Пару минут вы зависаете, шальными глазами глядя друг на друга. Почти свершилось. Происходящее кажется сном. Для Маши — долгожданным, выстраданным на концертах и в фанкафе. А для тебя… увидеть Чонгука ещё раз — сродни выздоровлению. Внутри болит бесконечно от того, что столько времени потеряно зря, ведь не забыла его, как ни старалась. А ещё дёргается нутро, потому что не знаешь, что впереди. Тебе дали шанс исправить содеянное, и правильно ли ты им распорядишься — вопрос.

Несмотря ни на что, счастье пузырится в животе — решимости тебе теперь не занимать. Получится или нет, но ты сделаешь всё. Боевито ухмыляешься Машке, та взвизгивает, и вы обе торопитесь в зал.

Он заполнен на половину. Не особо большой, почти всё место перед сценой занято рядами складных стульев. Вы незаметно вливаетесь в поток людей. Нетерпеливые девчонки гудят, рассаживаясь. А у некоторых на руках знатная техника с огромными объективами.

— Фансайты, — толкает тебя плечом подружка. — Будут клёвые фотки.

Сверяетесь с приглашениями и присаживаетесь на второй ряд. Впереди, на небольшом пьедестале, стоит пустой пока стол и семь стульев. Рядом крутятся люди — поправляют микрофоны и расставляют бутылки с водой. Машка крутит головой, чисто в Диснейленд попала, а ты разглядываешь свои вцепившиеся в сумку пальцы. Страх и предвкушение щекоткой ходят по коже. Ещё чуть-чуть, и увидишь. Круглые, хитрые глаза, нос-рубильник, острый срез челюсти. Опять посмотришь на губы, изгибающиеся в лукавой улыбке.

Как ты соскучилась. До горячих слёз. До обморока. Не будешь думать о плохом, мол, вдруг приглашение — злая шутка или издевательство, Чонгук не выглядит способным на жестокость. Ты веришь в лучшее. Поэтому закрываешь глаза и готовишься к долгому ожиданию.

Чем ближе назначенное время, тем громче голоса в помещении. Нетерпеливый гомон, женский смех, кричалки, которые Машка с удовольствием подхватывает — щемят уши. Некоторые пришли с небольшими плакатами, некоторые — со знакомой уже бомбочкой. Ощущение праздника, яркого события потихоньку охватывает всех. Кроме тебя.

Чем ближе час встречи, тем сильнее тебя охватывает мандраж. Конечно, ты не уйдёшь, ни за что, это было бы тупо. Но порывы выскочить за дверь, умыть горящее лицо водой, да хотя бы отдышаться — нет-нет и возникают в тяжелой голове. Ты их давишь на корню. Рациональность — это, конечно, хорошо. Но от чувств никуда не деться.

— Смотри, смотри! Скоро всё начнётся! — пихает тебя в бок подружка, и ты выныриваешь из мыслей.

Суета около столов похожа на последние приготовления. Перед пьедесталом с двух сторон замирают здоровые мужики в тёмных костюмах («телохранители», — шипит Машка), а потом на сцене становится пусто, но только на минуту. Через боковой выход туда поднимаются семеро парней.

Аплодисменты, выкрики, девчачьи восторги в голос, взволнованные вздохи Машки, — всё теряется в липком сиропе блаженства. Ты слабая, онемевшая, задохнувшаяся — глаз не можешь отвести. От Чонгука. А он от тебя, после того, как садится в центре стола и безошибочно находит место, где ты сидишь. Смотрит, не отрываясь, не обращая внимание на гул голосов, а потом улыбается. Она, та самая улыбка! Яркая, дерзкая, стоваттная — освещает весь зал, но предназначена только тебе! Глупое сердце делает кульбит.

— Ах, онни, какая ты счастливая, — опять вздыхает Маша на ухо. — Ведь он улыбается тебе. Серьёзно, улыбается только тебе. Улыбнись в ответ, дурёха.

Дрожащие губы силятся растянуться в ответную улыбку, но слёзы, глупые бабские слёзы мешают. Ты их смаргиваешь, закинув голову, а потом улыбаешься, трепеща всем телом, и закрываешь лицо руками. Сомнения развеиваются. Стыдно от того, что счастье твоё читаемо. И радостно — разноцветные бабочки стайкой порхают внутри. Надо отдышаться, потому что невозможно сразу осознать, что тот красивый айдол, чьё имя визжат стадионы, сейчас смотрит на тебя.

