- Нат, извини меня, что я втянул тебя в это...
- Заткнись. Перестань говорить об этом.
- Можно тебя спросить кое о чем?
- Спрашивай.
- Предположим, я докажу, что Нитти имел к этому отношение. Не обязательно в суде, потому что лишь Бог знает, возможно ли это. Ты знаешь о документе который касается раскрытия убийств. Предположим, для того чтобы ты был удовлетворен, я докажу, что это сделал Нитти. Ты расскажешь то, что знаешь, в качестве свидетеля, если тебя вызовет Большое жюри?
Я все еще чувствовал запах паленого тела. Поэтому я сказал:
- Да.
Друри улыбнулся и пожал мне руку. У меня не было ни тени его энтузиазма. Я чувствовал слабость. "Будь копом", - опять сказал мне внутренний голос.
- А что в этих письмах? - услышал я собственный голос. Теперь я говорил уже автоматически.
Он подошел к шкафу и наклонился к связанным письмам. Один из свертков был развязан: Друри уже прочитал одно письмо. Потом он вытащил другое и бегло прочел его.
- Это от военнослужащего. Любовные письма. Это ответ на ее письмо, значит, они переписывались. Тут пылкие объяснения. "Если бы я только мог тебя увидеть и держать в своих объятиях". Ха! А вот в этом он писал: "Будь проклято твое жестокое сердце". Ты же не думаешь, что она встречалась с другими в это время. Бог все простит. Ни на одном из писем нет подписи лишь инициалы - А. Д.9 С Рождества Христова? Ха! Во всяком случае, тут есть адрес в Сан-Диего, откуда письма пересылают за океан. Что ж, скоро мы его вычислим. Ха, здесь есть и фотография!
Друри протянул ее мне - снимок молодого морского пехотинца в голубой форме.
- Нат, в чем дело? Ты бледен, как привидение.
- Ни в чем. Кажется, мне пора уйти отсюда, вот и все.
Я не стал говорить ему, что лицо на фотографии было мне знакомо. В последний раз я его видел в окопе на Гуадалканале.
Это был д'Анджело.
4
Грациозная, как балерина, она плыла по полу танцевальной площадки, которая была ее сценой и принадлежала только ей. В каждой руке она держала по огромному вееру из страусиных перьев; она прикрывалась то одним, то другим, на мгновение показывая свое тело, а перья колыхались, шевелились и опускались вниз до носков ее бальных туфелек на высоких каблуках. Светлые кудри обрамляли ее ангельское лицо. В ее улыбке не было ничего дьявольского, но вид ее обнаженного тела приковывал взгляды мужчин, а женщин превращал в ревнивых бабенок.
Музыка, как обычно, была классической - "Лунная соната". Это была ее тема, исполняемая большим оркестром Пичела и Бланка. Мужчины из оркестра в белых пиджаках сидели за ней на ступеньках, наслаждаясь недоступным для остальных взоров зрелищем. Свет был голубоватым и приглушенным. С того места, где мы сидели с Элиотом, - на первых рядах в заведении Ринеллы, на Монро и Вабаш, в "самом сердце" Лупа, - она не казалась ни днем старше, чем когда я увидел ее на Всемирной выставке десять лет назад. Тогда она прыгала с "пузырем" - большим шаром, который она теперь сменила на страусиные перья. Шел уже второй год выставки, и требовалось новое приспособление. Даже прекрасной обнаженной женщине приходилось мириться с тем, что времена меняются. Не меняется лишь Салли. Она была вечно прекрасной. Судьба была добра к ней - не то что к Эстелл Карей. Судьба и приглушенное освещение.
А сейчас ее представление подходило к высшей точке. Этого момента ждали все. Без стыда Салли подняла веера из страусиных перьев вверх, и они колыхались над ней, а она стояла, как статуя крылатой победы - гордая, улыбающаяся. Она приподняла одну ногу, слегка согнув колено, скрывая один уголок. Это потайное местечко она показывала мне раньше. Но это было очень давно. У нее была царская улыбка: она откинула голову, гордая своей красотой, своим телом, своим талантом. Зал взорвался аплодисментами.
Свет погас, но аплодисменты не утихали, и когда свет зажегся вновь, Салли уже не было, и никакие бурные овации не могли заставить ее вернуться. Уж если она подняла веера вверх и показала все, что можно, то продолжения никогда не бывало. А если кто жаждал еще раз увидеть ее прекрасное тело, то мог пойти этим вечером еще на два представления. А это было финальное шоу, и когда оркестр заиграл танцевальную музыку - "Грустную серенаду", - мы с Элиотом принялись за третью порцию выпивки после обеда. Мы пили пиво. Поскольку в прошлом Элиот боролся за запрещение продажи спиртных напитков, он вполне мог бы отказаться от пива. Но он бы предпочел виски, а я - ром. Шла война.
- А она в самом деле сводит всех с ума, - сказал Элиот, держа в руках кружку с пивом.
- Как обычно, - ответил я.
- С какого времени она выступает в Чикаго?
- В последний раз, насколько мне известно, году в сорок первом. Хотя она могла выступать здесь, пока меня не было.
- Скорее всего, она не выступала, - произнес он, прихлебнув пива. - В афише было написано "Триумфальное возвращение", значит, прошло какое-то время. Как будто она может выступать в Чикаго, когда захочет.
- Салли могла бы, если бы захотела выступать в кабаре. Но она выступает лишь в ночных клубах и других... какое слово она обычно использует?.. тусовках.
- Ха! Послушай, а насколько хорошо ты ее знаешь?
- Не очень-то хорошо. Я несколько лет не разговаривал с ней.
- Но раньше ты хорошо ее знал?
- Раньше я хорошо знал многих женщин. А некоторых и по нескольку раз.
Элиот улыбнулся.
- Ты всегда себя жалеешь, когда выпьешь.
Улыбнулся и я.
- Отвяжись.
Молодая женщина за соседним столиком пролила вино; ее пожилой кавалер уставился на меня. Они оба были в вечерней одежде. Оба должны были бы меньше удивиться, увидев, что мы подкупили распорядителя, чтобы он усадил нас в первый ряд на стриптиз-шоу. Элиот сказал:
- Тебе так и придется смотреть на этот рот.
- И что, думаешь, ничего не выйдет? - Я отпил пива. - Да, я знаю. Я еще не готов к жизни в реальном мире. Ты бы мог сделать мне любезность?
- Попытаюсь.
- Я бы хотел узнать об одном моем приятеле по военной службе.
Он пожал плечами.
- Не должно возникнуть проблем. Думаю, это в моей компетенции: ведь каждый день приходится работать с военными.
