Из Нью-Йорка нам в тот же день предстоял перелет на другой конец Америки в штат Орегон, где нашего прилета с нетерпением ожидал мой армейский дружок – единственный лично знакомый мне на всем континенте человек, последний раз с которым я виделся более 20 лет назад. Кто верит в армейскую дружбу, тот меня поймет. Примите в расчет, что это была служба в стройбате и умножьте свою веру на двадцать.
То, что английский язык требует жертв, и не малых, было понятно с самого начала. Дружок предсказуемо повел себя как дерьмо, заняв на третий день нашего пребывания в его славном семействе крупную сумму денег. Заем, по всей видимости, не предполагал отдачи, поскольку друг нуждался в денежных знаках больше, чем в возобновлении дружеских контактов. Америка полна наших бывших соотечественников, практикующих усеченную версию кодекса доброго самаритянина. Вероятно, сказывается влияние протестантизма – большинство из них регулярно посещают церковные собрания общин различных номинаций, именуемых без разбору в России сектами. Что удивительно, несмотря на консервативное воспитание, среди членов общин немало тех, кто страдает наркоманией и алкоголизмом, особенно в третьем поколении эмигрантов, но это тщательно скрывается и не подается огласке. Мой приятель был как раз из числа тех, кто страдал алкоголизмом, но скрывал это под маской благочестивого прихожанина и частного предпринимателя.
Русских, а вернее выходцев из бывшего СССР, представленных в основном людьми, проживавшими некогда преимущественно на территории Украинской советской социалистической республики, в штате Орегон более ста тысяч. Как правило, все эти люди выехали из Союза в конце 90-х годов, имея на руках статус беженцев, дающий им право претендовать в США на государственную помощь и поддержку. Мнимые страдания по почве религиозных гонений на своей бывшей родине им удалось конвертировать в реальные денежные знаки.
Язык, на котором говорят эти люди, достоин отдельной главы в сборнике историй изучения русскими английского. Привычка строить коммуникации внутри замкнутой группы единоверцев привела к тому, что они довольствовались тем, что долгий путь овладения языком своей новой родины они сократили до пары бесплатных уроков в организации, занимающейся адаптационными проблемами беженцев из бывшего СССР. Это обогатило их и без того экзотический багаж русско-украинского суржика несколькими фразами на английском. Самые расхожие из них: “It’s o’key”, “Sorry”, “No”, “O, men!”. Этих знаний им оказалось выше крыши. Работа горничными, уборщицами, строителями и дальнобойщиками не требовала специальных занятий по выработке Оксфордского произношения. Посещая дешевые магазины будьте готовы услышать трансформированную речь бывших соотечественников из каждого угла. Основное впечатление от общения с этими людьми – это чувство недоумения. Кажется, что уровень их представлений о мире соответствует уровню развития человечества до полета Гагарина в космос.
Одним словом, рассчитывать на дельный совет или помощь соотечественников не приходилось. К счастью, американцы поднаторели в разного рода адресной помощи вновь приехавшим пилигримам. Упор делается на предоставление помощи иммигрантам в овладении базовыми знаниями английского языка. Занятия проходят на благотворительной основе, что необычно русскому человеку, привыкшему на родине к мысли, что за привилегию говорить на английском языке нужно вывалить приличную сумму. Вопрос решился одним звонком в организацию. Название организации «Гудвилл». Почти Гудвин. Легко запомнить. Уроки различного уровня несколько раз в неделю по три часа. И, что особенно приятно, все это бесплатно. Мы повелись и не прогадали. Урок первый: в Америке халява это не ловушка и не подстава.
Группа, в которой предстояло учиться, меня поначалу удивила. Ее костяк составляли китайские слушатели. Нас, как коренных жителей Сибири, это обстоятельство нисколько не смутило и даже обрадовало – соседи, а значит, почти свои. Впрочем, китайцы оказались несколько другие. В основном, бывшие жители Гонконга, сбежавшие оттуда в США в конце 90-х, незадолго до присоединения территории к Китаю. Педагог – пятидесятилетний американец, женатый на китаянке, преподававший до этого несколько лет английский язык на Тайване, убежденный демократ, вегетарианец, поборник защиты окружающей среды и сберегающих технологий, оказался типичным носителем полного комплекта либеральных верований.
