Но я хочу найти торчащую нитку на воротнике ее рубашки и потянуть за нее.

Я хочу разгадать ее.

Через два дня, в субботу, перед началом занятий ученицы возвращаются в стены школы. Площадка перед фасадом, уставленная машинами, кишит первокурсницами и продолжающими учебу студентками и их семьями, которые обычно тащат своих младших полюбоваться на их потенциальное будущее. Четыреста девушек: небольшая школа по общепринятым стандартам, а мы, студентки, разделились на еще меньшие группы. И все равно я не могу заставить себя спуститься вниз, когда «новенькие» заселяются в Годвин-хаус. Но дверь оставляю открытой. Свернувшись калачиком с книгой в руках в своей кровати, наблюдаю за людьми, снующими туда-сюда по коридору третьего этажа.

Годвин-хаус – самый маленький в кампусе, он рассчитан лишь на пятерых студенток плюсом к хозяйке дома, МакДональд, спальня которой находится на первом этаже, и предназначен исключительно для старшекурсниц. Мы боролись против расширения Годвина и заселения большего числа студенток. Только представьте – шаткие лестницы, кривые полы и… Годвин больше не дом Дикинсон и ведьм, а уродливая химера, построенная, чтобы вместить как можно больше жильцов.

Нет. Мы в силах сохранить Годвин таким, каким он был три века назад, когда была основана школа. История все еще живет в этих коридорах. В любой момент за углом можно встретиться лицом к лицу с призраком прошлого.

На одном этаже со мной прописаны еще двое: вечно тоскливая темнокожая девушка с длинными черными волосами и рыжеволосая с мертвенно-бледным лицом. Я поглядываю на вторую, прикрывшись «Колдовским апрелем»[4] в мягкой обложке. Так им нечего будет сказать, заметь они меня сидящей на кровати с ноутбуком на коленях. Я наблюдаю за тем, как они, попивая холодный кофе, указывают носильщикам, таскающим вместо них чемоданы вверх по лестнице, куда поставить вещи.

В первый раз, заметив рыжеволосую соседку, вспышкой пламени мелькнувшую за углом, я вдруг подумала – Алекс.

Но это не Алекс.

Будь моя мать здесь, она быстренько бы подняла меня с кровати и заставила спуститься ко всем. Я топталась бы возле каждой, представляясь им и приглашая на чай в надежде вызвать к себе симпатию, и приходила бы вовремя на ужин, чтобы с остальными девочками Годвина поделиться сплетнями и передать соль, сидя за общим столом в обеденном зале.

Но ничего из этого я не делаю и на ужин не хожу вовсе.

Новый учебный год вызывает ощущение разверзнувшейся, поглощающей свет пустоты. Что породит тьма? Какие призраки из неведомых глубин придут задушить меня?

Год назад мы с Алекс впустили зло в этот дом. Что, если оно все еще здесь?

Я закрываюсь в своей комнате и нервно хожу от окна до двери и обратно, заламывая руки.

«Магии нет, – твержу я себе. – Призраков не существует».

А если привидений и магии нет, то и проклятия тоже.

Но дубовые ветви, стучащие в мое окно, напоминают костлявые пальцы, барабанящие по стеклу, и я не могу заглушить голос Алекс в своей голове.

Я считаю, что карты таро – не волшебство, а предсказание будущего, основанное на многолетней практике. Это по сути своей… карточная игра. Поэтому нет никакого риска в том, чтобы уступить старым привычкам. Я пригибаюсь, залезая в шкаф, чтобы из-под трав, свечей и старых камней достать свою металлическую банку с колодой таро Смит – Уэйта.

Я запихиваю остальные предметы темного культа обратно и быстро выбираюсь наружу, учащенно дыша.

Магии нет. Нечего бояться.

Я несу коробку к кровати, тасую карты и спрашиваю их: «Сближусь ли я с этими девочками? Найду ли здесь друзей? Будет ли Годвин-хаус таким, каким я его помню?»

Я вынимаю три карты: прошлое, настоящее, будущее.

Прошлое показывает Шестерку Кубков и означает свободу и счастье. Это карта детства и невинности. Что и совпадает с моим прошлым. Настоящее выпадает Девяткой Жезлов, перевернутой. Неуверенность. Паранойя. Похоже на правду.

