– Да, это ужасно, позорно! – воскликнул Вязигин, с досады ероша пальцами свою жидкую шевелюру.
– Больше внешнего сходства поражает сходство судеб этих людей: их выдали врагам на расправу свои же русские люди. Они погибли с временной разницей в сто лет, потому что за столетие в России так и не сложилось гражданское общество, а есть по-прежнему лишь огромная инертная, атомизированная масса пофигистов. На гибель Марины Меньшиковой российское общественное мнение почти не откликнулось, что и неудивительно: ведь его на радио «Слухи Москвы» и в других подобных СМИ изображают современные давидсоны, якобсоны и гильфонты…
– Но разве вы сами не из их числа? И не потому ли так сильны у нас позиции русофобов, что Меньшиков и подобные ему ещё в начале ХХ века своими дикими ксенофобскими заявлениями скомпрометировали саму идею русского возрождения? Из-за этого, может быть, и погибла Марина! Из-за этого очень долго нельзя было замолвить слово о многих русских бедах, например, о приходивших в запустение коренных русских землях! Но главное, в чём ошибся Мешьшиков и в чём по-прежнему ошибаются его современные последователи, – это врождённое неприятие подавляющим большинством русских людей самой идеи русского национализма. Дело в том, что Россия испокон веков вбирала в себя самые разные племена и народы, прирастая благодаря этому. Русские – имперцы и государственники по своей сути, им чужда идея противопоставления себя другим народам, населяющим Россию. Это понимают представители национальных меньшинств. Вот почему на медийном поле в качестве видных российских патриотов-государственников и защитников русского мира можно видеть ныне немало людей не совсем русских или совсем не русских, имена которых у всех на слуху. Все вместе, русские и другие народы России, мы сильнее. А на Украине победивший национализм привёл к развалу государства!..
Вязигин задохнулся от возмущения и замолчал, устремив на Кундрюцкову тяжёлый взгляд. Тоже явно взволнованная, она порывистыми движениями достала свой смартфон, что-то поискала на нём и заговорила дрогнувшим голосом:
– Беда России в том, что российское общество закоснело в бесчувствии и покорности. Меньшиков пытался пробудить его к гражданской жизни, а оно отвернулось от него. Забыв этот урок, я пробовала издавать в родном Ордатове оппозиционную газету, и мне живо заткнули рот при полнейшем равнодушии окружающих. Да, он был ужасный путаник, но только потому, что жил в страшное время и смятённо искал спасения для России и своей семьи. Вот что записал он в своём дневнике 20 июля 1918 года, в тот самый день, когда узнал о казни Николая Второго, и ровно за два месяца до собственной казни: «Сегодня шёл со своими ребятками среди ржи, нёс на руках Танечку и думал: есть ли на земле выше что-либо этого счастья держать на руках это маленькое нежное тельце своего ребёнка, которая вся воплощённая маленькая грация, сама прелесть. Чудный день, неизмеримое море хлеба, уже начинающего буреть, бездна цветов: этот год удивителен на травы, цветы и древесную зелень, фруктов же не будет. Жить бы можно, если бы не общие архигнусные, первобытные, из эпохи каменного века отношения…»
Кундрюцкова прервала чтение и всхлипнула. Вязигин увидел, что на её глазах блеснули слёзы.
– Нашли тему для разговора… – со вздохом сказала Раздорская, посмотрев на Вязигина почти с ненавистью.
– Самое удивительное то, что убийца Меньшикова Давидсон был, вероятно, моим прадедом, – всё ещё со слезами на глазах и неловкой, как будто растерянной улыбкой сказала Кундрюцкова. – По семейному преданию, мой прадед Вениамин Семёнович Давидсон в молодости был чекистом, а в начале тридцатых годов развёлся со своей русской женой, моей прабабкой, и уехал в Палестину. В ту пору это было ещё возможно, потому что к сионизму в СССР тогда относились терпимо, ведь сионисты боролись в Палестине против англичан… Конечно, я не могу на все сто процентов быть уверена в том, что в Валдае действовал именно он, а не однофамилец, но всё-таки велика вероятность, что это был именно он…
Вязигин по-новому, будто в первый раз взглянул на эту энергичную девицу с узким некрасивым лицом и маленькими глазками, с удивлением подумав о том, что она больше смахивает на внучку калмыка, чем на потомка чекиста Давидсона. Впрочем, на украинскую телеведущую она походила ещё меньше, а между тем была ею на самом деле… Озадаченный и смущённый, он пробормотал:
– А-а, ну тогда понятно, почему Меньшиков не выходит у вас из головы… Вас связывает с ним семейная история… А знаете ли вы, как сложилась дальнейшая судьба вашего прадеда и его подельников?..
