Общение с противоположным полом до брака выглядело ещё более грустно! Незамужние англичанки могли встретиться с мужчиной только в сопровождении компаньонки, иначе их репутация была бы непременно испорчена (всем мужчинам только одно и нужно), и тогда хорошей партии им не видать. В общении с кавалерами девушки должны были казаться милыми, робкими и по возможности не показывать свой ум.
Жесточайшей регламентации подвергалось всё: их движения, жесты, тембр голоса, перчатки, темы для разговоров. Как видно, живой человек крайне плохо вписывался в викторианскую систему ценностей, где каждому в зависимости от его роли в обществе полагалось иметь конкретный набор качеств.
Эллин так привыкла, что вся её жизнь регламентирована правилами морали и этикета, что не могла понять, как эти француженки умудряются с такой лёгкостью кокетничать с мужчинами вокруг – посредством шаловливых взглядов и едва заметных игривых движений. И вообще, как им удаётся оставаться весёлыми и жизнерадостными, когда общество так много требует от молодых незамужних особ?
Эти размышления прервал голос Иоанна, который произнёс тоном заговорщика:
– Дорогая, ты ещё не знаешь, что за этим стоит.
Эллин заинтересовалась его словами. Ух ты, оказывается, очаровательная беспечность – это продукт какого-то глубокого процесса, чьи корни находятся внутри…
– Бессознательного, – подсказал Иоанн.
– Что, что? – переспросила Эллин. В сентябре 1889 года этот термин, как и термин «подсознание», ещё не был известен в широком кругу. Разве что немецкий философ Э. фон Гартман в своём трактате о бессознательном (1869) пытался дать определение психическим процессам, протекавшим за пределами сознания.
– Именно свободное подсознание делает этих красавиц такими беспечными.
– Свободное от чего? – поинтересовалась Эллин.
– От страхов, конечно, – ответствовал Иоанн.
– Как же получить свободу от страхов?
На это Иоанн лишь загадочно произнёс:
– Всему своё время.
Эллин миновала Триумфальную арку и свернула на проспект Клебер, ведущий к площади Трокадеро.
Вокруг, в тени разноцветных деревьев, шумел Париж. Прогуливались чинные гранд-дамы, ведущие на поводке маленьких собак. Проезжали, звеня в звоночки, молодые служащие на велосипедах. Неторопливо катили дилижансы, в которых красивые мужчины и женщины ехали в гости или театр. Кое-где на углах домов стояли цветочницы и продавали с тележек медовые орхидеи, нежные лилии, яркие гвоздики… Повсюду текла, пахла, смотрела весёлыми глазами жизнь.
«Всё это великолепие создавалось с одной-единственной целью – влюблять в себя» – подумала Эллин. И, кажется, Парижу это удалось.
Полюбовавшись с площади Трокадеро на Эйфелеву башню, Эллин решила купить билет и подняться наверх. В толпе других посетителей, стремящихся насладиться видами столицы, Эллин поднялась сначала на первый, а потом и на второй этаж самого высокого в мире сооружения.
Ей открылись потрясающие панорамы нового Парижа. Если до реконструкции середины 19 века столица Франции была грязным городом с трущобами и узкими улочками, на которых было удобно строить баррикады, то теперь её облик совершенно изменился. В 1889 году город, снабжённый водопроводом и канализацией, олицетворял мощь технического прогресса и силу инженерной мысли, наглядным воплощением которой являлось грандиозное детище Эйфеля. Словно расчерченные по линейке широкие улицы и проспекты, застроенные домами одной высоты и архитектурного стиля – с коваными балконами и мансардами, – лучами расходились от восьмиугольных площадей. Параллельными дугами и отрезками они уходили вдаль, насколько хватало взгляда.
Эллин на миг показалось, что Эйфелева башня стоит в центре впечатляющего водоворота из домов, парков, площадей… От увиденного у неё перехватило дух. Она и представить не могла, насколько грандиозным может быть творение рук человеческих.