И мое будущее: Дьявол.

Я хмурюсь и снова сбрасываю карты в колоду.

Вообще не знаю, как понять Старшие Арканы. Да и, по словам доктора Ортеги, таро не предсказывают будущее, они показывают ровно то, что вы и так знаете о себе.

Поэтому нет смысла сейчас изводить себя над картами. Вместо этого я смотрю в зеркало, закрепляю волосы на затылке, освежаю помаду на губах и спускаюсь вниз к остальным.

Новые студентки сидят в общей комнате. Все собрались вокруг кофейного столика и, похоже, не сводят глаз с шахматной партии между Эллис и рыжей. Свеча горит, источая запах розы, играет классическая музыка на виниле. Даже я, не разбираясь в шахматах, могу сказать, что Эллис выигрывает. Центр доски под контролем ее пешек. Фигуры ее соперницы ушли на фланги, сражаясь за возвращение утраченных позиций.

– Привет, – говорю я.

Все смотрят на меня. Столь внезапное движение, отчасти даже синхронное, застает меня врасплох. Я пытаюсь улыбнуться.

Я, Фелисити Морроу, никогда не робею.

Но эти девушки не знают этого.

Потом они устремляют свои взгляды на Эллис, словно прося ее разрешения поговорить со мной. Она смахивает белую пешку с доски и откидывается на спинку стула, положив запястье на колено.

– Это Фелисити, – звучат ее слова.

Что, я сама не могу представиться? Но сейчас уже, конечно, ни к чему. Что я должна говорить? Снова здороваться? Нет. Естественно, я не буду ей поддакивать: «Да, верно. Мое имя Фелисити. Ты абсолютно права».

Эллис познакомилась с этими девушками несколько часов назад и уже заявила о себе как о самой главной.

Одна из них – чернокожая с копной тугих кудрей, одетая в кардиган «Вивьен Вествуд», пожалев меня, говорит:

– Леони Шуйлер.

И этого достаточно, чтобы перекличку подхватили остальные.

– Каджал Мехта, – прозвучало от худой унылой девушки с моего этажа.

– Клара Кеннеди, – представилась рыжая, тут же вновь возвращая свое внимание к игре.

И на этом все.

Теперь, когда я здесь, уже не до разговоров. В комнате повисла тишина, и только слышно, как Клара, делая ход конем, стучит фигуркой о доску, а Эллис поджигает спичку, закуривая сигарету.

И это в помещении. Мало того, что никто не делает ей замечаний, так еще и МакДональд не реагирует на это так, как если бы мы с Алекс курили в общей комнате. «Книги могут загореться, девушки!»

Ну, пусть не ждут, что я уйду. Вообще-то я здесь на таких же правах, как и они. И даже больше. Я уже проживала в Годвин-хаус, когда они, будучи первокурсницами, спрашивали дорогу в столовую.

Я сажусь в свободное кресло и достаю телефон, чтобы проверить почту, а Клара и Каджал обмениваются недоуменными взглядами, словно не видели раньше, чтобы кто-то переписывался в интернете. Возможно, они не переписывались. Одеты все как в 1960-е: юбки из твида, воротнички а-ля Питер Пэн и красная помада. Эллис заканчивает игру на восьмом ходу, быстро и беспощадно расправляясь с фигурами Клары. Хотя и с трудом, но все возвращаются к беседе, при этом делая вид, что меня нет. Я узнаю, что Леони провела лето в семейном загородном доме в Нантакете, а у Каджал есть кот по имени Птенчик.

Я узнаю не то, что мне нужно, и, честно говоря, не слышу ничего нового. Семья Леони Шуйлер – потомственные богачи. Я видела Леони в школе раньше и знаю, что у нее и тогда были прямые волосы, и она точно не носила это массивное кольцо с печаткой. Фамилии Мехта и Кеннеди тоже знамениты: их обладатели часто останавливаются в гостевом доме моей матери в Венеции.

Я хочу знать, почему они выбрали Годвин… и в целом Дэллоуэй. Интересно, притянула ли их сюда романтика старинной литературы, как и меня, или, может быть, их интерес гораздо глубже: восемнадцатый век, мертвые девушки и темная магия?