Заметив, как я помрачнел при упоминании денег, менеджер стал успокаивать меня. Обычно он ни с кем, кроме директора не разговаривал, и только давал распоряжения работникам, но сегодня оказался дружелюбнее обычного.

– Это я еще договорился, чтобы поменьше было, ты же как малой пришел сюда, так ничего не ломал ни разу. По правде сказать, попортилось куда больше фруктов, а уж выручку мы потеряли… но я что мог отмыл и положил назад. – Менеджер подмигнул мне. Казалось, в молчаливом состоянии я ему куда больше нравлюсь. – А вот и хорошая новость – тебя переводят. Будешь работать на складе, там тихо, спокойно и посетителей нет.

Я всегда работал на этом месте, и к другой службе не привык. От волнения кровь разогналась по моему телу, притекла она, в том числе и к шее. Я закачался от тяжести, и склонился вниз.

– Не стоит меня так благодарить, – засмущался менеджер.

Кассирша подала пакет, в который, как и сказал начальник, положили голову. Она уже не смотрела кругом, а мирно лежала на дне целлофана. Чтобы голова могла спокойно дышать, я не стал завязывать пакет, а понес его раскрытым. Когда я уходил, некоторые сотрудники жаловались менеджеру, что им придется работать за двоих. Но он только отмахивался.

Я шел по темной улице, не разбирая дороги, редкие фонари совершенно не помогали ориентироваться. К счастью, за десять лет работы, путь до дома был мне детально знаком, и ослабшие ноги сами несли меня туда. Трудности заключались лишь в поддержании равновесия. Если пакет держать в левой руке, то его непременно зацепят машины, а если в правой, то порвут придорожные кусты. Нужно нести его бережно, попеременно меняя позицию.

У дома я столкнулся с новой проблемой: дверца не открывалась. Она не поддавалась давлению ни в одном направлении. Я толкал ее от себя и тащил на себя, пока в изнеможении не навалился на ручку, которая согнулась и открыла проход. Внутри зияла кромешная тьма. Лампочка в тамбуре перегорела еще до моего заселения. Сейчас ее покрывал абажур из пыли и паутины. Слои утрамбовались настолько плотно, что загорись она внезапно, свет не прошел бы сквозь грязь, и никто ничего бы не увидел. Но и тут я прекрасно помнил дорогу и с легкостью поднимался по ступеням. Я безошибочно нашел свою квартиру и ключ от нее, по привычке, в кармане брюк. Двери с ключами открываются проще, поэтому в коридоре я провозился недолго. В квартире меня одолела усталость, хотелось сразу же завалиться спать, но оставлять голову в пакете было нельзя – она могла и задохнуться. До сих пор мне не приходилось искать сидение для головы, поэтому в качестве временного пристанища я умудрился приспособить под нее тарелку – размер подходящий, да и кровь не растечется по квартире, удерживаясь краев. Голова лежала на широком блюде, даже оставалось немного свободного места у каемки. Чтобы ей жилось комфортнее, я подложил полотенце, которое сорвал с ручки духовки. Я никогда не готовил выпечку, поэтому оно сохранило изначальную белизну. Голова по-прежнему оставалась без сознания, поэтому нельзя сказать о том, насколько она прочувствовала комфорт. Она продолжала мирно лежать. Я оставил голову на кухне, а сам завалился спать на диван.

Жизнь с головой

Ночь пролетела в одно мгновение, снов я не видел, зато проснулся быстро. Как оказалось, раньше сон долго сидел у меня в голове и мешал жить. С утра я чувствовал себя на удивление бодро: встал по первому звонку будильника, позавтракал, умылся и обнаружил, что до начала рабочего дня еще полно времени. Тут я смог как следует осмотреть квартиру. Так вышло, что с потерей головы чувства мои изменились. Мне не составляло труда отыскать соль, которая оказалась запрятана на третьей полке в банке из-под кофе. Но то, как она там оказалась, или зачем хранится в ржавой жестянке, я не помнил. На четвертом десятке лет я узнавал себя заново. В первый день моей раздельной жизни я сделал два наблюдения и впоследствии убедился, что они верны. Первое – с головой я куда медлительнее, раз собирался настолько долго, что будильник заводил на полчаса раньше необходимого, второе – в еде более привередливый (в холодильнике хранилось мясо, и хоть это был куриный фарш, он все равно выходил мне очевидно не по карману). Теперь же я мог есть что угодно. Вкуса у заплесневевшего ломтя хлеба нет, кусочек мяса – пресный, чай – пустой, крупа – просто жесткая, но с водой пройдет. Можно есть остывшую и несъедобную пищу и не тратиться на костный фарш, который к тому же и приготовить надо. Так впредь сэкономлю на продуктах и времени. Я переставил будильник на тридцать минут позже, безголовому мне они не нужны. Сегодня эти тридцать придется просидеть, ничего не делая. Я примостился на край дивана и уставился в циферблат.

