Раскаты грома рвали небо на куски. Угрюмые серы тучи маршировали, как солдаты, не давая солнцу пробиться даже на секунду. Осень вступила в свои права, и заявила об этом во всеуслышание. Ветер вёл её под руку, как галантный кавалер, сопровождающий свою даму на бал. Пожелтевшая измождённая листва кружилась, вздымалась вверх, и осыпалась под ноги торопливых прохожих.

Райцентр. Глубинка. Старинная двухэтажная постройка с высоченными потолками и деревянным полом. Внутри было прохладно, и не только из-за погоды.

– Может, попробуем начать всё сначала? – сбивчиво верещала красивая худенькая блондинка с растрепанными волосами, которые доходили ей до пояса. У Насти была какая-то уникальная хрупкая красота. Но сегодня даже она не спасала.

Денис молчал. Тишина была такой твёрдой, что на ней хотелось повеситься. Надежда в её душе никак не хотела умирать. Может, он передумает?

– Нет, Настя, нет, – он покачал головой, и опустил глаза. Надежда в сердце блондинки издала предсмертный хрип, и откинулась, закатив глаза. Вот и всё. Очередная «любовь навсегда» накрылась добротным, сделанным ещё в СССР, медным тазом. Окончательно и бесповоротно.

Настя выбежала в подъезд, и бросилась вниз по лестнице на шпильках, втайне надеясь убиться насмерть. Это снова с ней случилось. На улице начинался дождь. Сердце осени – октябрь. Легкую куртку продувало насквозь. Шапку у него забыла. Да, к черту его вместе с шапкой! А впереди было то само страшное, чего она боялась.

Она зашла в дом. Мамы не было. Дома был только он. Она снимала высокие белые сапоги, мысленно придумывая, с чего начать разговор. Когда сапоги были сняты, Настя разогнулась, и увидела его прямо перед собой. Без каблуков её макушка доставала ему до подбородка. Темные волосы, красивые четкие брови, выразительные зеленые глаза сверлили ее. Он понял всё по её выражению лица. Она это увидела. Он расплылся в ядреной улыбке.

– Вы расстались? – уточнил он, так, на всякий случай.

– Нет. Не совсем. Да.

Ну, вот! А так хорошо получалось врать первые три секунды.

– Он меня бросил! – обиженно призналась она, позволив себе заплакать.

Он прижал ее к себе. Крепко – крепко. Именно так, как хотелось ей в тот момент. Она плакала минут пять, потом успокоилась, подняла глаза, он все еще улыбался своей дьявольской улыбкой.

– Все? – спросил он.

Издевается, поняла она. Вот же сволочь! Она кивнула.

– С тебя пятьсот рублей, милая, – спокойно сказал он. Ей захотелось его убить!

– Я знаю! – прошипела она, оттолкнув его.

Настя зашла в ванную, умыла лицо. Посмотрелась в зеркало с кислой миной, еще минуту простояла перед дверью, собираясь с мыслями.

– Зачем тебе мои деньги? Ты все равно на них еды притащишь! – спросила она, выйдя из крохотной ванной. Никита сидел в кресле перед телевизором, попивая горячий чай. Не отрывая взгляда от телевизора, он ответил:

– Потому–что ты проиграла. В следующий раз ты не будешь спорить со мной.

– Я не понимаю! Ну, почему у меня не получается строить отношения? Что я делаю не так? – спросила она, присаживаясь к нему на колени.

– Ты выбираешь не тех. У тебя ужасный вкус. Не знаю, как вы продержались этот месяц.

– Вообще–то почти два! – возмутилась Настя.

«Месяц, две недели и шесть дней» – подумал Никита.

А вслух сказал:

– Разве? Ну, два так два.

Две недели спустя, в то же самое время, они уже сидели на заднем сиденье в пыльном рейсовом автобусе. Её голова лежала на его плече. Он смотрел на уныло проплывающие пейзажи за окном. Было ясно, во все окна били солнечные лучи, ослепляя глаза. Казалось, что может быть лучше? Перебраться в большой город, начать все с нуля там, где никто не назовет тебя извращенцем. Но Никиту ела тревога, преследовали воспоминания. Вот он заходит в спальню Насти. Ей 15 лет, волосы у нее тогда были до колен… божественно. Она причесывается перед зеркалом, а он просто любуется ею. Затем, она оборачивается, замечая его отражение. На ее невыносимо милом личике появляется его любимая озорная улыбка.

