Летят перелетные птицы

летят они в дальнюю даль.

хотят они там выводиться,

и это их птичья мораль

И тянутся с севера стаи,

без сна и сиесты почти.

И падают с неба, бывает,

они, обессилев в пути.

А осень янтарною кистью

рисует свой автопортрэт.

Но только в Израиле листья

с деревьев не падают, нет.

И в пору печальную года

вовсю раскрутив циферблат

над нами смеется природа

на свой, оскорбительный лад.

Знакомые очень сюжеты

израильский наш феномен:

срываются с неба ракеты

И листьев и птичек взамен

1.23 Зимняя буря в Израиле. 16 января 2019 года

Как непорочно чист покров

наброшенной на землю ваты

добром, как светом заклеймён.

Лишь цепь следов

уже бежит куда-то

в чертоги будущих времён

1.24 Негев. Вечер пятницы

Ржа заката блекнет понемножку,

веет воздух прелью и тоской.

Сумерки крадутся серой кошкой.

Тишина. Расслабленность. Покой.

Благодати шаль легла на плечи,

сея просветления пыльцу.

И горят, шаббат встречая, свечи -

Псалмом благодарности Творцу.

Над домами колесом телеги

катится луна на небосвод.

Пятница закончилась, и в неге

Негев отдыхает от забот.

1.25 Вади кельт. иудейская пустыня

Вади Кельт – высохшее русло (ручей), тянется с запада на восток, через Иудейскую пустыню, от Иерусалима до Иерихона. Сюда направляли козла отпущения за грехи всего народа "к Азазелю"

В пещеры Вади Кельт удалялись отшельники, чтобы быть ближе к Богу.

По преданию на горе Каранталь постился 40 дней, а затем подвергся искушению Иисус Христос.

Голы лунные пейзажи.

Гор голодных вернисажи:

охра, сепия и даже

терракот и карамель.

Как обпоен белладонной

Разум, жаром исступленный.

Жжется воздух раскаленный

Это, детка, Вади Кельт!

Иудейская пустыня.

Камень, щебень, пыль и глина.

Как морщины исполина

вади режут гор кисель.

Никого. Лишь в тенях резких

то ли оживают фрески

То-ли искуситель в феске,

то ли крошка Азазель.

В логах, балках и распадках

серый вьюн ползет украдкой

змей да ящериц укладки.

Жизнь и скаредна и зла.

Грозному Творцу внимая

Плачет здесь душа немая.

И грехи с себя снимает

отпущением козла.

1.26 Негев. первая ночь 5779 года

Бледный отсвет от заката

как змея ползет куда-то.

Мозаичные вершины

оплывают синевой.

Месяц пялит, будто кобра,

зрак презрительно-недобро

на костер наш, на машину,

чуть качая головой.

Горы сыплют прах горстями

обрываясь в море прямо.

Берег как на пилораме

режет мертвая вода.

И как в старой доброй драме

вдаль бредут волхвы с дарами,

а над древними горами

разгорается звезда…

Мы сидим на толстой слеге.

Тлеют у'гли красно-пеги,

зреет кофе в томной неге

(в пол-пустыни аромат)

Море, горы, звёзд побеги,

Над макушкой капля Веги…

Это Негев, древний Негев

поднебесный стилобат.

Через два часа пустыня

окончательно остынет

Скорпионы и фаланги

к нам ползут из нор и дыр.

Над осевшей серой пылью

распластав в пол неба крылья

то ли сокол то ли ангел

охраняет этот мир.

Ничего, что жизнь убога.

Здесь, у звёздного чертога

благодати слишком много.

Воздух пьётся как вода.

Без сомнений, без предлога

Здесь душа в ладонях Бога.

И ведет тебя дорога

прямо в вечность. Навсегда.

стилобат – в древних храмах верхняя ступень, на которую опирались колонны храма.

1.27 Реквием

для Иерусалима

Полдень давит оголтело,

воздух душит, как Отелло.

Щели улиц тлеют прело

как обугленный шашлык.

Только камень раскаленный

да клочки олив на склонах.

Колокольня Елеона

тянет в небо желтый клык.

Старый город евусеев.

Бродят толпы ротозеев,

в обалдении глазея

и внимая без мозгов.

Как шуршанье тараканье

стен старинных трепыханье

и зловонное дыханье

древних проклятых богов.

Даже днем в теней сплетеньи,

бродят призраки в смятеньи,

и садятся на ступени

в ад сошедшие давно.

Сверху небо синепенно,

но внизу шипит геенна,

и безумье бьется в венах

как бродящее вино.

Камни кровь впитали в поры.

Крики, стоны, слезы, споры.

Лицемеры, хамы, воры.

Ярость, ненависть и зло.

Тяжко дышит этот город

как скрипучий старый ворот,

как нахохлившийся ворон

чье столетье истекло.

К Храму спряталась дорога,

Вера стала выше Бога.

Лицемеры у порога,

нищим в сердце места нет.

Много слов, но смысла малость,

Правда где-то затерялась.

На закате солнца алость

красит Храм в багровый цвет.

Здесь проклятья, здесь проказа.

Столько горя вместе сразу!

От миазмов и до сглаза

черных пятен стробоскоп.

Он ужасен. Он заразен.

Чтоб отмыть его от грязи

ливня мало. Может, сразу

у Творца просить потоп?

1.28 Израиль день независимости. Йом а ацмаут

Жили были дед да баба

в стародавние года.

Не евреи, не арабы.

Их и не было тогда.

Без налогов, без обмана

люди жили легче птиц

На просторах Ханаана,

ибо не было границ.

Без болезни нет лекарства.

Появились государства,

и интриги, и коварство,

и налоги и цари.

И потомки Авраама

дрались, с братом брат, упрямо,

и росли обиды-шрамы,

Черт их гордость подери!

Тыща лет до новой эры:

Ханаан расцвел без меры.

Дети иудейской веры

подняли свою страну.

И, еврейскими трудами,

весь Израиль цвел садами,

был богат людьми, стадами.

Вот как было в старину.

Меж Египтом и Востоком

по долинам нешироким

зацепив Израиль боком

шли торговые пути.

Место стрёмное такое.

Жить здесь в мире и в покое

и неможется почти.

То халдеи, то мидяне,

ассирийцы-северяне

(смерть летучая в колчане),

разоряли, били, жгли.

Греки, римляне, ромеи,

Крестоносцы-лиходеи,

Мамелюков злобных беи

пили кровь Святой Земли.

Палестина опустела,

словно хата обгорела.

Не найти в ее пределах

процветания следов.

Всюду пусто и пустынно,

лишь кочевья бедуинов

да болот густая тина

и десяток городов.

Пять веков еще Османы

не добры, хотя гуманны,

здесь алкали каши манной,