В то время моя должность называлась «менеджер программы профайлинга и консалтинга», и я делил кабинет с моим старым учителем и партнером, Робертом Ресслером. Мы с Бобом провели множество интервью с насильственными преступниками и устраивали «дорожные курсы» для местных управлений полиции и служб шерифа. Мы сосредоточились на серийных убийцах и жестоких насильниках, причем я, как менеджер программы, занимался оперативной стороной, а Боб, как первый менеджер VICAP – Программы по задержанию насильственных преступников, в рамках которой была создана национальная база данных преступников и их специфических характеристик, – занимался исследованиями.
Моя работа представляла собой результат философских дебатов, которые кипели в Бюро с тех пор, как мы с Бобом начали наши первые собеседования. Согласно утвержденной в Бюро точке зрения, академия была создана для подготовки агентов ФБР и других специалистов правоохранительных органов, которые приезжали туда на курсы в рамках партнерской программы академии. Таким образом, участие в реальных расследованиях не являлось основной миссией академии. Но после того как предыдущее поколение инструкторов в области прикладной криминальной психологии начало проводить неофициальные консультации по конкретным случаям с профессионалами правоохранительных органов, которых они обучали, идея о том, что прикладная криминальная психология действительно может быть применена к текущим делам, начала претворяться в жизнь.
К какому-то моменту мы с Бобом провели достаточно бесед в тюрьме и уже умели сопоставлять происходящее в сознании преступника до, во время и после преступления с деталями места преступления, виктимологией и другими вещами. Чтобы завоевать доверие, мы стали предлагать местным следователям не только наш взгляд на личность и поведение правонарушителя, но и упреждающие стратегии, рассчитанные на то, чтобы выманить неустановленного субъекта (в нашей терминологии НС) из укрытия, чтобы те, кто имел с ним дело, могли его опознать и сообщить о нем. По сути, это и было формальным началом программы профайлинга и консалтинга в Куантико. В скором времени к нам с Бобом присоединились – на неофициальной основе, поскольку они были связаны преподавательской и исследовательской работой – два блестящих агента, Рой Хейзелвуд и Кеннет Ланнинг. Первый имел огромный опыт в области межличностного насилия и за четыре года до того ездил со мной в Атланту по делу об убийстве детей, второй сосредоточил внимание на преступлениях против детей.
Но борьба за признание полезности программы и ресурсы, необходимые нам для ее расширения, продолжалась. Руководитель отдела поведенческой науки Роджер Л. Депью был нашим защитником и регулярно выступал от нашего имени перед начальством в академии и штаб-квартире Бюро. Роджер, ветеран Корпуса морской пехоты и бывший начальник полиции Мичигана, постоянно твердил, что консультации по активным делам не отвлекают от миссии академии, а доказывают жизнеспособность наших исследований и выводов и, в конце концов, подтверждают нашу собственную полезность. Конечно, все мы оказывались под сильнейшим давлением – от нас требовалось показывать конкретный результат, – но нам удалось достичь нескольких впечатляющих успехов, в особенности по делу с убийствами детей в Атланте.
Неудивительно, что первые успехи привели к увеличению числа запросов на наши профайлинговые и консалтинговые услуги. Я был первым – и единственным – штатным профайлером Бюро в течение нескольких лет. Нагрузка быстро стала непосильной. В январе 1983 года я пошел к Джиму Маккензи, помощнику директора ФБР, отвечавшему за Академию, рассказал о положении дел и попросил о дополнительной помощи на полный рабочий день. Маккензи, как и Роджер Депью, был твердым сторонником программы и к моей просьбе отнесся сочувственно. Ему удалось убедить руководство в полезности этой идеи, а также в необходимости произвести кое-какие изменения в штатном расписании Куантико. По сути, мы «выкрали» несколько человек из других программ, и так ко мне пришли четыре первых профайлера – Рон Уокер, Блейн Макилвейн, Джим Хорн и Билл Хагмайер.
