– Да, – усмехнулся он, – действительно. Нет, в других комнатах просто нет места.

– Ааа, – протянул врач сочувственно, – ремонт все–таки делаете? Не волнуйтесь, уже через пару недель сможете продолжить работы. А пока отдыхайте и выздоравливайте!

Поблагодарив врача за визит, оставшись один на один с этим местом, Костя почувствовал, как осознание происходящего медленно доходит до него. То ли так влияла температура, то ли эти чёртовы потолки и шкафы вокруг, но он почувствовал себя загнанным в ловушку зверьком, сердце которого вот–вот лопнет от испуга, не успев даже увидеть своего губителя. И сейчас дверь этой ловушки закрылась, а ключ был выброшен в глубокое море. Конечно, он сможет выйти на улицу. В теории. Но ломота в теле явно давала понять, что следует смириться и ждать выздоровления. Костя лёг на диван и долго и безразлично всматривался в потолок. Слезы медленно стекали по щекам, но он будто не замечал их.

Когда оцепенение спало, он позвонил начальнику, пытаясь говорить как можно более спокойно и сдержанно.

– Может, это и хорошо, – выдохнул руководитель, – побудешь дома, попрощаешься с отцом нормально. Домом займешься. Ты же говорил, что там много всего решать с продажей. Может, передумаешь. Всё–таки семейное гнездо.

Костя молчал. Ему нечего было ответить.

– Извини, наверное, лезу не в свое дело.

Он успокоил его, ответив, что ничего такого в этом вопросе нет, просто из–за температуры слишком устал и ослаб. Пожелав друг другу спокойной ночи, они закончили разговор.

Утро следующего дня встретило его болью в спине, ногах и голове. Приняв прописанные врачом лекарства, он понял, что единственное чего сейчас хочет – снова вернуться в теплую кровать. Но нужно было поесть. Яичница подгорела, но он абсолютно не обратил на это внимания. Его голова была занята совершенно другим.

Проспав ещё два часа, Костя понял, что больше не может лежать. Нужно было подвигаться, хотя бы чуть–чуть, найти хоть какое–то занятие. Еле встав с дивана, он попытался найти что–то интересное в книжном шкафу. Полные собрания Лондона, Уэлса, Толстого, Гоголя. Не то. Не сейчас. На одной из полок были книги отца. Костя никогда не читал ни одну из них от начала до конца. Сам толком не помнил почему. Он взял книгу в руки.

«История древних цивилизаций – от А до Я» – кажется, первая книга Евгения Дмитриевича Мишина. Начинающего писателя–историка, которому было суждено стать горячо любимым в узких кругах. Не сказать, что они жили невероятно богатой жизнью за счет денег с продаж, но он имел своего преданного читателя в лице студентов, другой профессуры и простых любителей, которые просто интересовались предметом. Спустя пару лет он даже смог позволить себе выкупить вторую часть дома обратно. Когда–то Дом целиком принадлежал его семье, но потом они продали половину. Отец был так горд, когда вернул Дом в их владения. Наша крепость, говорил он. Костя никогда это крепостью не видел. По крайней мере не своей.

Из прочной крепости, которая защитит тебя от любого ненастья, бежит лишь безумец. И ему хватило сил им стать.

Пролистав книгу, он понял, что она совсем небольшая. Триста с небольшим страниц. Где–то загнуты углы, местами что–то написано на полях. Интересно, это заметки мамы или папы? Их почерки всегда казались ему похожими. Он отложил её. О чём бы она ни была, сейчас не время читать отцовские работы. Не когда он пытается писать что–то сам. И так слишком много сравнений он слышал в свой адрес. Люди, которые узнавали его отца, всегда спрашивали станет ли он тоже писателем, на какую специальность хочет поступать, планирует ли быть исследователем? И будто им назло, он не хотел этого, хоть и писал. Прятал черновики под матрас, лишь бы Евгений Дмитриевич не увидел. Как–то мама нашла их. Не спросила ни слова, лишь пообещала, что не расскажет. Поняла ли она в том момент, как сильно он боялся его? Как сильно ненавидел?

Осмотрев домашнюю библиотеку, он так ничего интересного и не нашел, но зато потратил довольно много энергии на это занятие. Достать книги с некоторых полок было особенно тяжело. Чёртовы трёхметровые потолки и такие же огромные шкафы. Кажется, сейчас даже таких не делают.

