Но Скупщик уже извлек из кармана потертый блокнот и с видом заправского бухгалтера начал дотошно перелистывать страницы.
– Нашел! Подпись… – Демон принюхался к листку с бурыми каплями крови, – твоя. Список вроде тоже твой… Давай проверим: собственная галерея, обожание критиков, крупный грант от Правительства Москвы, и вот, мой любимый пункт: «Пусть на каждую мою мазню найдется покупатель». Хорошо звучит! За сколько у тебя купили первую работу? Кажется, за десять тысяч долларов?
Если быть точным, это была не одна работа – это была целая дорожная сумка, набитая набросками, эскизами и какими-то, почти ничего не стоящими карандашными рисунками, за которую неизвестно откуда взявшийся покупатель, вроде бы из какого-то зарубежного музея современной графики, отвалил Илье баснословную по тем временам цену. Сумку Илья упаковал при переезде из одной съемной квартиры в другую и продал ее, даже не заглянув внутрь. Ему было все равно.
Ощутив странную ностальгию, Илья разглядывал лист блокнота с собственным договором. Он подписал его пять лет назад – и, хотя в тот вечер был в стельку пьян, Илья помнил все до мельчайших подробностей.
То была хорошая осень. Хорошая потому, что он понял, что ему больше нечего ждать. А если нечего ждать – к чему печалиться, правда? Утро начиналось со ста грамм холодной водки и салата «Мимоза» в рюмочной «Посошок», в подвале у метро Новокузнецкая, откуда Илья вместе с альбомом и карандашами перекочевывал в ближайший сквер. Территория в сквере была поделена просто: возле выхода со станции обретались музыканты, какой-то дурной безымянный бэнд, состоящий из вечно простуженного гнусавого солиста с гитарой и басиста, таскающего с собой гитарный «комбик», привязанный к хозяйственной тележке на колесиках. Музыканты играли исключительно русский рок и иногда угощали Илью отличным ганджубасом. В дальнем углу сквера неизменно просила милостыню однорукая веснушчатая девица, выставив изуродованную когда-то в детстве культю под нос прохожим. Вокруг самого метро тут и там на лавочках сидели бомжи и водившие с ними дружбу местные алкоголики, чей ежедневный маршрут также пролегал через «Посошок». А сам Илья всякий раз выбирал себе новое место – он мог рисовать на лавке, устроившись на ограде возле фонтана или просто на земле, усевшись на рюкзак.
В ту осень он получил кличку «Художник». Все было просто – полноценный портрет стоил порцию горячего и пол литра водки. Шарж он рисовал за сто пятьдесят грамм. Профиль накидывал за сто. Денег Илья со своих случайных собутыльников и по совместительству клиентов не брал из принципа – такое у него было настроение. Из квартиры, которую они снимали со Светкой, он съехал почти сразу после того, как она от него ушла. Вещи оставил у одного хорошего друга. Ночевал то здесь, то там – круг его знакомств в Москве был настолько обширен, что его кочевая жизнь со случайными ночными вписками могла длиться целый год. Деньги, оставшиеся от росписи караоке-бара на Солянке, почти закончились. Будущее не просто было туманным, как пишут иногда в книгах – будущего вообще не было.
Можно было чуть подучиться и устроиться татуировщиком в салон к одной знакомой девице или вернуться в рекламное агентство, в котором он подрабатывал дизайнером все студенчество. Можно было наступить на горло собственной гордости и пойти репетитором – преподавать живопись отпрыскам какой-нибудь богатой семейки, страстно косящей под аристократию. Но он вдруг понял, что не хочет что-то планировать, кем-то работать, под кого-то подстраиваться. И даже не потому, что ему, выпускнику Суриковки и обладателю гран-при конкурса студенческих работ в Торонто, было западло разрисовывать туловища клиентов китайскими иероглифами, золотыми рыбками, цветами и героями японского аниме. Ему просто вообще ничего не хотелось делать. Он намеренно поставил собственную жизнь на паузу и отлично в этой паузе существовал. То ли это было просветление, то ли крайняя стадия депрессии.