Минутная стрелка с трудом волочилась за часовой, но никак не могла ее догнать. Солнцу пора было уже встать, но его лучи не озаряли окно, и в комнате горела желтая электрическая лампочка. Наш город хоть и близок к столице, никакими льготами не владеет. Производств, плодородных земель и достопримечательностей в нем никогда не имелось, поэтому Глава дал ему другое предназначение. Рядом вместо деревеньки Леснова, население которой последние годы состояло из десятка старушек, неблагоразумно переживших своих дедушек, воздвигли мусорный полигон. Его сделали небольшим, чтобы не нарушать экологии и привычного уклада жизни тех бабушек. Через год площадка уже переполнилась. Для укомплектовки свалку подожгли. С тех пор с порывами северного ветра на наш город налетал смердящий смог. Сегодня как раз один из таких дней.

Солнце так и не пробилось сквозь туман, но минутная стрелка догнала часовую. Настала пора выдвигаться на работу. Я уже подходил к выходу, когда услышал тяжелое дыхание и стоны с кухни. Голова моя пришла в сознание и пыталась дозваться кого-нибудь. За ночь на тарелку натекла лужица крови и свернулась по краям шеи. При этом белое полотенце ничуть не окрасилось. Цвет лица пожелтел, щеки впали. Шея потеряла свою прежнюю форму, расплывшись по дну тарелки. Заметив меня, она завертела глазами и застонала до хрипоты. Рот мой скривился и дергался, словно в конвульсиях. Все, что я сумел сделать, это обтереть голову влажной тряпкой. С каждым движением затуманенный взгляд прояснялся, в ответ я намывал кожу сильнее и чаще смачивал тряпку. Лицо жмурилось, но это не означало неудовольствие, скорее приступ радости. В морщинках на лбу скопились капли воды, которые собрались между бровей в одну большую каплю и проворно скатились на кончик носа. Почувствовав ее, голова разинула рот и вытянула вверх язык. Она размахивала им, словно маятник, в неуклюжих попытках поймать воду. Вопреки ожиданиям, капля шлепнулась на тарелку, проскочив мимо языка, и растворилась в крови. Глубокая печаль отобразилась на лице моем. Но я прервал грусть – набрал стакан воды и поднес его ко рту, чем несказанно обрадовал голову. Губы вытянулись в трубочку, они еще издали пытались схватить край кружки. Напившись, голова успокоилась. Я принес ей бутерброд и накормил, отрывая от булки небольшие кусочки. Позавтракав, голова мирно уснула под слоем крошек.

Между тем минутная стрелка обогнала часовую более чем на полчаса, до открытия магазина оставалось совсем немного времени. Тайну своей прошлой медлительности я прочувствовал на личном опыте. Я выбежал из квартиры и понесся на работу. Дорогу помечала цепочка засохших кровавых следов (должно быть вчера пакет с головой прохудился). По ним я добрался до супермаркета. Местоположение склада не интересовало работников магазина, за всю прошлую жизнь я никогда там не бывал, и дойти туда в одиночку не мог. Обо всех подробностях новой профессии я собрался уточнить у менеджера. Сотрудники супермаркета с удивлением наблюдали за моим появлением, они держались около витрины, но не спешили приветствовать меня, образовав независимую группку. Те, кто не застал меня вчера, получили возможность увидеть сегодня, и попутно выслушать россказни о происшествии. Эти сознание уже не теряли, но сохраняли настороженность. Я хотел попасть внутрь, чтобы узнать адрес, но прежде, чем нога опустилась на нижнюю ступеньку, менеджер остановил меня. Он вышел из магазина и замер на лестнице, вытянув руку ладонью вперед.