В подзорную трубу Хорнблауэр различил, что на «Вороне» не полностью закрепили пушки – не заперли орудийные порты, а только прикрыли, чтобы быстрее распахнуть в случае надобности. Однако Хорнблауэр видел, как крышки легонько приоткрываются от качки, и у него были серьезные основания полагать, что расчеты не отцепили и не убрали откатные тали, дав себе полных пять секунд форы. Большая глупость со стороны Коула – прибегнуть к такому старому трюку, и очень хорошо, что его позор видела вся эскадра. Половина задачи маневров – развить в капитанах смекалку. Если кто-нибудь из них сумеет перехитрить коммодора, тем лучше: больше вероятности, что в бою он перехитрит французов.

На «Вороне» поспешно задраили орудийные порты и сняли откатные тали; чтобы урок усвоился окончательно, Хорнблауэр выждал, пока, по его прикидкам, приказ исполнят на всех палубах шлюпа, и дал сигнал вновь выдвинуть пушки. Он легко мог вообразить, как чертыхаются офицеры на «Вороне», как сбивается в действиях орудийная прислуга. Шлюп просигналил: «Маневр завершен» – на семь секунд позже других кораблей эскадры. Впрочем, указывать на это не стоило – все на «Вороне» и так понимают, что произошло, а еще один нагоняй подорвет авторитет Коула, а значит – дурно скажется на дисциплине.

Утро выдалось напряженным для всех в эскадре; Хорнблауэр, вспоминая себя мичманом, легко мог вообразить, с каким облегчением вздохнула команда, когда в полдень он завершил учения, дав матросам возможность поесть. Он наблюдал, как на «Несравненной» выстроилась очередь за ежедневной порцией рома: веселые матросы, каждый со своей деревянной чаркой, часовые возле бочки с надписью «Боже, храни короля», Монтгомери и два подштурмана наблюдают за раздачей. Одного из матросов возмущенно отогнали от бочки: видимо, он лишен рома за провинность, однако рассчитывал обманом получить порцию. На иных кораблях за такое можно схлопотать два десятка плетей, но, судя по действиям Монтгомери, нарушитель отделается лишением рома на дополнительный срок, нарядом на помпы или чисткой гальюнов.

Веселость и оживленность на корабле обнадеживали. Эти люди, когда придет время, будут драться не за страх, а за совесть, и, что не менее важно, они выдержат долгие тягостные дни в море, утомительную рутину корабельной жизни, ропща не больше обычного. Впрочем, надо напомнить Бушу, что бодрый настрой команды необходимо всячески поддерживать. Состязание танцоров, театральный спектакль – что-нибудь в таком роде нужно будет устроить в ближайшее время, пока матросы не заскучали, если только боевые действия не внесут разнообразие в их жизнь еще раньше. С этим решением Хорнблауэр пошел в каюту, благополучно отложив мысли о Брауне до тех пор, пока тот выздоровеет. В конце концов, Браун еще может умереть.

К тому же внизу ждали карты Фришского залива[19]. Надо придумать, как нанести удар по французским коммуникациям в тех краях. Если попутный ветер сохранится, на составление планов у него не больше трех дней. Хорнблауэр велел принести карты и склонился над ними. Через минуту он раздраженно потребовал лампы, чтобы читать мелкие надписи. Рельеф дна по промерам глубин был сложен невероятно, и задача не упрощалась тем, что изучить предстояло целых три карты: шведскую с замерами в шведских футах, новую французскую с глубинами в метрах и схематическую английскую с морскими саженями. Пришлось изрядно помучиться, прежде чем удалось их сопоставить и прийти к неутешительному выводу, что они друг дружке противоречат.

И все же у Хорнблауэра не было сомнений, что нанести удар надо именно здесь. В лишенных дорог Польше и Восточной Пруссии у Бонапарта есть лишь один способ снабжать растущую армию – по воде. Главный его плацдарм – Данциг, туда боеприпасы и провиант доставляют по Висле. Однако крупные силы в Восточной Пруссии и на востоке Польши снабжаются по другим рекам, и реки эти впадают во Фришский залив неподалеку от Кенигсберга и Эльбинга. Сам залив – длинная узкая лагуна, почти отрезанная от моря песчаной косой. Баржи наверняка так и снуют по ней из Эльбинга в Кенигсберг и обратно. Пятьдесят миль в длину, десять с небольшим в ширину, глубина – от силы три-четыре морские сажени, узкий вход охраняют батареи Пиллау, – на взгляд французов, это совершенно безопасный путь для перевозки припасов, надежно защищенный и от штормов, и от англичан. Конечно, самая лучшая цель – Данциг, но он далеко от моря, несколько миль вверх по Висле, да к тому же надежно укреплен. Если Бонапарт со ста тысячами солдат взял его только после трехмесячной осады, для Хорнблауэра с двумя сотнями морских пехотинцев Данциг совершенно неприступен. И Кенигсберг с Эльбингом, кстати, тоже. Однако его цель – всего лишь нарушить морское сообщение между ними, этого будет вполне довольно. Да и ветер попутный – римлянин счел бы это добрым знамением.

