеди белой,
ни царства Гвидона,
ни взгляда родного.
И сомкнуты губы,
и сад вечереющий, а в далеке,
кисельного берега край в молоке —
вспомнится снова.
Последним, не дай бог, остаться, кто вёл
Под ручку, как будто, под музыку пчёл,
Уснувшую душу в горнило цветка,
Кто лишнюю жизнь продавал с молотка;
Уж лучше валяться на паперти века чужого.
И след от сгоревшей мечты, будто след от ожога,
На сердце. И дождь тишины – дождь, который
Застенки мокрит, льёт за стенкой столетней конторы…
Я лишь притворяюсь живым, я живу – в меру сил?!
Дождь, падая, шёл – моросил, моросил, моросил…
Когда-нибудь не на года – на недели и месяцы,
А то на минуты счёт жизни, на дни.
Мерцают докуренных судеб огни…
Эх, вместо бы месяца на небосклоне повеситься…
И, как подаяние, на распростёртой ладони уместятся —
Голодные крохи времён или слёзы,
мешавшие вдоволь и вдосталь проститься:
С нашитой на занавес, канувшей за морем, птицей,
с эскадрой виднеющихся навсегда кораблей,
вовсю преисполненных дымом,
за всех распростившихся с домом,
сжигающих в топках: остатки надежд и углей.
Когда-нибудь – слёзы по впалым,
усталым окраинам глаз – пересохнут, одна за другой.
И тысячелетние сны, прерываясь на явь,
убаюкают душу, укрытую стареньким пледом.
И ты, мой товарищ по жизни смертельной —
живущий, живущая следом;
И ты, моя радость, и ты, мой вселенский дружок дорогой,
Уснёшь в этот раз… И останется путь,
истопленный в топке и стоптанный, пусть,
никому не известен, не слышен, не выдан, не ведом.
Всем тем, кто вослед: никуда не идти,
И небо – с больничного вида окном,
На клумбе валяется выцветший гном.
И мокнут последние метры пути…
И пляс скоморохов в разгаре!
Оставят в покое, раз горе…
И карточным шулером жизнь объегорит
Всё новых и новых за круглым столом,
Луной освещая рассказ о былом…
Кобылам хвосты накрути,
Сбываться, сбиваясь с пути,
Заветной тоске суждено!
…К перрону, на станцию Дно,
