Чтобы ответить на этот вопрос, стоит дать пару рабочих определений. Автоматизацию можно отличить от прочих форм трудосберегающих технических инноваций в том отношении, что автоматизирующие технологии полностью замещают человеческий труд, а не просто увеличивают производительные способности человека. При наличии дополняющих труд технологий та или иная разновидность труда продолжит существовать, однако каждый занятый в ней работник будет более производителен. Например, добавление новых механизмов к автосборочной линии сделает ее работу более эффективной без упразднения работы на конвейере как таковой – чтобы произвести какое-либо конкретное количество автомобилей, потребуется меньше рабочих на конвейере. Приведет ли подобное техническое изменение к исчезновению рабочих мест, зависит от соотносительных скоростей роста производительности и выпуска в автомобильной промышленности: если выпуск растет медленнее, чем производительность труда – а это, как мы увидим, общераспространенный случай, – то в таком случае количество рабочих мест будет сокращаться. Это утверждение верно даже без учета фактора автоматизации. Напротив, подлинная автоматизация происходит всякий раз, когда, как предположил Курт Воннегут в своем романе «Механическое пианино», «в три минуты проделывается работа, на которую перед войной уходил целый час. Хлоп!»[17]. Вне зависимости от того, насколько увеличивается производство, больше никогда не появится новых телефонистов на коммутаторе или машинистов, вручную управляющих прокатным станом. В данном случае машины полностью заместили труд человека.

Значительная часть споров о будущем автоматизации рабочих мест вращается вокруг того, в какой степени нынешние технологии или технологии недалекого будущего являются по своему характеру замещающими труд или интенсифицирующими его. Но отличить друг от друга эти два типа технических изменений сложнее, чем может показаться. Когда в магазине устанавливают четыре кассы самообслуживания, за которыми присматривает и периодически их настраивает один работник, уходит ли в прошлое профессия кассира или же каждый кассир теперь управляет тремя дополнительными устройствами? Крайний взгляд на подобные вопросы представлен в знаменитом исследовании Школы Мартина Оксфордского университета, где выдвинуто предположение, что 47 % рабочих мест в Соединенных Штатах угрожает высокий риск автоматизации. В более позднем исследовании ОЭСР прогнозируется, что высокие риски существуют для 14 % рабочих мест, а еще 32 % грозит значительное изменение способа их функционирования в силу инноваций, которые интенсифицируют труд, но не заменяют его[18].

В действительности можно ожидать, что многих трудящихся оставят без работы оба эти типа технических изменений. Однако неясно, подразумевают ли даже самые высокие из этих оценок, что произошел некий качественный разрыв с прошлым. Согласно одному из исследований, «57 % видов работ, которые выполняли трудящиеся в 1960-х годах, сегодня больше не существуют»[19]. Наряду с другими формами технических изменений, автоматизация была постоянной причиной утраты рабочих мест на протяжении долгого времени. Вопрос заключается не в том, уничтожат ли новые технологии автоматизации больше рабочих мест в будущем – в этом определенно нет сомнений. Суть дела в другом: ускорили ли эти технологии – передовая робототехника, искусственный интеллект и машинное обучение – темпы уничтожения рабочих мест и замедлили ли темпы создания новых рабочих мест в такой степени, что все большее количество людей уже оказываются постоянно безработными?

Если ситуация выглядит именно так, то это полностью перевернет нормальное функционирование капиталистических экономик. Это прозрение, на котором основана теория автоматизации, в 1983 году наиболее сжато и точно сформулировал лауреат нобелевской премии по экономике Василий Леонтьев. «Эффективное функционирование автоматического ценового механизма, – пояснял он, – принципиально зависит» от одной характерной особенности современных технологий, которая заключается в том, что, вопреки стимулированию «беспрецедентного роста совокупного выпуска», они «усиливали доминирующую роль человеческого труда в большинстве разновидностей производственных процессов»[20]. Иными словами, технологии сделали трудящихся более производительными, не отменив необходимость самого труда. Поскольку трудящиеся продолжают получать заработную плату, они обеспечивают платежеспособный спрос на товары и услуги. Технологический прорыв может в любой момент уничтожить этот хрупкий стержень, скрепляющий капиталистические общества. Например, универсальный искусственный интеллект может разом упразднить многие занятия, приведя к тому, что значительные объемы труда вообще не будут хоть как-то оплачиваться. В этот момент информация о предпочтениях значительных групп населения исчезнет с рынка, сделав его нефункциональным. Руководствуясь этим прозрением – и добавляя, что подобный прорыв уже имеет место, – теоретики автоматизации часто утверждают, что капитализм должен быть переходным способом производства, на смену которому придет некая новая форма жизни, не организованная вокруг наемного труда и финансового обмена[21].

Автоматизация может быть устойчивой особенностью капиталистических обществ, однако то же самое нельзя утверждать применительно к теории наступающей эпохи автоматизации, которая экстраполирует отдельные примеры технологических изменений на более масштабную картину трансформации общества. В действительности в современной истории эта теория то появлялась, то исчезала. Восхищение по поводу наступающей эпохи автоматизации можно проследить по меньшей мере до середины XIX века, когда были опубликованы книги «Об экономике машин и производства» Чарльза Бэббиджа (1832), «Рай, доступный каждому без приложения труда» Адольфуса Этцлера (1833) и «Философия производства» Эндрю Юра (1835). В этих работах предсказывалось неизбежное появление преимущественно или полностью автоматизированных фабрик, которые функционируют с минимальным участием человеческого труда, или же он сводится просто к присмотру за машинами. Представления этих авторов оказали значительное влияние на Маркса, который утверждал в «Капитале», что сложный мир взаимодействующих друг с другом машин находился в процессе вытеснения человеческого труда из центра экономической жизни[22].

Предвидения автоматизированных фабрик вновь появлялись в 1930-х, 1950-х и 1980-х, а затем опять возникли в 2010-х годах. Всякий раз они сопровождались предсказаниями наступающей эпохи «катастрофической безработицы и социального краха», которые можно предотвратить только в случае реорганизации обществ[23]. Указание на периодичность появления данного дискурса не означает, что сопровождающие его социальные предвидения следует игнорировать. С одной стороны, технологические прорывы, предсказанные дискурсом автоматизации, по-прежнему могут быть достигнуты в любой момент времени. Одно лишь обстоятельство, что эти прогнозы не подтвердились в прошлом, не означает, что так же будет всегда и в будущем. Более того, подобные представления об автоматизации явно оказались продуктивными в социальном смысле: они указывают на определенные утопические возможности, скрыто присутствующие в капиталистических обществах. В самом деле, некоторые из наиболее прозорливых социалистов ХХ века, такие как Герберт Маркузе, Джеймс Боггс и Андре Горц, либо сами были теоретиками автоматизации, либо вдохновлялись их идеями.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.