Костя провел остаток дня сидя в оранжерее в попытках написать хотя бы несколько строк, набросать идею для первой главы, но мысли убегали от него, внимание не хотело слушаться, самовольно переключаясь. В итоге он обнаружил себя рассматривающим бонсай, стоящий на деревянном столике. Самое красивое здесь растение. Этот фикус мама любила какой–то особой любовью, это было видно. Она тщательно подрезала его, формировала крону, пересаживала, удобряла. Костя наблюдал за этим с непониманием. Разве можно так сильно заботиться о чем–то таком бесполезном, как это деревце? Следующая мысль заставила отвести от дерева взгляд. Вся оранжерея выглядела ухоженной. Неужели отец делал это сам после её смерти? Костя никогда не видел, чтобы он даже близко подходил к этой комнате. Периодически он привозил для мамы удобрения, землю, новые горшки, протягивал их ей и уходил наверх – работать. Мама занималась ими сама, лишь иногда, когда горшки были совсем тяжелые, она просила Костю помочь. Он, конечно, соглашался, но каждый раз после подолгу мыл руки под теплой водой. Ему казалось, что он весь пропах землей. Сладковато–горький пряный запах казался ему невыносимым.

Погасив свет, Костя вернулся в гостиную. Он быстро уснул, но также быстро проснулся от кошмара. Ему показалось, что кто–то коснулся его лба. Теплой и ласковой рукой. Так, как касалась только мама. Если бы он был суеверным, решил бы, что это призраки, духи, демоны – что угодно, но он был человеком давно не верующим ни во что. И всё же он судорожно положи руку на пустую шею.

Крестик, который подарили ему родители на пятилетие, лежал в земле, над маминым гробом. Спрятанная за землей цепочка, которую он бросил на него во время похорон. Никто и не заметил. Его вера в бога строилась исключительно на её вере. Когда её не стало – не стало и той крохотной частички надежды на справедливость, высшую силу и любовь, которую символизировала эта цепочка, по привычке висящая на шее. В тот день он уехал сразу же после похорон, не оставшись даже на поминки. Работа. На которой ему явно бы дали выходной. Но он не мог. Не мог находиться там, с отцом и их общим горем один на один. Не мог сидеть в этой гостиной, смотреть на эти растения вокруг и не думать о том, что произошло. Не мог терпеть этот сладкий запах земли, который, как ему казалось, залез куда–то в лёгкие, под кожу, под ногти, будто вечное напоминание том, что он сделал с её верой.

Умрет ли он здесь? Костя думал об этом спокойно, не пытаясь запугать себя. Это даже казалось ему смешным. От судьбы не убежишь, он пытался, а в итоге снова очутился здесь. Среди стен, которые свисали над ним, грозя рухнуть, раздавить. Он практически чувствовал эту тяжесть на своей груди. Или это была болезнь?

За короткими, температурными, яркими, абстрактными кошмарами была темнота гостиной, за ней снова переведенное дыхание, попытки уснуть, снова кошмары. Промучившись всю ночь, к утру ему все же удалось задремать спокойно и не просыпаться до полудня.

Проснувшись, он недовольно и устало потянулся. С ужасом взглянул на часы на стене. Решил, что они стоят, потому что не могло быть почти час дня. Перепроверив время и на телефоне, он позвонил начальнику, готовый оправдываться.

– Я же сказал, – строго ответил тот в трубку, – ты мне живым нужен, поэтому лечись. Попроси врачей прислать нам больничный лист и лечись. Ты не в состоянии сейчас работать.

Костя хотел было возразить, но его перебили:

– Это не обсуждается. Отдыхай и набирайся сил.

На секунду ему показалось, что это забота, но он знал, что это был лишь голос уставшего человека, на плечи которого упали переработки одних, беспокойство о здоровье других и собственные дела. В такой ситуации, начальству точно не позавидуешь.

Осознав, что теперь он остался без занятия на все эти две недели, Костя окончательно почувствовал себя беспомощно. Единственное дело, которым он мог заниматься, теперь ушло от него, оставляя наедине с этим местом. Будто оно знало, что так будет. Отняло родителей, работу и возможность уехать, чтобы остаться с ним один на один, расквитаться за трусливый побег, убедиться, что в этот раз он не сбежит никуда и никогда. Дыхание сбилось, голова закружилась. Это понимание накатывало горячей, липкой волной. Дом поглотит его. Заберет, пережует и выплюнет, как он делал неоднократно в детстве. И с тех пор ничего не изменилось.