– Что для тебя Иерусалим? – Ничто. И весь мир.

© «Царство Небесное», 2005, режиссер Ридли Скотт

      Святая земля… Кто-то при этих словах представляет пустыню, а кто-то – рай земной. Туманная сказка об обетованном крае была для Бодуэна слепящей реальностью, потому что Палестина – его родина.

Те, кто проживал в Иерусалиме и его окрестностях, звались иерусалимлянами, но в общем и целом это гордое имя носили все, кто имел честь родиться в Иерусалимском королевстве. Следовательно, Бодуэн принадлежал к славному племени иерусалимлян – они отличались особой статью по сравнению с тем сбродом, что высаживался на берегах Королевства, чтобы поклониться святым местам. Посмотришь на двух рыцарей и сразу поймёшь, который из них иерусалимлянин, а который – только что прибыл из Европы. У первого – взгляд, осанка, одежды исполнены достоинства. Второй – неотёсан, груб, ещё, Боже упаси, грязен! Хотя довольно преувеличивать. Далеко не каждый житель Королевства был иерусалимлянином, потому что иерусалимлянин – это состояние души. Да что говорить, нужно встретиться с этим определённым типом людей, чтобы ощутить на себе их благотворное влияние. Наверное, всё дело – в воздухе, в воздухе Святой земли. И в звёздах, что горят над благословенным краем. Они словно дарят отсвет Вифлеемской звезды, что зажглась, когда родился Христос.

И также, как во времена Спасителя, совершает дневной обход солнце, от востока до запада прочерчивая золотую дугу. В полдень оно словно замирает в зените и созерцает раскинувшийся по земле мир. Живность прячется от палящих лучей в тени и под камнями, солнечное око ищет что-нибудь любопытное… и находит.

Всадник на белом коне скачет по скалистой гряде. Край тропы обрамляют жёлтые коронки бессмертника, у расщелины – цветущий тамариск. Его нежно-зелёные годовалые веточки, усыпанные ажурными, мягкими цветами, тянутся к глубокому синему небу. В вышине парит, раскинув крылья, рыжеголовый сокол-шахин.

Гряда обрывается вниз зелёной долиной. Вдаль тянутся ряды виноградников, их сопровождают кипы сочных платанов и развесистых клёнов. Среди кущ белеют селения и тучные стада овец и коз.

Над тропой клонится тенистое земляничное дерево. Ароматные плоды, напоминающие известную ягоду, ныне не украшают его ветви, и красно-коричневая кора сползает с дерева белесыми струпьями. В сине-зелёных листьях дерева мягко дышал ветерок. Бодуэн остановил коня, спрыгнул с него и, бросив повод, присел на камень. Бастиан – верный товарищ, раздувая розовые ноздри, стал пощипывать горькую полынь, покачивающуюся у края дороги.

Сокол-шахин покинул небесную высь и, уцепившись когтями за ветку, устроился на земляничном дереве. Бодуэн достал из котомки свёрток и бросил на землю прядку сушёного мяса:

– Это тебе, – кивнул юноша.

Птица вгляделась и, сорвавшись с ветки, схватила пищу и унеслась ввысь. Покружив в лучах дневного светила, сокол приземлился обратно на дерево и, придерживая лапкой мясо, склевал угощение. Когда тот кончил, Бодуэн бросил ещё кусок. Сокол, моргнув золотистым глазом, слетел и, подхватив добычу, вернулся на прежнее место.

Бодуэн улыбнулся и встал. Глотнув воды, подозвал коня и вскочил в седло. Цокнув языком, выставил локоть. Шахин, радостно закричав «крех-крех-крех», покинул ветку и сел Бодуэну на руку, осторожно обхватив её когтями.

– Ну, что? – в ответ на вопрос сокол дружелюбно поглядывал юноше в лицо, поворачивая голову то одной, то другой стороной. – Лети! – Бодуэн поднял руку, и птица, расправив крылья, взмыла в поднебесье.

Проводив её полёт взглядом, юноша продолжил путь. Скалистые отроги прорезали плодородную, чувственную землю долины, постепенно сменяясь холмами и низинами. Ветер веял прохладой, потому что дул с побережья, и золотистые листья олив лепетали ему свою песню.