Опершись на высокие перила, Эллин с восхищением разглядывала Париж, и вдруг поняла, что для человека нет ничего невозможного. Он – творец всего и вся, включая собственные мысли и чувства. Тот, кто строил этот прекрасный город, несомненно, был новатором и верил в свою идею. А инженер Эйфель? Тот тоже до последнего верил в свою звезду. Говорят, ему не разрешали достроить башню до тех пор, пока он не пообещал лично возместить все убытки в случае её падения.
– Эллин, ты полностью права, – раздался голос Иоанна.
Услышав эти слова, Эллин улыбнулась. Ей нравилось такое обучение, когда можно путешествовать, исследовать мир, осмысливать увиденное, а рядом всегда находится наставник, умеющий навести фокус на самое главное. Интересно только, почему это происходит именно с ней? Наверное, её персона по каким-то причинам важна небесам, раз ангел-куратор вот так запросто с ней разговаривает.
Не раздумывая об этом долго, Эллин спустилась на лифте вниз и отправилась подкрепиться.
Время как раз подошло к обеду. Несмотря на то, что на часах было около 8 вечера, в парижских кафе и ресторанах обеденная пора была в разгаре. Эллин выбрала табльдот (с фр. «хозяйский стол», – заведение при гостинице) Diners de Paris, где можно было за 4,5 франка неплохо поесть, заказав набор из нескольких блюд с вином и кофе.
Кроме комплексных обедов, табльдот отличался общим столом, за которым и сидели все гости. Пообедав в соседстве с дамами и месье среднего достатка и поблагодарив хозяйку за вкусную еду, Эллин вышла на улицу и отправилась гулять по набережной Сены в сторону Площади Согласия.
Уже стемнело, когда девушка подошла к мосту Согласия, ведущему с левого берега Сены на правый, где рядом с Площадью Согласия располагалась её гостиница. С виду ничем не примечательный, мост был построен из камней разрушенной крепости-тюрьмы Бастилия, о чём Эллин, конечно, знать не могла. Она любовалась отражением света фонарей в речной глади и размышляла о том, что сказал Иоанн про француженок.
Отсутствие страхов в подсознании… Интересно, а чего я боюсь больше всего на свете? И тут она поняла, что боится не только тараканов, пауков и мышей, но и совершенно иррациональных вещей – например, нарушить то или иное правило, заданное кем-то другим для неё.
Почему я должна следовать установленным кем-то правилам? Ведь ничего не случится, если я их нарушу! Вот, например, сегодня я нарушила правило, что девушкам нельзя без сопровождения гулять по большим улицам, чтобы не дай бог не встретить толпу мужчин. Сегодня я замечательно прогулялась по Елисейским полям, улице Клебер и набережной Сены, где было множество мужчин, и ничего плохого не произошло! Я заходила в табльдот и обедала одна за столом, где сидели мужчины, и опять же со мной ничего не случилось! Похоже, правила нужны только тем, кто их придумывает… мне же от них никакого толку.
Размышляя таким образом, Эллин подошла к двери своей гостиницы и взялась за кованую ручку. Она ещё не знала, что стены её внутренней Бастилии были уже безвозвратно разрушены – с того самого момента, когда она решила переступить неписаные законы социума…
Внутри шевельнулось любопытство: она еще не посетила церковь Святой Магдалины. Но усталость от хлопот и впечатлений первого дня в Париже перевесила. Эллин пошла спать и уснула сразу, как только её голова коснулась подушки.
Наутро Эллин пошла прогуляться по улице Руаяль, в конце которой находился собор Святой Магдалины.
На пути ей попалась чудесная кондитерская Laduree. Позолоченный лепной потолок заведения украшали изображения ангелов. Внутри роскошных витрин красиво лежали разнообразные торты и пирожные, манящие посетителей раскошелиться на их необычайно вкусную нежность.
Глаза у Эллин разбежались при взгляде на всё это великолепие. Она попросила продавца отпустить ей самое любимое лакомство француженок, и та с улыбкой завернула несколько вкуснейших пирожных-macarons.
Выйдя на улицу, Эллин решила попробовать одно из них – с малиновым кремом между двумя миндальными безе. Откусив хрустящий кусочек, она ощутила сладкий взрыв, осколки которого осели в уголках губ, а по языку растёкся упоительный вкус начинки.