После того, как случайно узнаешь, что на престижном столичном конкурсе молодых художников, для которого ты полгода рисовал картину, все места давно куплены, а тебя самого внесли в список участников лишь для того, чтобы статистика конкурсантов выглядела более-менее пристойно, первое, что приходит в голову – дать в рожу организатору этого балагана. Но организатором конкурса значился Департамент культуры города Москвы. Кого конкретно следовало бить, было непонятно. Поэтому, отсидев первые тридцать минут торжественного награждения победителей в каком-то пафосном ресторане и накидавшись халявной водки, Илья подошел к сцене, попросил у ведущего, с энтузиазмом перечислявшего призы от спонсоров, микрофон и назвал организаторов и участников конкурса жирными бездарными продажными свиньями. До того, как его выволокла из ресторана охрана, он успел пнуть ведущего, показать всем со сцены средний палец и запустить котлетой по-киевски в декольте дочери префекта ЦАО, которая, собственно, и выиграла конкурс.
Если бы он мог поговорить с самим собой пять с лишним лет назад, в ту самую ночь, когда он блевал на собственные ботинки где-то на детской площадке во дворе на Чистых Прудах, Илья бы запросто объяснил, что просрать какой-то купленный конкурс молодых талантов в двадцать три года – вовсе не катастрофа. Это даже немножко престижно – жизненный опыт, как никак. Но тогда ему казалось, что жизнь кончена, мир – скотская зловонная дыра, и все, чего ему тогда отчаянно хотелось – захлебнуться собственной блевотиной, тут же, у деревянных качелей с зайчиками, под глупые трели невидимого соловья.
В начале ноября, когда стало холодать, музыканты и девица с культей пропали из сквера, бомжи переместились в переход метро, а он сам обосновался в рюмочной, на замызганных столах которой продолжал рисовать за выпивку портреты всем желающим. Он почти стал кем-то вроде местной знаменитости. Именно в рюмочной к нему однажды вечером подсел странный мужчина средних лет, в куртке с капюшоном, и заказал собственный портрет. Пока Илья марал альбомный лист, принесли бифштекс, салат и бутылку отличного коньяка, а сам клиент неожиданно поинтересовался, в какую стоимость тот оценивает собственный талант.
Когда Илья понял, что странный персонаж со скучной внешностью бухгалтера намекает, что может исполнить любые его желания, он решил, что это шутка такая. И, закусывая коньяк мясом, тут же, продолжая веселиться, сформулировал список собственных требований, после чего самолично проткнул палец столовым ножом, которым до этого резал бифштекс, и капнул кровью на блокнот. Если бы в тот вечер Илье встретились в рюмочной марсиане и предложили махнуть с ними в космос, он бы согласился с таким же энтузиазмом. Той осенью ему все было по барабану.
Илья оторвал взгляд от блокнота, глянул на Скупщика и обомлел – на него из-под капюшона сквозь толстые линзы очков смотрел мужчина средних лет. Именно в этом обличье пять лет назад к нему и явился Демон! Илья в мельчайших деталях помнил это лицо: серые блеклые глаза, тонкий крючковатый нос, плохая бугристая кожа. Он запомнил это лицо во-многом потому, что портрет мужчины в капюшоне до сих пор висит у него в кабинете Галереи – это его последняя талантливая работа. После подписания договора все, что бы ни нарисовал Илья, было катастрофически, омерзительно бездарным.
– Так что, у тебя ко мне есть претензии? – переспросил Демон деловым тоном.
– Нет, что ты, к тебе у меня претензий нет! – усмехнулся Илья, разглядывая собеседника. – Ты молодец! Если было бы можно, я бы написал тебе хвалебный отзыв… в дьявольской книге жалоб и предложений.
Демон хмыкнул, спрятал блокнот и неуловимо перевоплотился в парня с татуировками. Он залпом допил свое пиво и поставил бокал на стол.
– В таком случае наш разговор можно считать оконченным.
– Нет! Не оконченным! – рявкнул Илья и сам удивился собственной наглости. – Да, у меня есть к тебе претензии.
– Какого рода?
– Это не конкретно к тебе претензии… Это вообще претензии. Я понял, что ошибся, – твердо сказал Илья. – Наш договор был чудовищной ошибкой, и я хочу его расторгнуть.
