Войдя в квартиру с чемоданами, они оба застыли на пороге. Знакомый до боли запах этого места теперь стал отдавать пустотой заброшенного помещения. Настя поставила сумки, и скрылась в одной из комнат.
«Он сейчас решит, что я плачу в комнате отца, и придет меня утешать» – подумала Настя.
«Пошла в туалет с дороги» – подумал Никита, неспешно, снимая куртку. Нащупав выключатель, он зажег свет, и начал потихоньку разбирать вещи в прихожей.
Настя, так и не дождавшись утешения, вышла к нему.
– Чего там делала? – спросил Никита без интереса.
– Стояла в его спальне… – грустно сказала она.
– Ну, молодец. Давай постараемся сегодня все разобрать. Вещей не так много. А завтра сделаем уборку. Я уже узнавал насчет работы, мне должны позвонить, – говорил он, распаковывая чемоданы и раскладывая все на диван.
Их семья всю жизнь жила в Питерке Саратовской области, в частном домике, на окраине. Отец и мать не ладили, и когда Насте было 15, они разошлись. Отец уехал жить в город. Причину им так и не сказали. Мама была очень своенравной женщиной, всю жизнь она проработала хирургом. Крепкие нервы и жесткий характер. Только однажды она проронила одну единственную фразу: «Он всю жизнь лгал мне». Больше эта тема не поднималась и не обсуждалась.
Вскоре их отец умер от сердечного приступа, оставив квартиру детям. Настя заканчивала одиннадцатый класс тогда. Это было ранней весной. Хоронили его в селе. Настя была безутешна, она несколько раз падала в обморок на похоронах, плакала целыми днями, и ночами тоже. А мама, напротив, не проронила и слезинки. Никита учился на втором курсе в лицее. Он не отходил от Насти, потому-что через неделю после трагического события она уже не вставала, у нее началось сильнейшее нервное и физическое истощение. Мамы целыми днями не было дома – она ушла в работу. Бросилась в неё, как в омут, с головой. Лишь изредка она заходила к Насте, напоминая, что нужно перестать истерить, и доучиться. Она не собиралась потакать ее состоянию, чтобы та не начала жалеть себя еще больше. Кроме того, их мать и сама очень переживала, и тратила всю энергию на то, чтобы этого не видели дети.
На десятый день после похорон Насте было совсем плохо. Мама дала ей какие-то лекарства, и она заснула. Никита тихонько накрыл ее одеялом, и вышел во двор. Он не курил обычно, но после смерти отца в его кармане завелась синяя пачка Винстон. Он очень переживал за Настю.
– Она заснула? – спросила мама.
– Да, – ответил он, немного смущенный тем, что его впервые застукали за курением.
– Дай сигарету, – вдруг попросила она.
Они, молча, сидели и курили.
– Она совсем слабая, ее надо в больницу, – сухо произнесла худощавая белокожая женщина с очень красивым выразительным лицом. От этих слов у Никиты все сжалось внутри. Страх окутал его целиком.
– Я вызову врача? – спросил он, заикаясь. Он потерял отца, а теперь Настя нуждается в госпитализации. Наверное, нормальные люди реагируют иначе, но Никиту уже преследовали картинки, как он кладёт цветы на её свежую могилу.
– Тебя из колледжа отчислят, если ты не приедешь в ближайшие дни. Мне только что звонили. У них там с этим строго.
– Я не могу сейчас ее оставить, – ответил он.
– Вы оба останетесь без образования! – нервно произнесла мама.
– Ничего, поедем в город, как только все утрясется. Она поступит в колледж, я буду работать. Я не оставлю ее сейчас! – твердо сказал Никита. Она понимала, что спорить с ним уже бесполезно. Он давно вырос. Она гордилась им.
– Ты сам–то как? – спросила она.
– Я? Нормально.
Никита в те дни даже не понимал, как он себя чувствует. Поплакать об отце у него времени не было. Сначала он занимался похоронами. Он считал этот обычай варварским, и предлагал кремацию, но все были против. А, после похорон, Насте стало плохо. Не ела толком. Временами она молчала, и ни с кем не разговаривала, а потом её накрывало, и она плакала часами. Мама делала ей укол, и Настя засыпала. Седативные препараты не помогали.