Мысли о собственном внешнем виде забыты — чертовски приятно, что выглядишь соответствующе — симпатичной, нарядной девчонкой, летней и лёгкой, снаружи такой же, как и внутри. Растопыриваешь пальцы и смотришь сквозь них. Чонгук говорит приветственную речь и кивает тебе, улыбаясь. Ты прыскаешь и наконец-то убираешь руки.

— Шельмец! — восторженно бухтит Маша, почти подпрыгивая на стуле. — И не боится же. Ну и правильно, чего тут бояться, кто поймет, кому он тут улыбается и кивает. Мы сидим ровно по центру. Но каков же, онни!

— Он… он… самый лучший, — признаешься вполголоса. — Я таких не встречала…

— Айгу! — стонет подруга, умиляясь. — Я буду вас звать Чононни… или Оннигук, когда ты будешь све…

— Цыц! — краснеешь ты. — Перечитала дерьмовых фанфиков! Ещё смела мне скинуть! Дай послушать остальных!

Машка ржёт в ладошку, а ты принимаешься обмахивать горящее лицо. Всегда знала, что та дурная, а Машаня с гордостью несёт почётное звание.

Людской гомон то затихает, то бурлит восторгами после речи каждого. Ты внимательно разглядываешь остальных участников, но глаза магнитом клеятся к центру стола. То и дело скрещиваетесь горящими взглядами с Чонгуком. Видно, как он старается уделить время всему залу, но ваши магниты разных полюсов — оторваться друг от друга невозможно. И от каждого незримого столкновения в животе вспыхивает костёр.

Наконец, менеджер дает сигнал начала походу за автографами. Очередь на диво послушная и вежливая — никто не ломится по головам, никто не толкается. По рядам выходите в проход, следуя указаниям стаффа. Вы в очереди почти первые.

— Иди, я после тебя. Удачи! — пожимает тебе руку Маша и следом сует блокнотик. — На, для автографов остальных. А то пробежишь мимо.

Очередь потихоньку растягивается вдоль стола. На каждого мембера даётся пять минут, а потом все дружно продвигаются дальше.

— Что ж… Пяти минут мне хватит, — говоришь ты и снова трогаешь сумку с фотографией.

Поднимаешься на сцену под пылкими взглядами некоторых товарищей. Ого, а стол, оказывается, выше, чем ты думала. Он тебе по грудь, может, чуть ниже. Ну что ж, зато не надо нагибаться, светя в зал короткой юбкой. Видишь краем глаза, как Чонгук толкает плечом соседа и что-то ему шепчет. Смотрят уже оба, а улыбаются — словно Боженьки. Но их тут же отвлекают девушки в очереди.

Первый мембер, кажется его зовут Джин, — весёлый, смешливый — вы мило беседуете, хлопаете друг друга по ладоням. Слышишь сзади Машин писк. Оглядываешься и замечаешь, как она зависает на первых ступенях сцены. Вид у неё очумевший — того и гляди закапают слюнки. Ты заново оцениваешь парня перед собой. Хорош, ничего не скажешь. Губки, глазки, щёчки. Это ему, что ли, двадцать семь лет?

— Там моя подружка, — сдаёшь ты Машку Джину. — Она давно мечтала сюда попасть и теперь слегка не в себе. Передай ей от меня воздушный поцелуй, оппа.

Губастенький милашка сговорчивый. Подмигивает и шлёт Машке чувственный поцелуй. Та обморочно шатается на ступенях. А ты мстительно хихикаешь и продвигаешься дальше.

Следующий участник — любитель поболтать и без малейшей скромности. С вытаращенными от любопытства глазами расспрашивает тебя о Родине и с удовольствием повторяет за тобой «ЗДБРАБТУЙТЕ» и «ЗБАЗИБА». Смеёшься, получаешь автограф «Чон Хосок» и стреляешь глазами — сначала вперед на два стула (Чонгук «сурово» качает головой и опять вязнет в обязательном общении с поклонницей), потом назад, на подружку, которая с блаженной улыбкой что-то втирает Джину. Вот уж кто в своей стихии. Эта болтушка кого хочешь утрещит.

Очередь снова сдвигается. Ты оказываешься перед парнем, которого толкал в плечо Чонгук.

— Привет… — улыбается он с видом коварного соблазнителя и неожиданно шепчет твоё имя. Ты ахаешь, а он протягивает тебе руку: — Давай.

Хорош, чертяка, без шуток. По какому принципу их набирали в группу? По какой шкале оценивали? И есть ли шкала крышесносности? Этот участник точно на её вершине. Чуть ниже Чонгука.

— Эээ… привет… — блеешь ты и киваешь на протянутую ладонь: — Что давать? Блокнот?