Распад СССР сделал Дальний Восток ещё более периферийным, чем это задано самой географией. Столичные писатели перестали ездить в «творческие командировки», местных уже никто не читал. Разрушение системы книгоиздания и книгораспространения больнее всего ударило по малолюдным отдалённым регионам.

Сегодня всё держится на редких энтузиастах. Вернее даже – подвижниках.

Чем связаны герои этой книги – Гончаров, Чехов, Арсеньев, Лондон, Пришвин, Несмелов, Куваев?

Чехов и Арсеньев чтили Пржевальского.

Арсеньев дал компас Несмелову, уходящему в Китай, и вдохновил Пришвина на поездку в Приморье…

Но всё это – внешнее.

Куда важнее и прочнее другая связь – внутренняя.

Названные писатели – очень разные и по биографиям, и по характеру, и по стилю.

И всё-таки они связаны самой территорией и откровениями, пережитыми на ней. Традицией отечественной литературы, которая заинтересованно относилась к гигантскому русскому пространству и сама его расширяла. Нельзя отделять Ломоносова и Пржевальского – от Пушкина и Гончарова, Арсеньева и Венюкова – от Чехова и Пришвина, землепроходцев Стадухина[135] и Шалаурова[136] – от писателей Куваева и Мифтахутдинова.

Белогвардеец, русский фашист Арсений Несмелов вроде бы стоит особняком. Во Владивосток и Харбин он попал случайно. Но ведь и до него сколько людей попадало на Восток в силу стечения невесёлых обстоятельств – как, например, политические ссыльные Вацлав Серошевский, Владимир Тан-Богораз, Михаил Янковский, Бронислав Пилсудский[137]… Они писали книги, занимались наукой, бизнесом, меценатством, так или иначе утверждая на восточных берегах ту самую империю, против которой ещё недавно боролись. Арсений Несмелов, занесённый вихрем истории в Маньчжурию, поневоле стал «нашим человеком в Китае», начав осмысление того, что до него было осмыслить некому.

Очевидным образом выпадает из ряда американец Джек Лондон. Однако он, во-первых, связан с Россией, её литературной традицией и тихоокеанскими окраинами куда крепче, чем может показаться. Во-вторых, он помещён в эту книгу отнюдь не волюнтаристским решением автора. Лондон проник в неё сам, и автор просто не смог его не впустить. Тень Джека появлялась там и тут при работе над каждой главой. Если представить, что персонажи книги собрались вместе – Джек Лондон точно не окажется в этой компании чужим.

Пересечения в судьбах и текстах наших героев кажутся счастливыми рифмами, искрами, словно специально просверкивающими для того, чтобы мы яснее ощутили единство этих непохожих, но в чём-то главном – очень близких людей: писателей, первопроходцев, подвижников.

В рассказе «Через триста лет после радуги» Олег Куваев недрогнувшей рукой протягивает связующую нить через три столетия – от середины XVII века, когда наши предки вышли к Ледовитому океану, будущему Берингову морю и Америке, до второй половины века ХХ. Эта нить, несмотря на революции, войны и перестройки, не оборвана. Нужно просто настроить масштаб и фокус – и тогда удивительная связь времён, пространств и человеческих душ станет очевидной.

«Хватит ли души вместить вдруг, неожиданно развивающуюся картину мира? Ведь это дерзость почти титаническая!» – восклицал писатель Иван Гончаров, отправляясь в плавание на фрегате «Паллада».

Души хватило.

Гончаров в ходе этого путешествия не только обрёл, по запомнившемуся ему флотскому выражению, морские ноги, но стал естествоиспытателем, востоковедом и стихийным философом бесконечных зауральских пространств. Читая его книгу «Фрегат “Паллада”» (1855) вкупе с примыкающими к ней позднейшими очерками «Два случая из морской жизни» (1858), «Через двадцать лет» (1874) и «По Восточной Сибири» (1891), понимаешь: наша нержавеющая классика неисчерпаема.

«Глобализация» – относительно новое слово, но не явление.

В середине XIX века европейские державы наперебой столбили последние ещё неподелённые земли и рынки.

Почти одновременно к закрытой от мира Японии (политика самоизоляции – сакоку, то есть «страна на цепи» – проводилась здесь с середины XVII века) направились американский коммодор Перри[138] и русский вице-адмирал Путятин[139], чтобы в добровольно-принудительном порядке завязать торговые связи со Страной восходящего солнца. Если Перри угрожал расстрелять из пушек Иеддо (Эдо)[140], то Путятин мирно стоял на рейде Нагасаки, но и его артиллерийские салюты сильно тревожили японцев. Забегая вперёд, скажем: обе миссии удались, в 1854–1855 годах Япония подписала торговые договоры с Америкой и Россией. Сходные задачи тогда же решала и Англия.

Секретарём Евфимия Путятина на борту «Паллады» был Иван Гончаров – к тому времени автор «Обыкновенной истории» (1846) и «Сна Обломова» (1858), чиновник Департамента внешней торговли Министерства финансов. Малоподвижный, не блещущий здоровьем сорокалетний холостяк был похож на героя своего будущего знаменитого романа – Обломова. Трудно, казалось, было найти более далёкие друг от друга понятия, чем «Гончаров» и «морское путешествие». Знакомые не верили: «Принц де Лень отправляется в плавание?»

Гончарова так утомила чиновничья служба – или же глубоко в душе, как у хоббита Бильбо, тлел авантюризм?

Сначала Путятин планировал взять в секретари поэта Аполлона Николаевича Майкова[141]. Для адмирала было важно наличие на борту не просто грамотного секретаря-делопроизводителя, но именно литератора. Майков отказался, предложив кандидатуру своего друга Гончарова. Тот вспоминал: «Я принялся хлопотать из всех сил, всех, кого мог, поставил на ноги и получил письмо к начальнику экспедиции».

52-метровый 52-пушечный фрегат «Паллада» покинул Кронштадт в октябре 1852 года. После Японии он должен был посетить русские владения в Америке – ещё непроданную Аляску. Первым командиром «Паллады» был тридцатилетний капитан-лейтенант, будущий знаменитый флотоводец, герой Синопского сражения и обороны Севастополя Павел Степанович Нахимов[142]. Теперь фрегатом командовал капитан-лейтенант (впоследствии – тоже адмирал) Иван Семёнович Унковский[143].