Хорнблауэр почти не сомневался, что Буш, сухо отвечая своим лейтенантам, копирует его манеру.

– Пробираться ощупью по лоту, – с отвращением проговорил Буш, – словно какая-нибудь рыболовная посудина на Доггер-банке. А помните, что пленные сказали про «Бланшфлер», сэр? У них там лоцманы, знающие здешние воды как свои пять пальцев.

Большие двухпалубники строят не для того, чтобы пробираться в тумане по мелководью, однако «Несравненная» в этой кампании ценна другим. По эту сторону Зунда не много кораблей, способных помериться с ней мощью; под ее защитой эскадра может курсировать где угодно. У датчан, шведов, французов и русских много мелких судов, но теперь, когда «Несравненная» в Балтике, им ее не остановить.

– Простите, сэр, – сказал Монтгомери, козыряя. – Это не пушка сейчас выстрелила?

Все прислушались. В густом тумане слышались только корабельные шумы да стук капель – это влага сгущалась на такелаже и стекала на палубу. И тут все различили глухой хлопок.

– Пушка, сэр, или меня зовут не Сильванус Монтгомери!

– Со стороны кормы, – сказал Хорнблауэр.

– Простите, сэр, но мне показалось, что с левой раковины.

– Черти бы побрали этот туман! – воскликнул Буш.

Если французы поняли, что их преследует британская эскадра, то «Бланшфлер» просто исчезнет, как иголка в стоге сена. Хорнблауэр послюнявил палец, поднял его и взглянул на нактоуз.

– Ветер северный, – сказал он. – Может, северо-северо-восточный.

Это успокаивало. Под ветром, куда, скорее всего, поспешит «Бланшфлер» – так это Рюген и Шведская Померания, Лони всего в двадцати милях отсюда. Если «Бланшфлер» не выскользнет из расставленной англичанами сети, то окажется заперт.

– Прикажите бросать лот, мистер Монтгомери, – распорядился Буш.

– Есть, сэр!

– Еще выстрел! – сказал Хорнблауэр. – С левой раковины, теперь уже точно.

С мачты донесся пронзительный крик:

– Парус! Парус прямо по курсу!

В том направлении туман редел. Всего в четверти мили впереди различался призрачный корабль, скользящий сквозь дымку.

– Прямые паруса, гладкая палуба, – сказал Буш. – «Бланшфлер», даю руку на отсечение!

Корабль исчез в следующем сгустке тумана так же внезапно, как появился.

– Право руля! – заорал Буш. – К брасам!

Хорнблауэр был у нактоуза, торопливо брал пеленг.

При слабом ветре капер с его высокими мачтами будет идти куда быстрее громоздкого двухпалубника. Все, что они могут, – это оставаться в наветренной позиции, чтобы отрезать «Бланшфлеру» путь в открытое море.

– Свистать всех наверх! – крикнул Буш. – Все по местам!

Застучали барабаны, матросы бросились занимать места по боевому расписанию.

– Выдвинуть пушки! – продолжал Буш. – Один бортовой залп – и ему крышка!

Взревели катки под тремя тоннами металла. У каждого орудия столпился взволнованный расчет. Медленно тлели фитили.

– Эй, на мачте! Не зевай! – заорал Буш, потом, уже тише, заметил Хорнблауэру: – Он мог повернуть назад и сбить нас со следа.

Всегда оставалась вероятность, что наверху туман реже и впередсмотрящий различит стеньги «Бланшфлера», даже если с палубы ничего не видно.

Несколько минут слышались только крики лотового; «Несравненная» легонько покачивалась на волнах, но того, что она движется вперед, не чувствовалось совсем.

– Метка двадцать! – крикнул лотовый.

Еще до того, как он произнес последнее слово, Буш и Хорнблауэр переглянулись. До сих пор оба подсознательно слушали крики лотового, даже не замечая их на сознательном уровне. Однако слово «метка» означало, что под ними не больше двадцати саженей.

– Мелеет, сэр, – заметил Буш.

Тут впередсмотрящий заорал снова:

– Парус с подветренной раковины, сэр!

Буш и Хорнблауэр кинулись к борту, но в липком тумане ничего было не различить.

– Эй, на салинге! Что видишь?

– Теперь ничего, сэр! Мелькнули брамсели и пропали. А, вот они опять, сэр. Два румба… три румба за левым траверзом.

– Какой курс?

– Тот, что и у нас, сэр. Теперь опять ничего не видно.

