Это все примитивно, это раздражает Алексея? Да, разумеется. Это просто бесит, и… это такое благо, на которое можно променять даже свою свободу. Все постоянно в одной плоскости, без дыма пожаров, без вкуса запекшейся крови на губах, без стонов обезумевшего сердца. Это просто дом, где все понятно и по порядку, только иногда не хватает воздуха. Это семья, которая, может, немного жмет, как ботинки на размер меньше, но ты точно знаешь, что под ногами теплый и чистый пол, а не минное поле.

Он постоял под холодным душем, побрился, проглотил на кухне кусок вчерашней пиццы с фрагментами колбасы и сыра, которые на этой стадии превращаются в пластмассу. Пицца – это для Алены один из пунктов нормальности быта. Она любит поесть и терпеть не может готовить. Какое-то время самоотверженно пыталась освоить эту муторную науку, набила кухню красивыми кастрюлями и сковородками, нашла и сохранила сотни рецептов, все отмеряла и взвешивала с точностью прибора, но результат был неизменно жутко невкусный, в лучшем случае просто съедобный. Алексей терпеливо выносил это семейное испытание, но про себя сделал жестокий вывод, что так может выглядеть человеческая бездарность, в которой даже случайно не загорится искра вдохновения. И однажды произнес почти в отчаянии:

– Лучше бы ты какую-то пиццу заказала, они в горячем виде бывают даже вкусными.

Алена ни на секунду не обиделась, наоборот, была очень благодарна за идею и выход из положения. Заказала, ей показалось это божественно вкусно, да еще без мучений и потери времени. И она сделала пиццу обязательным и необходимым пунктом их бытия: разве однообразие – не есть показатель стабильности? Для Алены, несомненно, так и было.

Алексей сел в свою машину и поехал к торговому центру. Вышел оттуда с большими набитыми пакетами. Через полчаса подъехал к старой кирпичной пятиэтажке на «Соколе», позвонил в дверь на втором этаже. За дверью несколько минут было совершенно тихо, а затем раздался отчаянный детский крик:

– Не открывай, ба! Ни за что не открывай!

– Успокойся, деточка, – произнес женский голос. – Это же Леша, он ведь сказал, что сегодня утром приедет.

Дверь открылась, Алексей вошел в маленькую прихожую и прикоснулся губам к щеке бледной, худой женщины с яркими голубыми беспокойными, даже трагическими глазами и абсолютно седыми волосами, стянутыми на затылке.

– Доброе утро, Валентина, – сказал он. – Надеюсь, вы еще не завтракали, у меня столько вкусного сегодня.

– Мы не завтракали! А я испугался, что это не ты. – Маленький мальчик с шапкой каштановых кудрей пролетел прихожую, едва касаясь ножками пола, и повис на шее Алексея. – Мы так ждали. Я люблю тебя.

Алексей прижал к себе хрупкое тельце, с жадностью, как после долгой разлуки, рассматривал красивое, выразительное личико. Он в очередной раз с изумлением обнаруживал в себе новый, ранее не изведанный сплав чувств – горячей нежности, страстной жалости и жгучего страха перед опасностями, которые могут грозить ребенку.

Когда мальчик побежал первым на кухню, Валентина тихо сказала:

– Стелла вчера объявилась. Поэтому Ванечка такой нервный.

Они дружили восемь лет. Столько, сколько знали друг друга. Тот самый очень редкий случай, когда в коллективе людей одного профессионального уровня, общих принципов корректности, терпимости и взаимной поддержки Алексей мгновенно выделил только одного человека, полного единомышленника, чьи очень личные взгляды, эмоции и даже постоянно ноющая совесть совершенно подходили ему. Они были ровесниками, но Игорь Сикорский напомнил Алексею отца, в котором так трогательно сочетались бескомпромиссная, стальная честность и постоянный страх перед холодным лезвием правды, которая терзала его нежное сердце. А он продолжал быть самым верным подданным правды, пока его любящее и страдающее сердце не утонуло в крови после обширного инфаркта.

