Когда он удалился, мы с мисс Трелони несколько минут молчали. Наконец она подняла глаза, и на краткий миг мы встретились с ней взглядами; после этого я не согласился бы поменяться местами даже с королем. Какое-то время девушка занималась тем, что устраивала отца поудобнее на диване, а потом, попросив меня не спускать с него глаз до ее возвращения, торопливо вышла прочь.

Немного погодя она вернулась с миссис Грант, двумя служанками и парой мужчин, которые принесли раму, спинки и прочие детали легкой железной кровати. Слуги в два счета собрали ее, после чего покинули комнату.

– Нам надо все приготовить к возвращению доктора, – пояснила мне мисс Трелони. – Он наверняка распорядится уложить отца в постель, а даже на самой простой кровати ему будет удобнее, чем на диване. – Она придвинула стул вплотную к дивану и уселась подле отца.

Я медленно обошел комнату, внимательно рассматривая все, что привлекало взор. Что и говорить, в ней хватало диковин, которые вызвали бы любопытство у любого человека даже при менее странных обстоятельствах. Помимо предметов мебели, обычных в хорошо обставленной спальне, там находилось великое множество изумительных древних артефактов, по большей части египетских. А так как комната была огромная, в ней поместилось без счета разных вещей, подчас весьма внушительных размеров.

Я все еще обследовал комнату, когда снаружи донесся хруст гравия под колесами экипажа. Звякнул колокольчик входной двери, и чуть спустя – коротко постучав и услышав «войдите!» – к нам присоединился доктор Винчестер, сопровождаемый молодой женщиной в темном одеянии сиделки.

– Мне повезло! – сообщил он с порога. – Я сразу нашел ее, и она сейчас свободна. Мисс Трелони, позвольте представить вам сиделку Кеннеди!

Я пристально наблюдал за мисс Трелони и сиделкой, пока они обменивались взглядами. Видимо, я настолько привык мысленно оценивать каждого свидетеля в суде и составлять мнение о нем, исходя из разных бессознательных жестов и общей манеры поведения, что привычка эта распространилась и на частную мою жизнь. В этот момент все, что интересовало мисс Трелони, интересовало и меня, а так как она воззрилась на мисс Кеннеди с откровенным любопытством, я невольно тоже присмотрелся к даме, дабы составить свое мнение о ней. Сравнивая двух этих женщин, я словно заново увидел мисс Трелони. Внешне они являли собой полную противоположность друг другу. Мисс Трелони – высокая и стройная, темноволосая, с правильными чертами лица. У нее огромные, бархатно-черные, таинственно глубокие глаза. Смотреть в них все одно что смотреть в черное зеркало, какое доктор Ди использовал в своих колдовских ритуалах. Как-то на пикнике один старый джентльмен, известный путешественник по Востоку, сказал, что бывают такие глаза, в которые глядишь так, словно «глухой ночью глядишь через открытую дверь на огни далекой мечети». Темные брови ее под стать всему облику: густые, изящно изогнутые, они служат достойным обрамлением для прекрасных бездонных очей. Волосы у нее тоже черные, но при этом тонкие как шелк. Обычно черные волосы говорят о животной силе и неукротимой пылкости натуры, однако здесь об этом не идет и речи. Мисс Трелони – совершенный образец утонченности и благородного воспитания, и хотя в ней нет ни малейшего намека на слабость, вся ее сила скорее духовного свойства, нежели животного. Она сама гармония. Стройный стан, гордая осанка, дивные волосы, прелестные глаза, выразительные полные губы, белоснежные зубы, будто освещающие нижнюю часть лица, как глаза освещают верхнюю, высокие точеные скулы, длинные нежные пальцы, узкая гибкая кисть, чрезвычайно подвижная и словно живущая собственной, независимой от руки жизнью, – все эти совершенства сливаются в образ восхитительной женщины, покоряющей сердце и изяществом, и красотой, и очарованием.