Дэвид любил пошутить. Китайцы, воспитанные в традициях уважения к учителю, стойко переносили его шутки и вежливо улыбались. Участь одинокого шутника не слишком легка. Временами Дэвидом овладевала меланхолия и на аудиторию спускалась тягостная тишина, в которой слабым, едва слышном эхом резонировал голос педагога. С нашим появлением ситуация резко изменилась. Мы с легкостью подхватывали вялые, заношенные шутки Дэвида, и возвращали их ему, придав изрядный заряд сарказма. Шутки взрывались у Дэвида прямо в руках, обдавая его с ног до головы фейерверком двусмысленных подтекстов. Обескураженный учитель пытался сердиться, явно искал повода для ссоры, но все его усилия были тщетны. На грубость мы не велись, колкости опускали, на пылкие реплики отвечали улыбкой.
Спустя пару месяцев Дэвид сдался. Постепенно он начал получать удовольствие от свободной манеры взаимного обмена репликами, который часто переходил в обширную дискуссию, где у каждого присутствующего в аудитории слушателя была возможность высказать свое мнение. Дискуссии, как правило, выходили очень далеко за рамки урока, что может быть вредило плану занятий, но здорово способствовало языковой практике. Китайцы наконец заговорили. Занятия у Дэвида стали набирать популярность. Вскоре в группу влилось еще несколько любящих поговорить русских, пара вьетнамцев, чилийцев, бразильцев, несколько вышедших замуж за американцев японок, одна не вышедшая замуж итальянка и француженка марокканского происхождения. Весь этот интернационал изрядно разнообразил этнический состав группы, придавая ей яркий колорит и разнообразие звучаний.
Без бахил
Этой ночью был в крутом американском госпитале в качестве подменного персонала, следящего за пожарной безопасностью. Задача была элементарной – нужно было ходить по всем помещениям и принюхиваться, пытаясь обнаружить запах гари. Это было бюджет решением проблемы вышедшей из строя системы противопожарной безопасности. Госпиталь расположен на вершине горы, куда ведет специальная канатная дорога. Дорогой пользуется персонал госпиталя, ну и туристы тоже, поскольку с этой точки открывается фантастическая панорама города. Есть конечно и обычная дорога, но для доставки пациентов используются все виды транспорта. Я своими глазами видел, как на крышу госпиталя садился вертолет. Во время дежурства была возможность пройти по всем помещениям, куда вход только по специальному пропуску. Ночные впечатления в каком-то абсурдном калейдоскопе: долгие коридоры, старики, младенцы, отдельные, навороченные медицинской техникой палаты реанимации и поддержания жизни, люди в отключке, треплющийся в ожидании конца ночной смены персонал. Человек, которого я подменял на время ланча уснул, и пришлось проходить все эти круги жизненного цикла раз за разом, как того требовала инструкция. 11-й этаж спящие младенцы, 12-й – травма, 13-й – поддержание жизнедеятельности. Веселее всего в травме. Персонал молодой, энергичный, у них все время что-то падало. Больше всего поразило то, что я входил в палату с младенцами без всяких дополнительных проверок состояния моего здоровья, в рабочей робе, без бахил и марлевой повязки. Поначалу я думал, что младенцы тоже в отключке, однако под утро они начали подавать голоса и стало как-то повеселей. В общем, не такой уж он и страшный этот американский ад.
Маленький-большой
Первое время в Штатах приходилось довольствоваться случайными заработками, пока не удалось устроится на постоянную работу. Первой моей временной работой была работа парковщика. Как-то я подошел к владельцу скромного по размерам автомобиля и попросил его перепарковаться, аргументируя просьбу тем, что его автомобиль маленький, а место рассчитано на солидный трак.
