Вязигин на мгновение замолк, будто что-то припоминая, озабоченно потрогал волосы на макушке и продолжил:
– В самом деле, разве не оттого все наши беды, что за всю свою тысячелетнюю историю Россия почти никогда не имела власти, преследующей национальные интересы? Такой не была, конечно, княжеская власть потомков Рюрика. При чтении истории Карамзина, наполненной описаниями бесконечных княжеских распрей, создаётся впечатление о том, что князья постоянно играли друг с другом в живые шахматы на доске размером с тогдашнюю Русь. Они убивали чужих подданных, жгли друг у друга города, разоряли сёла, но всё это оставалось для них лишь забавой до тех пор, пока не проливалась княжеская кровь. Лишь её они берегли, и потому жертв междоусобий среди них наберётся очень немного. А подданные были для них только пешками в их жестокой игре. Князья так заигрались, что не опомнились даже при появлении татаро-монголов под стенами их городов. Ещё меньше жалел свой народ первый русский царь Иван Грозный. А тому в жестокости едва ли уступал любитель Запада Пётр Великий. Наследники первого российского императора скоро совсем онемечились и бесконечно отдалились от народа. Что же касается коммунистов, то их идеология была интернациональной, а практика – антинациональной. То же самое можно сказать о Ельцине, ренегате коммунизма, который подчинил свою политику интересам Запада и создал олигархов вроде Ходорковского, Гусинского и Березовского…
– И только в последние годы в сплошной мгле российской истории наметился просвет? – спросила Кундрюцкова насмешливо.
– А разве после возвращения Крыма в этом могут быть сомнения? Хотя и к нынешней власти у меня есть претензии. Ей следовало, к примеру, более активно поддержать защитников Донбасса…
– Наверно, вы особенно признательны существующему режиму за удаление с политического поля фигур вроде Ходорковского и Гусинского?
– Да, в том числе и за это. Потому что они придерживались откровенно прозападной ориентации и рвались к власти, а потому представляли угрозу для всех нас…
– Вы говорите «нас», как бы включая меня в число ваших единомышленников. А я к ним не отношусь.
– Я помню, что вы теперь даже не соотечественница. Вы не считаете возможным принадлежать к «атомизированной массе пофигистов». Кстати, это не новая мысль: на радио «Слухи Москвы» некто по фамилии, кажется, Шушерович говорит, что нет ни русской, ни российской нации, а есть лишь «население, размазанное по территории». На том же радио Полина Бреус регулярно поносит не только российскую власть, объявляя её нелегитимной, но и христианство, в особенности РПЦ, чем оскорбляет чувства большинства населения России. Подобным образом проявляют себя многие столичные журналисты, особенно из тех, что служили в своё время семибанкирщине, когда она рвалась к власти. Хотя из тех банкиров одних уж нет, а другие далече, выпестованные ими злопыхатели по-прежнему верны себе. Как говорится, цирк уехал, а клоуны остались. Вы тоже могли бы, оставаясь в России, писать с проамериканских или проукраинских позиций для московских псевдолиберальных СМИ, как это делают другие, а вы сменили страну. У вас на вашей новой родине есть хоть один близкий человек?
– Да, мой муж – обычный украинский хлопец, оператор телевидения…
– Я и не знал, что вы замужем. Как же супруг отпустил вас одну в далёкое, опасное путешествие?
Кундрюцкова засмеялась, показав мелкие зубы:
– Значит, доверяет мне! К тому же в Москве и Ордатове пока безопаснее, чем в Донбассе, а я туда ездила немало, вопреки всем его возражениям.