– У моей прабабки переписки с ним не было, насколько я знаю. Хотя, конечно, мне известно о ней очень мало. Что вообще мы знаем достоверно своих прадедах и прабабках? Ещё меньше, то есть ровным счётом ничего я не знаю о судьбах остальных участников расправы над Меньшиковым. Возможно, они тоже оказались в Палестине. По некоторым сведениям, они в восемнадцатом году были не коммунистами, а эсерами, и в более поздние годы, при Сталине, это автоматически делало их подозрительными и нежелательными элементами. К тому же все они в начале тридцатых годов были ещё молоды, а значит, легки на подъём. В Валдае их молодость даже слишком бросалась в глаза. Несчастная Мария Меньшикова в своей написанной для потомков памятной записке «Как убили моего мужа» именует всех чекистов «молодыми людьми». А Михаил Меньшиков в письме из тюрьмы назвал своего следователя Давидсона «совсем безусым мальчиком». Мальчишество чекистов объясняет некоторые смешные и кошмарные подробности этой истории…
– Какие именно?
– Да вот хотя бы такой факт: чтобы произвести впечатление на уездных жителей, они разместили на стене занятого ими дома вывеску: «Главный Военный Полевой Штаб». Все четыре слова с большой буквы! И в роли председателя этого «штаба» выступила совсем уж опереточная фигура – некий молодой человек по фамилии Гильфонт с «чудным бриллиантовым перстнем» на пальце, по словам Марии Меньшиковой, которой он шепнул, что является будто бы князем Долгоруковым и сыном знакомых её мужа, и попросил хранить это в тайне!
– И тогда у Меньшиковой появилась надежда на избавление от страшной беды…
– Да! И тем ужаснее было для неё затем узнать, что в роли князя выступил студент медицинской академии Гильфонт! Впрочем, и это странное, офранцуженное имя было, вероятно, не настоящим, а переделкой более распространённой фамилии Гельфанд, которая на языке идиш означает «слон»…
Вязигин крякнул с досады и воскликнул, упорно игнорируя устремлённый на него, полный возмущения взор супруги:
– Как видно, эти злые шутники действовали совсем в духе современных шалопаев-хипстеров, жизнерадостных молодчиков, любителей стебаться и ёрничать! Которых так много в столичных либеральных тусовках!..
– Да, больше всего поражает то, что юные чекисты совершали свои злодеяния с выдумкой и задором! О них нельзя сказать, что они лишь исполняли тяжкий долг! Давидсон, к примеру, на допросах заявлял Меньшикову, что сочтёт за великое счастье пустить ему пулю в лоб и что казнь его будет местью за статьи с призывами к погромам. Тот же Давидсон при встрече с Марией Меньшиковой в знак участия брал её за руку и обещал, что муж её будет жив и что она получит свидание с ним. И несчастная, обманутая женщина со слезами целовала руки этого, по её словам, «молодого человека лет девятнадцати с прекрасными грустными глазами». В самый день расстрела Давидсон уговаривал Марию Меньшикову не плакать, обещал, что муж её будет жив и что завтра она получит свидание с ним…
– Почему-то с казнью Меньшикова чекисты не очень торопились…
– Его арестовали в субботу четырнадцатого сентября, а расстреляли в пятницу двадцатого. Или, соответственно, первого и седьмого сентября по старому стилю, по которому ещё многие жили в провинции. Может быть, хотели продлить удовольствие, терзая свою жертву, или запрашивали санкцию из Москвы. Меньшиков в одном из своих писем из тюрьмы выразил слабую надежду на заступничество Горького, несмотря на то, что взгляды их на современную действительность и литературу резко расходились. Известно, что ещё в 1900 году в статье «Красивый цинизм» Меньшиков негативно оценил ранние произведения Горького, усмотрев в них отсутствие нравственного начала и сильное влияние философии Ницше. Так или иначе, заступничества не было…