Никита в тот день вызвал карету скорой помощи. Когда она приехала, Настины вещи были уже собраны. Они аккуратно ее разбудили. Настя долго не открывала глаза, чем довела Никиту до полуобморочного состояния. Он поехал с ней, и был рядом все две недели, пока ее держали в больнице. Ей делали уколы, ставили капельницу, заставляли кушать. Она плакала, часами смотрела в окно на чертову весну, которая была сама по себе, и не замечала ее беды. А Никита заигрывал с самой толстой медсестрой, и плёл чертиков из капельницы.
На седьмой день пребывания в больнице Никита куда-то ушел. Когда Настя проснулась, его не было рядом. Вскоре он вернулся с ее курткой в руках.
– Одевайся! – сказал он серьезно. На нем не было лица.
– Что случилось? – испугалась Настя.
Он не ответил. Внизу их ждала машина его друга. Дорога была мучительной и пугающей. Насте было плохо, хотелось лечь и заснуть, а приходилось сидеть и волноваться.
Машина остановилась у церкви. Никита не верил в бога, он был атеистом с рождения. Настя же верила, и, иногда, молилась.
Он помог ей войти в церковь. Там она долго разговаривала с батюшкой, пока Никита с другом курили у входа. Она рыдала, батюшка говорил простые слова простым языком. Потом дал ей кусочек хлеба и ложку вина. Это был обряд причащения. Она исповедовалась ему, рассказала все, что ее терзало, а он отпустил ей грехи.
Но это было еще не все. После, Никита отвез ее на могилу отца. Друг ждал их в машине. Никита притащил ее туда почти силой, за руку.
Перед ними был бугор земли и крест.
– Зачем ты меня сюда привел? – спросила она в панике. Она боялась этого места больше всего.
– Смотри! – рассерженно крикнул до этого сдержанный и молчаливый Никита, – Вот под этой кучей земли лежит отец! Наш отец умер! И его закопали в землю! – она зарыдала, упав на колени, он поднял ее за руки и встряхнул. Она смотрела на него мокрыми от слез глазами. Ее лицо было изможденным.
– Ты его любила. Я тоже его любил. И мама его любила. И он нас всех любил. Но так случилось! Его жизнь прошла. Она закончилась и не тебе судить правильно это, или нет. Ты не можешь его вернуть. Но ты можешь жить, ты – его самый близкий человек. Если он видит сейчас, что ты с собой делаешь, он в гробу переворачивается, потому-что он оттуда ничего не может сделать, ничего! Я тоже потерял отца! Ты хочешь, чтобы я и тебя потерял?! Может мне руки на себя наложить, раз тебе плевать на меня?! Если ты не перестанешь убиваться, и не начнешь есть, ты умрёшь! И тогда я тоже сдохну! Сразу! Поняла?! Мне надоело видеть, как ты угасаешь! Сука! Живи! Он не для того дал тебе жизнь, чтобы так ей распоряжалась! Или ты решила, что теперь тоже должна умереть?! Когда умирают родители – это нормально, это закон природы. А когда умирают молодые – вот это край! Ты думаешь, мама не переживает? Она по ночам разговаривает с его фотографией, и плачет! Она все держит в себе, ей еще тяжелее, просто она сильная! И отец был сильный. А ты в кого такая?! – временами он переходил на крик, тряс ее за плечи. Она была в шоке, смотрела на него широко раскрытыми глазами, из которых текли слезы.
– Врачи сказали, что тебя не выпишут, их лекарства не помогают! Понимаешь? Антидепрессанты не помогают! Ты будешь жить, или, может, тебя прямо тут оставить, чтобы два раза не носить, а?! – он швырнул ее на могилу.
Она упала и снова зарыдала в голос. Друг Никиты вылез из машины, собирался, было, идти к ним, но Никита отрицательно покачал головой, и тот залез обратно. Никита был весёлым и дружелюбным обычно, но, когда он злился, сам чёрт закрывал на крючок ворота преисподней изнутри. На всякий случай. Береженого бог бережёт.
Никита сел на землю, и тоже заплакал, закрыв лицо руками. Слишком тяжело ему далось все это. Настя обняла его. Они успокоились. Он гладил ее по волосам, просил прощения, потом поднял ее, она с трудом стояла. Он нес ее на руках. В машине она отключилась, и пришла в чувства только в больнице, от нашатыря. С того дня она пошла на поправку. Через неделю ее выписали. Она пришла в себя, и смогла закончить школу. А вот Никиту отчислили. Зато он поставил на ноги Настю. Отец гордился бы…