– Что ж, было интересно. Однако наш разговор затянулся, пора закругляться. Я пойду…
Спустя два часа он ворочался в постели, прислушиваясь к приглушённым голосам подруг, всё ещё доносившимся из кухни, с тревогой ожидая прихода Ксении и её упрёков. Он и сам не понимал, что нашло на него этим вечером, зачем он прицепился к Кундрюцковой. Впрочем, было ясно: её приезд повлёк за собой массу неудобств. Одно из которых – вынужденная уступка гостье супружеской спальни. Супругам пришлось занять спальное место сына – диван-кровать в большой проходной комнате, которую Ксения именовала «залом». А Серёжка переместился на раскладушку, установленную посредине «зала». Мальчишка теперь уже спал, судя по его ровному сопению…
Наконец Ксения тихо вошла в комнату и, не зажигая свет, заняла своё место рядом с Вязигиным. Тот замер, притворившись спящим. Менее всего хотелось ему сейчас объясняться с Ксенией. Но она молча повернулась к нему спиной и затихла. Спустя несколько минут Вязигин решил, что она уснула. Что, конечно, было вполне естественно после долгих разговоров и возлияний с подругой. Ему же не спалось. Он сознавал себя во власти смутного беспокойства или, может быть, недоброго предчувствия… Чего именно? Едва поставив себе этот вопрос, он сразу же нашёл ответ: ну конечно же, того, что вся его с таким трудом налаженная жизнь в Москве вот-вот рухнет, пойдёт прахом…
Откуда ждать беды – это тоже было довольно ясно. Дружба с новоявленной украинской ура-патриоткой Кундрюцковой не может понравиться его начальству. Ведь университету, несмотря на все его академические свободы, не нужны вполне рядовые сотрудники со слишком сомнительными связями. Он же не знаменитое научное светило и не «раскрученная» медийная фигура, выступающая на радио «Слухи Москвы» и в других крупных СМИ. Фрондёра с именем терпели бы за создаваемую им шумиху, за пресловутый хайп – бесплатную рекламу для учебного заведения. Его же, безвестного доцента, лишь недавно приехавшего из провинции и ещё не обросшего в столице влиятельными связями, тихо выгонят, придравшись к чему угодно…
Томясь в затянувшемся ожидании сна на непривычном, жёстком ложе, Вязигин долго ещё предавался тревожным раздумьям, прежде чем незаметно задремал…
4
Константин Андреевич Переборов – это имя, указанное в затрёпанном паспорте незнакомца, Каморин задумчиво прочитал вслух, как бы пробуя на язык непривычное сочетание звуков. Хотя обоих можно было уже назвать стариками, внешне они разнились довольно сильно. Каморин казался маленьким и щуплым, как подросток, а Переборов, выше его на голову, широкий в кости, с обветренным, корявым, лицом и клочьями седых волос на темени, производил впечатление человека крепкого и мужественного. Под испытующим взглядом Каморина Переборов досадливо поморщил свой слегка искривлённый нос: мол, ну что ты раздумываешь, ведь иного квартиранта в свою конуру когда ещё найдёшь… Впрочем, его гримаса могла сойти и за вежливую улыбку усталого человека.
– Знаете, я предпочитаю сдавать квартиру семейным парам или одиноким женщинам, – сказал Каморин, с сомнением глядя на Переборова. – Потому что мужчины, по моим наблюдениям, не способны поддерживать чистоту. Если только вы не окажетесь исключением… Вы не курите? Нет? Хорошо, так и быть, сдам вам квартиру, но договор будет всегда только на месяц. Затем возможно продление. Идёмте на кухню, там за столом удобнее расположиться с бумагами. Меня зовут Дмитрий Сергеевич Каморин, я живу в соседней квартире на этой же лестничной площадке…
Переборов курил более сорока лет, но признаваться в этом не стал. В октябре ещё вполне можно будет дымить на балконе, не рискуя простудиться. А загадывать на более дальнее время ему вдруг показалось бессмысленным…
Что именно случится до прихода холодов, он как будто ещё не знал. Смутное, но верное предчувствие какого-то назревающего события просто открылось ему, как по наитию. Точнее, по тому хорошо знакомому томительному беспокойству, которое вдруг охватило его и отозвалось мурашками, что вдруг расползлись по спине… Но уже спустя несколько мгновений он осознал: ну конечно же, всё дело в том, что ему, с его-то навыками, да ещё живя по соседству, можно легко забраться в хозяйское жильё! Достаточно лишь проследить, в какие часы Каморин обычно отлучается из своей квартиры… А в следующий миг он спохватился: нет, этого делать ни в коем случае нельзя!
