А там уже видно реку Хан, мост над ней и почти незаметный, накатанный спуск. Странно, ты думала, что в Сеуле нет таких мест, не обработанных городскими чиновниками и службами, не заасфальтированных и без следов урбанизации. Но сейчас перед вами заросший кустами берег и высохшая грязь под колёсами. Ты успеваешь испугаться за низкую посадку мерседеса, который сейчас соберёт колдобины днищем. Но Чонгук аккуратно минует их все и останавливается почти вплотную к невысокому обрыву, ведущему к воде.
— Ты забыла свой подарок… — доносится до тебя его голос вместе с щелчком ремня безопасности.
Чонгук изгибается в пространство между сидениями и оказывается близко к тебе. Ты снова вспыхиваешь, как спичка, когда вдыхаешь его запах. Вчерашняя туалетная вода, а ещё почему-то соль, море, ветер. Мучительное чувство цветёт на сердце. Хоть плачь, хоть вой, никуда оно теперь не денется.
К тебе на колени приземляется знакомый пакет. Опускаешь голову, поигрывая его завязками.
— Прими подарок, не отказывайся. Я… хочу, чтобы он был у тебя, — говорит вполголоса Чонгук, наблюдая за твоими пальцами.
Ты боишься спросить почему. Грибочек, подписанный JK, не вяжется с сексом по пьяни, не укладывается в стройную теорию, которую успела выстроить у себя в голове. Один из многих вышвырнутых пунктов, чтобы не запутаться в эмоциях, как в трясине.
— Так и быть, ради буковок как в детском садике оставлю себе… — отвечаешь, ещё ниже опустив голову. Жалкий всхлип, нет, не рвётся предателем изнутри, но, почему-то, слышен.
— Прости меня. Мне жаль, что вчера всё так получилось. Я действительно был пьян и перестарался. Знаю, это не оправдание. Но сдержаться было трудно, — бормочет вдруг Чонгук и накрывает твои нервные пальцы ладонью.
В глазах картинка крошится пазлом. Ваши соединенные руки выглядят греховно правильно и катастрофически неверно. Ты поднимаешь на него помутневший взгляд. Айдол смотрит, не отрываясь, проводит свободной рукой по волосам — волнуется, теребит мешающуюся чёлку. Пушистые пряди фривольно возвращаются обратно. Подробности, из-за которых сосредоточиться — сложнейшая задача.
— Давай, просто забудем… — начинаешь ты, заодно пытаешься вытянуть руку из горячего плена. Но побег из хватки пресекают — пальцы переплетаются с твоими, бледными и влажными от волнения. Тебя перебивают, и голос его звучит уверенно и громко — заглушает музыку из динамиков:
— Не хочу забывать, с чего бы это! Правда в том, что ты мне… нравишься. С первой встречи, когда назвала Чонкуком и умничала о Бетховене. Ты ведь меня не узнала! Я чуть не умер от злости и восторга. А когда увидел перед концертом? Опять ты удивила и озадачила. Я потом специально пришёл с друзьями в ваше кафе и через менеджера вытряс твой номер телефона. Я бы его вытряс в любом случае, даже не стащи ты мою шапку, но судьба самым замечательным образом подкинула повод написать. Ты мне нравилась с каждой встречей всё больше и больше…
Он замолкает, выдохнув после длинной речи, полной эмоций — ты смотрела, пока он говорил, еле дышала от ужаса и точно их видела. Его лицо, смущённое, горящее, ярко их транслирующее, не могло врать. Но всё же не веришь. Невозможно. Где небрежное «давай забудем, детка»? Это какой-то сон. Сейчас себя ущипнешь и проснёшься.
— Что ты такое говоришь… — стонешь, когда щипок за ногу не возвращает тебя в комнату под бок к Машке.
Чонгук перехватывает вторую руку, царапающую кожу на колене, пробегается пальцем по костяшкам, пересчитывая.
— Правду. Я говорю тебе правду. Не в моих силах обещать многое. И мне не позволят рассказать о тебе. Но я хочу, чтобы мы были вместе. Мы можем встречаться…
— Перестань, это не смешно… — хрипло выдыхаешь ты.
— Я не смеюсь. Я люблю с тобой разговаривать. Я люблю твои дурацкие шутки. Люблю, когда ты смеёшься. Хочу тебя целовать…
Нестерпимо хочется наружу, на свежий воздух, пусть там пахнет затхлой водой и тиной, ты вдохнешь его полной грудью. Но даже здесь нельзя этого позволить. Вдруг Чонгук выскочит следом, вдруг увидят с моста, с дороги, из-под воды. Вдруг сделают фото! Вдруг опубликуют! Вдруг узнают!
Вдруг, вдруг!
И что тогда? Тонны хейта и ненависти, проклятия и пожелания смерти. Прощай, спокойствие. Прощай, размеренная незаметная жизнь. Прощай, учёба в университете. Прощай всё! Привет, нервы и стресс, страх и боль. Привет, мама и Россия.