– Дать по ним залп, сэр? – спросил Буш.

– Пока нет, – ответил Хорнблауэр.

– Приготовиться батарее левого борта! – крикнул Буш.

Даже с такого расстояния бортовой залп может сбить мачту, и тогда каперу уже не уйти.

– Велите канонирам не стрелять без команды, – сказал Хорнблауэр. – Это может быть «Лотос».

– Верно, черт побери! – воскликнул Буш.

Когда эскадра шла к Рюгену, «Лотос» был на левом траверзе «Несравненной». Кто-то определенно стрелял – возможно, «Лотос». В таком случае он устремился в погоню за «Бланшфлером» и сейчас должен быть ровно там, где впередсмотрящий заметил брамсели; в таком тумане брамсели шлюпа и брамсели француза будут настолько схожи, что даже опытному моряку недолго их перепутать.

– Ветер крепчает, сэр, – заметил Херст.

– Да, – согласился Буш. – Дай-то Бог, чтобы он разогнал туман!

«Несравненная» заметно накренилась под усилившимся ветром. Из-под водореза донеслась веселая музыка рассекаемых морских волн.

– Глубже восемнадцати! – крикнул лотовый.

И тут двадцать голосов завопили разом:

– Вот он! Парус на левом траверзе! Это «Лотос»!

Туман в той стороне рассеялся. «Лотос» под всеми парусами шел примерно в трех кабельтовых от «Несравненной».

– Спросите, где последний раз видели противника! – рявкнул Буш.

– Парус… последний… раз… видели… впереди, – прочитал сигнальный мичман в подзорную трубу.

– Много нам пользы от этих сведений! – проворчал Буш.

Горизонт еще не расчистился, хотя в воздухе уже проблескивал бледный солнечный свет и бледное солнце – не золотое, а серебристое – только что проглянуло на востоке.

– Вот он! – раздалось с мачты. – На левой раковине, корпус за горизонтом!

– Ушел, черт побери! – воскликнул Херст. – Должно быть, они повернули, как только нас увидели.

С палубы были видны только брамсели «Бланшфлера» – значит до него больше шести миль. Он уходил по ветру под всеми парусами. На мачту «Лотоса» взлетела цепочка флажков, и пушечный выстрел известил о важности сигнала.

– Они тоже его увидели, – заметил Буш.

– Поворот через фордевинд, пожалуйста, капитан Буш. Сигнальте: «Все в погоню».

«Несравненная» под брань офицеров, распекавших команду за медлительность, легла на другой галс. «Лотос» развернулся, и теперь его бушприт указывал прямо на «Бланшфлер». Капер был окружен: впереди – померанский берег, на ветре – «Несравненная», справа и слева – «Лотос» и «Ворон».

– «Ворон» уже должен был с ним поравняться, сэр, – сказал Буш. – А кечи мы скоро соберем, как бы они ни рассеялись в тумане.

– Глубже четырнадцати! – крикнул лотовый.

Хорнблауэр смотрел, как он сноровисто раскручивает лотлинь, бросая лот далеко вперед, считывает метку, когда корабль проходит через вертикальную линию, и тут же выбирает линь, чтобы забросить снова. Утомительная и тяжелая работа; более того, вытаскивая сто футов мокрого троса, лотовый неизбежно промокает до нитки. Хорнблауэр хорошо себе представлял, как живут матросы, как мало у них шансов высушить одежду. Мичманом на «Неустанном» он бросал лот в ту дикую ночь, когда они уничтожили «Друа де л’ом» возле Бискайского берега. Тогда он продрог до костей, а пальцы так онемели, что едва различали метки: белый ситец, кожу с дыркой посередине и остальные. Сейчас он наверняка не сумеет бросить лот и уж точно не вспомнит порядок меток. Хотелось верить, что Бушу достанет человеколюбия и здравого смысла вовремя сменять лотовых и проследить, чтоб им было где просушиться, но в такие дела коммодор лезть не вправе. Буш лично отвечает за всю внутреннюю жизнь корабля и ревниво отнесется к любому вмешательству коммодора; высокий статус имеет свои изъяны.

– Метка десять! – крикнул лотовый.

– Вижу «Ворон» за противником! – доложил мичман. – Идет наперерез.

– Очень хорошо, – ответил Хорнблауэр.

– Рюген тоже видно, – сообщил Буш. – Это Стуббенкаммер, или как там его звать. Белый утес.