Бодуэн рассчитывал добраться до славного города Наблус к вечеру. При себе у юноши были меч, кинжал и твёрдая уверенность в том, что день пройдёт так же замечательно, как начался.

*      *       *

Бодуэн не мог знать, что тем же утром Наблус покинули три паломника. Их кони бодро зарысили через леса и рощицы. По изобильной, благословенной земле разливались речки и ручейки, на зелёных островках томились в аромате прелестные, неведомые цветы – иной бы подумал, что попал в райский сад, но всадникам было не до красот. Тяжеловооружённые, они походили на смиренных паломников так же, как голодный тигр – на робкого зайца.

Когда солнце поднялось к зениту, путники истомились жаждой. Тот, что ехал впереди, потянув поводья и свернул с дороги в виноградники. За ним последовали остальные. Топча конём лозу, главарь остановился подле крестьянина, работавшего мотыгой. Где-то у дороги, прячась в ветвях ивы, щёлкал соловей.

      «Паломник» громко окликнул:

– Эй, ты! Дай нам напиться!

Крестьянин разогнул спину, оперся руками о древко мотыги и оглядел путника. Доверия тот внушал столько же, сколько внушает подползающая ядовитая змея, но земледелец, улыбнувшись, указал рукой на рощу:

– Колодец находится там. Поезжайте туда, добрые люди, и коней напоите, и сами попьёте, – крестьянин уже был седым стариком, голос его поскрипывал, как плохо смазанная дверца, но дверца заслуженная и повидавшая многие ветры. Одет он был в полосатый халат, на голове – белый платок, перетянутый верёвочкой из верблюжьей шерсти. Традиционный для этих мест костюм заставил «паломников» подумать, что перед ними – мусульманин.

      Главарь взмахнул плёткой:

– Ах, ты, неверный! Принеси воды и накорми нас! – он спрыгнул с коня, примеру начальника последовали два его друга. Вздохнув, старик провёл нежданных гостей к хижине, достал хлеб, сыр, финики и под развесистым дубом накрыл путникам стол.

      Не успел крестьянин отойти за водой, как главарь потребовал вина.

      Старик развёл руками:

– Я бедный человек, у меня нет вина, – лицо его и серебристая борода излучали мягкость и добросердечие.

– Как нет вина! У тебя вокруг столько винограда, и вина нет! – подал голос высокий и тощий «паломник». Низкий и широкий подхватил:

– Сейчас мы научим тебя пить вино, сарацинская собака!

      Старик испуганно отпрянул:

– Пожалуйста, обождите, добрые люди, и будет вам вода! – в его ухе сверкнула золотая серьга с большим полупрозрачным камнем.

      Главарь зыркнул на украшение:

– Откуда у тебя такая серьга?

– Заслужил честным и верным трудом, господин! – поклонился крестьянин.

– Слабо верится! Ступай!

Старик покорно удалился. Откушав бесхитростной снеди, путники встали. Главарь окинул взглядом виноградное великолепие, царящее вокруг, и по-волчьи оскалился:

– А хороший у него урожай!

Не спросив разрешения, путники принялись за виноград. Тяжёлые гроздья переливались на солнце янтарём, а ягоды таяли во рту, изливаясь медом. Более сочного винограда эта земля не давала, пожалуй, с библейских времён, и от божественного вкуса паломники будто опьянели. В них проснулась жадность. Они нарвали винограда, чтобы унести с собой. Поломали лозу. Крестьянин, возвращаясь с водоносом, от ужаса едва не разлил всю воду:

– Ради всего святого, прекратите сейчас же! – голос его, дрожа, поднялся на самые высокие ноты. – Прекрати-и-и-ите!

      Главарь ухмыльнулся:

– Чего распелся!? Это налог в пользу христианских рыцарей!

В этот момент паломникам показалось, что земля глухо зарокотала. Тощий и широкий тревожно заоглядывались:

– Что это?

– Где это?

      Главарь хмыкнул:

– Какая разница! Здесь часто бывают землетрясения!

Старик, бормоча: «Ради Бога, ради Бога», – поставил перед начальником ведро:

– Вот вода, милостивые государи. Пейте и убирайтесь!

– Это что за речи?! – главарь схватил старика за плечо. – Кто тебя так научил разговаривать?!