Что важнее на чаше весов? Чувства или рационализм, отношения со звездой (возможно, на месяц-два от силы) или распланированное будущее? И вообще, есть ли выбор?
Ты задыхаешься, сжимаешь руки в кулаки под его ладонями. Истерика подкатывает к горлу.
А Чонгук не отпускает, жмёт сильнее, почти делая больно. Его пылкие, почти детские признания кажутся наивными, словно он никогда их не озвучивал. Но ты же знаешь, кто перед тобой. Это невозможно, у него девушек должно быть по макушку — какой-нибудь, да признавался.
— Я не знаю, любовь это или что, но мне хочется… — бормочет он, и лицо его красное-красное, противоречит твоим судорожным измышлениям.
— Прекрати! — взрываешься ты, когда избыток чувств срывает крышу. Выдёргиваешь руки и прячешь лицо в ладони, вот-вот готовая расплакаться. — Это какая-то шутка, да? Тебе смешно? Хочешь проблем? Мировой звезде скучно, и есть возможность пощекотать нервишки? А почему тогда со мной, а не со знаменитостью? Куда проще! Закрутил бы со сногсшибательной коллегой — часть поклонников порадуются за своих биасов! Но нет, у тебя ставки круче! Ты собираешься мутить не пойми с кем! Чтобы меня подбросили и разорвали в воздухе? О чём ты вообще говоришь? — сдавленно выкрикиваешь в темноту ладоней.
— Зачем ты так? Сразу о трудностях? Мы что-нибудь придумаем. И ты не «не пойми кто»… — голос у Чонгука глухой, неживой.
Нет, не слышно, тебе их не слышно — ноток боли в тихих словах.
— Отвези меня домой! Пожалуйста! — сдаёшься ты и трясёшься плечами, обнимаешь их, зажмурив от горя глаза. — Я хочу домой!
Пару минут ничего не происходит, но ты кожей чувствуешь тяжелый взгляд. А потом Чонгук бросает ледяное «пристёгивайся» и заводит мотор.
— Онни! Онни! Ты не поверишь! Смотри, что у меня есть!
В комнату с буйными криками залетает Машка, заносит с собой запах трав и асфальта — пыльного лета большого мегаполиса.
Ты со вздохом отрываешься от учебников. Одним их них прикрываешь мобильник с очередной недавно вышедшей бомбочкой.
— Что, Маш? — не глядя на подружку, встаёшь и шаркаешь на кухню, налить воды. На улице жарко, и дома не лучше. Никто не предупредил, что июнь в Сеуле может быть таким душным и влажным. Можно хоть где-то не мучаться? Ведь на носу экзамены. А ещё в груди еле бьётся размолоченное в труху сердце.
— Да подожди ты! — вскрикивает подружка и бежит за тобой, размахивая конвертом. Она запыхавшаяся, словно пешком летела на ваш этаж. — Смотри, что мне сейчас дали! Мужчина! Мужчина! Из Бигхит!
— Чего-о-о? — разворачиваешься ты к ней, не успев поднести кружку ко рту.
— Ах, онни! Он всё-таки помнит о тебе! Чонгук помнит! Это он провернул, я уверена!
Она всучивает тебе конверт, и ты с удивлением достаёшь оттуда две цветастые бумажки. Приглашения на фансайн, который будет уже послезавтра. Машка мечтала на него попасть и грозилась, что, когда попадет, выскажет Чонгуку, всё, что о нём думает. Как не объясняй верной подружке, что оттолкнула его ты, а он после этого просто… пропал. Она так яростно потрясала кулачками, толкала подготовленные речи — ты вынырнула из анабиоза и порадовалась про себя, когда, скупив кучу альбомов, Машаня так и не выиграла лотерею.
Пока ты, схватившись за край стола, разглядываешь дрожащие в руке билеты, подружка продолжает верещать:
— Ты представляешь! Он ко мне подошел и спросил: «Вы Пак Мэ Ри?» А когда я ответила «да», он с поклоном отдал конверт и ушёл! Ничего больше не сказал! О-О-О-О-О, ГОСПОДИ, Я В ЭТО ВЕРИЛА! ВСЁ К ТОМУ ШЛО! YES!
Два месяца, с того момента, как ты ввалилась в квартиру, зарёванная и обессиленная, и упала на кровать рыдать дальше, Машка, испуганная глубиной твоего молчаливого горя, утешала и вытаскивала тебя из депрессии. И однажды ты решилась и всё ей рассказала — когда очередной машкин вопль «Чонгук-оппа — красавчик» вызвал новые потоки слёз. Она долго молчала, переваривая новости, а потом врезала тебе по затылку со словами: «Дура ты, онни, почему так долго молчала?» С тех пор любимым её занятием стало строить теории по любимому пейрингу Чонгук/Ты. Выискивала в многозначительном молчании айдола в соцсетях, по бледному лицу в редких видео и косых взглядах, по замедленным кадрам доказательства её суждений. Ты ей не мешала. Жизнь замерла в точке и крутится там. Как заевшая кассета, повторяет одни и те же кадры разговора. А особенно последние слова, сказанные Чонгуком около дома.