Игорь был очень крупным, склонным к полноте, внешне добродушным увальнем с неуверенным и даже наивным взглядом серых близоруких глаз за стеклами очков. Когда дружба созрела до степени полного доверия, Алексею стали казаться понятными и близкими его нелепости, фобии, даже страстные и совершенно утопические надежды. Это был огромный, очень умный, образованный и беспомощный ребенок. Возможно, Игоря и страшная болезнь сожгла так быстро потому, что он в своем изумлении и потрясении отказался ей сопротивляться.

Самая густая, комковатая и просто несъедобная каша клеилась к чистым мозгам Игоря в том месте, где у него были представления о женщинах и отношениях с противоположным полом. Алексей наблюдал за его влюбленностями, заблуждениями и разочарованиями с иронией, к которой все чаще примешивались горечь и тревога.

Игорь мог месяцами восхищаться стройной и тонкой спиной своей очередной избранницы, тем, каким милым жестом она убирает прядь со лба, как искренне и звонко смеется. А потом застывал в недоумении и тоске перед очевидностью примитивной алчности, хамства и полного отсутствия пресловутой женской доброты. Следующий этап – он обвинял только себя самого в том, что, возможно, тупо затоптал в милом существе все нежное и женственное, обнажив одни уродства. Тут Алексей всегда старался не опоздать с выходом на сцену, чтобы зафиксировать для друга неопровержимые факты и улики на тему: «Она просто такая. Ты не замечал в силу своей куриной слепоты. А все написано было на лбу, тебе прочитал бы это тринадцатилетний пацан. Постарайся наконец сделать вывод и в следующем аналогичном случае спасаться бегством сразу, без потери времени и эмоций. Да, господи, посмотри вокруг себя в нашей конторе: столько приятных и, главное, умных девушек».

Но дело было еще и в том, что Игорь панически боялся умных и слишком проницательных, как ему казалось, женщин. Он полагал, что в таких случаях разоблачение его слабости последует мгновенно после сближения и приведет его только к моральному уничтожению, краху и боли. И он следовал одной протоптанной тропой – бары и другие места, где тусуются эскортницы. Иногда находил их по интернету. Они такие простые, умелые, искренние и стильные… Где-то там и так он откопал однажды Стеллу, которая пронеслась смерчем не только по его судьбе. Она и оказалась той единственной женщиной, которая задержалась в его жизни на годы.

Стелла была стройной шатенкой с карими глазами. Сразу очень доступно объяснила Игорю, что она давно не девочка, прошла огонь и воду. Ей не нужен папик для содержания и даже партнер для секса. С этим ни у кого проблем не бывает. А она ищет родственную душу.

В те дни, когда Игорь отправился в очередное плавание по водам своего последнего в жизни романа, Алексей был очень занят собственным сложным проектом. Восторженные рассказы друга о редкой удаче – найти родственную душу в женщине с карими глазами и роскошными волосами – выслушивал на ходу, не слишком вникая в подробности. И никакая сирена не разбудила его интуицию. Он не то чтобы поверил, он просто вынужденно отмахнулся: и это пройдет, как всегда. Но однажды Игорь позвонил ему в страшном возбуждении и сообщил, что Стелла оказалась в большой беде. И он, чтобы спасти ее, должен на ней жениться. Без подробностей. Алексей спокойно спросил, могут ли они втроем поужинать завтра.

– Конечно! – обрадовался Игорь. – Только…

– Только мне совершенно не нужно никого отговаривать и вмешиваться, – сказал Алексей. – Успокойся. Я всего лишь хочу взглянуть на человека, с которым ты собираешься всерьез связать свою жизнь. Такого еще не бывало. Мне даже пока не интересно, в какую беду она попала. Как говорится, был бы человек хороший, потом и с бедой разберемся.

Тем вечером в отдельном кабинете частного ресторана за маленьким круглым столом Алексей с холодным ужасом очевидности понимал, что развязная, беспардонная и громогласная шатенка рядом с Игорем и есть сейчас главная опасность его жизни. Стелла не могла быть никем, кроме лгуньи и жестокой аферистки. Слово «жестокая» сразу возникло в мозгу Алексея и причиняло ему боль. А Игорь был таким блаженно-сумасшедшим, что способов разбудить его Алексей не видел.