Для рекогносцировки входа во Фришский залив ночь выдалась идеальная. Пасмурная, так что низкие облака почти не пропускали последних отблесков заката, и ветреная – шлюпу, с которого Хорнблауэр только что перебрался в тендер, час назад пришлось взять рифы на марселях. Свежий ветер и сильное волнение означают, что у них меньше шансов встретить сторожевой катер, обходящий дозором то самое заграждение, которое Хорнблауэр задумал осмотреть.

Однако те же волны доставляли ему заметное личное неудобство. Тендер, на корме которого он сидел, подпрыгивал, то вскидываясь задом, то вставая на дыбы, брызги летели стеной, и два матроса должны были безостановочно вычерпывать воду. Брызги неумолимо проникали под плащ, так что Хорнблауэр промок и замерз, а сочетание холода и качки обратило его мысли к морской болезни. Желудку было так же неуютно, как и остальному телу. В темноте Хорнблауэр не различал ни Викери, сидевшего рядом за румпелем, ни Брауна, держащего шкот; сознание, что они не видят его предательской бледности, утешало лишь самую малость. В отличие от других, он не мог просто страдать от морской болезни, не раздумывая, как выглядит со стороны; ничего удивительного, со всегдашней безжалостностью напомнил себе Хорнблауэр, он вообще не умеет отдаться чувствам и забыть про чужие мнения.

Он сел поудобнее и плотнее закутался в плащ. Немцы и французы в Пиллау еще не знают о появлении британской эскадры; два шлюпа, оставив «Несравненную» и кечи за горизонтом, приблизились к берегу меньше часа назад, уже в темноте. Сердобольный старший офицер в Кенигсберге вполне мог пожалеть гребцов и не отправить их в ненастную ночь обходить дозором боновое заграждение, а если и отправил, унтер-офицер в катере не станет сильно усердствовать, тем более что немцы-подчиненные едва ли питают любовь к своим командирам-французам.

Впередсмотрящий на носу издал тихий предостерегающий возглас, и Викери немного повернул руль, беря чуть круче к ветру. Шлюпка приподнялась на волне, потом ухнула вниз. Рядом возникло что-то черное, едва различимое на фоне морской пены.

– Канат, сэр, – доложил Викери. – А вот и бон, прямо по курсу.

На вздымающихся волнах впереди смутно угадывалось что-то темное.

– Подведите шлюпку к нему, – приказал Хорнблауэр.

Викери привел шлюпку к ветру и приказал убрать люгерный парус. Шлюпка приблизилась к бону. Ветер дул не совсем вдоль него, так что за боном оставалось немного спокойной воды; по дальнюю сторону волны с грохотом били в заграждение, здесь же море было почти гладкое, хоть и в белой, слабо поблескивающей пене. Матросы зацепились за канат в том месте, где он подходил к ограждению.

Хорнблауэр сбросил плащ, подставив себя ветру и брызгам, изготовился и прыгнул на бон. В этот самый миг волна ударила в заграждение, окатив его с ног до головы. Хорнблауэру пришлось изо всех сил держаться руками и ногами, чтобы не смыло. Он сидел верхом на исполинском древесном стволе, почти целиком погруженном в воду. В распоряжении французов весь корабельный лес Европы, который ничего не стоит доставить сюда морем, – разумеется, для защиты порта они выбрали самую плотную древесину. Хорнблауэр пополз вдоль бревна, отчаянно балансируя на своем норовистом скакуне. Марсовый матрос – да и Викери, надо полагать, тоже – легко прошел бы ногами, однако Хорнблауэр хотел все осмотреть сам, а не выслушать отчет. Канат, когда удалось до него добраться, оказался невиданно толстым, не меньше тридцати дюймов, – самый толстый канат на «Несравненной» имел обхват всего девятнадцать дюймов. Ледяные брызги обдавали с головой, но Хорнблауэр продолжал ощупывать бревно, пока не нашел, что искал, – цепь, связывающую его с соседним. То была двухдюймовая якорная цепь, способная выдержать нагрузку тонн в сто, если не больше. Чуть дальше отыскалась и вторая. Очевидно, были и другие под водой, так что общее число получалось четыре или пять. Даже линейный корабль, летя с полным ветром, едва ли проломит такое заграждение, скорее только повредит свой корпус. Вглядываясь сквозь брызги, Хорнблауэр различил следующее бревно и его канат; зазор не превышал десяти футов. Ветер, дующий почти вдоль бревен, сносил их, насколько позволяли канаты, так что канаты и бревна создавали туго натянутый каркас, наподобие рыбьего скелета.