Сиделка Кеннеди, напротив, была ниже среднего роста, коренастая, с полными руками и широкими, сильными, привычными к труду ладонями. Все в ее наружности было цвета осенней листвы: желтовато-каштановые волосы, густые и длинные, золотисто-карие глаза, загорелое конопатое лицо с кирпично-румяными щеками. Красные губы и белые зубы не нарушали, а лишь подчеркивали общую цветовую гамму. Задорно вздернутый нос, как все подобные носы, заставлял предположить в ней натуру великодушную, деятельную и доброжелательную, а широкий чистый лоб, пощаженный веснушками, свидетельствовал о живом уме и здравомыслии.

По пути из госпиталя доктор Винчестер посвятил сиделку в необходимые медицинские подробности, и теперь она без лишних слов приступила к своим обязанностям. Деловито осмотрев недавно собранную кровать и взбив подушки, она обратилась к доктору за указаниями. Затем мы вчетвером подняли бесчувственного мужчину с дивана и, стараясь ступать в лад, перенесли на постель.

Вскоре после полудня, когда вернулся сержант Доу, я отправился в свои комнаты на Джермин-стрит, чтобы отослать в дом Трелони все вещи, бумаги и книги, которые могли мне понадобиться в ближайшие дни, а потом поспешил в суд.

Сегодня там принималось окончательное решение по важному делу, а потому судебное заседание затянулось. Когда я въезжал в ворота особняка на Кенсингтон-Пэлас-роуд, часы уже пробили шесть.

Меня разместили в просторной комнате рядом с покоями больного. В тот вечер мы еще не установили точный распорядок дежурств, и они распределились между нами неравномерно. Сиделка Кеннеди, продежурившая весь день, легла спать, поскольку собиралась снова заступить на пост в полночь. Доктор Винчестер, столовавшийся в доме, оставался рядом с пациентом до ужина, после которого сразу же вернулся обратно. Во время ужина у постели мистера Трелони находилась миссис Грант в обществе сержанта Доу, пожелавшего закончить тщательный осмотр комнаты и смежных с ней помещений. В девять часов мы с мисс Трелони пришли сменить доктора. Днем девушка поспала пару часов, дабы набраться сил для ночного бдения. Она сказала мне, что решила по крайней мере сегодня наблюдать за отцом всю ночь напролет. Я даже не попытался отговорить ее, ясно понимая, что она от своего решения не отступит, но тотчас же твердо положил, что буду наблюдать за мистером Трелони вместе с ней, если, конечно, она не даст понять, что не нуждается в моей помощи. Однако о своем намерении я пока сообщать ей не стал. Мы вошли в комнату на цыпочках – так тихо, что склонившийся над кроватью доктор наших шагов не услышал и вздрогнул от неожиданности, когда поднял глаза и увидел нас рядом. Было очевидно, что загадочность всей этой истории начинает действовать ему на нервы, как это уже случилось с иными из нас. Явно досадуя на себя за то, что выказал испуг, он торопливо заговорил, словно пытаясь скрыть смущение:

– Я теряюсь в догадках, право слово… решительно не понимаю причин столь глубокого и продолжительного ступора. Я еще раз тщательнейшим образом осмотрел пациента и могу с уверенностью утверждать, что мозг его не поврежден: во всяком случае, никаких следов внешнего воздействия нет, – и все жизненно важные органы, похоже, целы. Несколько раз, как вы знаете, я поил мистера Трелони питательным бульоном, и это определенно пошло на пользу. Сейчас дыхание у него ровное и глубокое, а пульс стал медленнее и сильнее, чем был утром. Я не нахожу ни малейших признаков, свидетельствующих о применении какого-либо известного мне наркотического вещества, а бессознательное состояние пациента не похоже ни на один из случаев гипнотического сна, которые я в свое время наблюдал в клинике Шарко в Париже. Что касается этих ран, – он осторожно дотронулся пальцем до перевязанного запястья левой руки, лежавшей поверх одеяла, – объяснить их происхождение я не в силах. Они могли быть нанесены зубьями ворсовальной машины, но такое предположение, мягко говоря, несостоятельно. Теоретически существует также вероятность, что раны нанесены неким диким зверем, предварительно потрудившимся заточить когти. Однако и такое тоже трудно себе представить. Кстати, не держите ли вы в доме каких-нибудь диковинных домашних животных вроде камышового кота или чего-нибудь подобного?