Рон пришел к нам из вашингтонского полевого офиса. Это было его первое оперативное задание, – что можно считать редкостью, поскольку вашингтонский офис является одним из самых важных местных отделений ФБР, – но за его спиной был опыт, оправдывавший это назначение. Как и я, он был ветераном Военно-воздушных сил. В отличие от меня он в течение одиннадцати лет состоял на действительной военной службе, пилотируя истребители F-4, после чего шестнадцать лет оставался в резерве, где проводил специальные расследования, занимался вопросами безопасности и взаимодействия с правоохранительными органами, охраной объектов и борьбой с терроризмом. В 1982 году мы формализовали программу профайлинга и добились учреждения должности координатора в каждом местном отделении для связи с Отделом поведенческой науки (ОПН) в Куантико. Рона назначили координатором в вашингтонское отделение, хотя в Бюро он отработал всего два года; свою роль сыграли его послужной список и степень магистра психологии. Впервые я встретил его во время прохождения им подготовительного курса в академии, поэтому, когда мне удалось убедить Джима Маккензи в необходимости увеличения численности персонала программы профайлинга, Рон уже был очевидным кандидатом на вступление в нашу команду.
Теперь, когда он стоял передо мной, я спросил:
– С кем-нибудь из вас работали по этому похищению?
У всех профайлеров сильное эго; в нашей профессии это данность. Чтобы укреплять их уверенность в себе и не допускать при этом крайностей, я организовывал общекомандную работу, в рамках которой каждый делился своими идеями. Многое из того, что мы делали, основывалось на предположениях, догадках и интуиции, поэтому я твердо верил в старую пословицу о том, что две головы лучше, чем одна, и Роджер Депью поощрял такой подход. Боб Ресслер, с другой стороны, предпочитал работать в одиночку, ревниво оберегая свои дела и проекты. Не могу сказать, что это неправильно или не дает хороших результатов. Просто он работал не так, как я.
– Да, я подключил Джима, – ответил Рон.
Это выглядело вполне логичным. Рон делил кабинет с Джимом Райтом, который также пришел из вашингтонского полевого агентства. В нашем отделе он появился, когда мы смогли выбить еще три места, потратив больше года на расследование покушения на президента Рональда Рейгана возле вашингтонского отеля «Хилтон» и подготовку дела к суду.
Позже мы создали Секцию следственной поддержки в качестве отдельного оперативного подразделения в рамках ОПН – я стал ее руководителем, а Джим занял мое место в качестве менеджера программы профайлинга и второго человека в отделе. Рон и Джим становились прекрасными профайлерами.
В рамках такого крупного учреждения, как ФБР, мы были очень маленькой организацией, и важно понимать, как и в каких условиях мы работали. Проводя консультации по широкому спектру преступлений – от вымогательств до похищений, сексуального насилия и серийных убийств, – мы сильно перенапрягались, поскольку порой имели дело одновременно с сотнями случаев. С некоторыми из них можно было справиться с помощью простого телефонного звонка, который подсказал бы местным властям, какого человека им следует искать в небольшом круге подозреваемых, другие же требовали более пристального внимания, тщательной оценки и анализа на месте происшествия. Такого рода работу мы с Роем Хейзелвудом провели при расследовании убийств детей в Атланте, когда сотрудничали с местными полицейскими управлениями и оперативным отделением ФБР.
Еще в самом начале, когда мы с Бобом Ресслером только начали изучать заключенных преступников, мы увидели, что в спектре насильственных и хищнических преступлений есть характеристики, присущие тому или иному типу преступления, а значит, наша работа по профайлингу, анализу уголовного расследования и стратегиям поимки будет полезна в любом случае. В период многолетнего руководства директора Джона Эдгара Гувера ФБР приобрело репутацию учреждения, которое стремится участвовать в расследовании каждого преступления, попавшего в поле его зрения. В данном случае, однако, не было смысла тратить впустую наши ограниченные ресурсы или критически важное время местных правоохранительных органов, поскольку нам нечем было им помочь. Проще говоря, чем распространеннее и зауряднее преступление, тем труднее его раскрыть с помощью наших методов.