– Что?.. – рассеянно протянула она.

Возникла пауза, он больше минуты просто смотрел на нее, а она на него. В такие моменты ему казалось, что они общаются астральными телами, или душами.

Далее, его воспоминания перенесли его в тот самый вечер, когда все началось. Это случилось в конце апреля, на школьном вечере. Настенька училась в седьмом классе, он – в девятом. Из колонок ревели хиты тех времен. Девочки дрыгались в центре зала, мальчики были рассредоточены по периметру: так удобнее было передавать по кругу тайком принесенные спиртные напитки. Никита наблюдал за рыжим Андреем из старших классов, который не отходил от Насти, и его распирало какое–то странное темное чувство: то ли ярость, то ли изжога.

А вот конец этого вечера. Никита вышел, что называется, за угол, и, выпустив наружу все лишнее, осознал, что находится там не один. Прямо за углом, в двух метрах, были слышны чмоканья, стоны и тихие разговоры. Еще через секунду он догадался, что это Настя и рыжий Андрей там делают то, о чем оба пожалеют уже через пару секунд. Он застал их голыми наполовину, с его рукой в ее джинсах. Он не знал, что сказать, поэтому просто стал его бить. Потом еще, и еще, и еще…

Настя визжала, как бензопила в разгар трудовой деятельности. Когда он остановился, рыжий Андрей лежал на земле, скрючившись от боли, и стонал. Настя убежала.

– Больше к ней не подходи, – тихо сказал Никита, как бы, объясняя свое поведение.

 Он догнал ее возле дома. Она была зла.

– Ты что творишь? Ты зачем это? Ты совсем уже! – кричала она.

– Я слышал, как он говорил, что хочет с тобой переспать, – соврал Никита.

– Да? И что? Я тоже этого хотела! Надо же когда–нибудь начинать! Не лезь в мою жизнь! – она кричала что–то еще, жестикулировала, а он смотрел, как еще прохладный ветер развивает ее кудрявые длинные волосы, как ей идет эта короткая серая куртка, как зло сверкают ее глаза. Всё было, как в замедленной съёмке. Её черты, её запах, само её присутствие! Никита сгреб её в охапку, и целовал полутора часа, прижимая к хлипкому деревянному забору. А она отвечала так страстно и горячо, что они оба всё поняли в тот вечер. Поняли, что не могут друг без друга, что любят друг друга. И вовсе не как брат и сестра. Запретный плод был сорван и откушен. Чуть позже они съедят его целиком. Ох, как же сладко вспоминать те минуты!

 На плече что–то шевельнулось, это заставило его мозг выключить просмотр воспоминаний.

– Есть наушники? – спросила Настя, наполовину раскрыв сонные глаза.

– В кармане посмотри.

Она достала наушники, и включила что–то из Rasmus. Ей тоже было тревожно. Переезды всегда жрут нервы. Благо, музыка помогла ей расслабиться, и она тоже ушла в воспоминания.

 Ночь, родительский дом, она долго не может заснуть. В комнате душно: середина лета. Мама спит в соседней комнате. Она слышит едва различимые шаги. Он стоит в дверном проеме. Лица не видно. Такой высокий, широкоплечий… он выглядел старше своих лет, вел себя, как взрослый. За исключением тех случаев, когда творил невообразимые глупости, причиной которых всегда была она.

Настя поднялась на локтях.

– Иди ко мне. Я никак не могу заснуть, – сказала она.

– Глупая, – отозвался он, стоя на месте.

– Почему? – через улыбку спросила она.

– Если я пойду к тебе, ты точно не заснешь.

 И он выполнил свое обещание. От воспоминаний ей стало легче. И в голову тихо постучалась мысль о том, что теперь они будут жить вдвоем, в городе, где никто не сможет их обвинить в чем-то странном, в чем то, что противоречит здравому смыслу, и не укладывается в головах серых масс.

 Саратов принял их тихой осенней погодой с запахом бензина и ароматом духов кого-то из прохожих. Довольно тепло для начала ноября. Много фонарей, которые не пускали ночь в город, оставляя ее где-то сверху. В их районном селе ночь всегда была настоящей, потому-что местные хулиганы, видимо, работали на армию тьмы, и разбивали те редкие фонари, что периодически загорались в центре. Про окраины и говорить нечего: там о фонарях не слышали.