День не выдался хоть каким-то особенным, даже совершенно одинаковым и неприметным, чтобы сразу его вспомнить с первого раза. Впрочем, нет, есть одна зацепка, чтобы выделить день среди всех. Около четырех часов дня он ходил по городу, свернув через парковые ворота, пересек широкую улицу, вышел на площадь и далее через сквер вышел на оживленный проспект, недалеко от своего дома. На симпатичной улице, где большую часть дня необычайно оживленно благодаря расположенным там заведениям, салонам и магазинам, на углу здания пристроилась одна особенно интересная лавка торговца шляпами. С некоторых пор там торговала его дочь, юная Елена Вильт, на вид двадцати лет или может чуть более. Он знал ее как крайне ответственную девушку, многие годы помогавшая отцу в свои молодые и беспечные, должно быть, годы, отбросив все юношеские праздности, встала за прилавок, в то время пока отец решал вопросы связанные с делом и не только, иной раз разъезжая по другим городам или посвящая время личным вопросам, а она работает одна с утра до вечера. Среди мужского населения стало популярно зайти, и перекинуться словом с милой девушкой. Ее белокурые волосы осторожно завязаны позади; она всегда носит однообразные длинные платья или комбинезоны, но отличает ее еще совсем детский, задорный взгляд, предательски выдававший в ней совершенное дитя, которое все больше касается взрослой жизни. Не всякий посетитель заходил поговорить так же любезно, и некоторые мужчины отпускали иной раз абсолютно непристойные шуточки, смущая ее и отвлекая от работы. Делали это все больше рабочие заводов, порта и моряки. На всякие дерзости они не решались, да и витрины магазина полностью прозрачны, вечно шныряющий народ все видел, то и дело заглядывая во внутрь сквозь стекла. Кроме того, поговаривали, что под прилавком всегда лежит заряженный револьвер и если не сама Елена, то ее отец, часто находившийся на месте, в скрытом от глаз посетителей помещении, вполне мог спустить курок. В его жизни, рассказывают, случались темные и запутанные истории и, может быть, он знает, что это за ощущение, когда в твоих руках вся мощь оружия и как легко оно забирает жизнь. Важные же господа заходили сюда значительно-значительно реже, имея для себя во внимание более дорогие и почтенные магазины и их владельцев, здесь же покупали шляпы, цилиндры, кепки, береты, платки и разные мелочи все более люди не богатые. Владелец лавки всю жизнь пытался подняться до более высокого статуса, но преодолеть невидимый глазу, но вполне ощутимый барьер так и не смог, оставаясь кем-то вроде мелкого лавочника со странным прошлым, непомерными амбициями и некоторой необразованностью.
Они познакомились на днях, практически волей судьбы. Один приятель, являющийся по случаю известным в узки кругах поэтом и публикующийся в одном местном литературном журнале, как-то завел разговор об очаровательной Елене, вдохновившей его на, надо сказать, довольно рядовую короткую поэму. Он говорил, что однажды они выпивали вместе с редактором, после чего тот предложил заглянуть в эту самую лавку на небольшой разговор с Еленой, и завидев ее, поэт обомлел и сразу разразился тирадой клишированных стихов. Тем не менее, редактор остался доволен результатом и именно он посоветовал познакомить с Еленой другого незадачливого автора, который только что выбрался с поля и ковылял вдоль дороги, это как раз он. Так все и вышло, и вот заглянув однажды в лавку, как будто по самой обычной случайности, а заодно и по веской причине. (В очередной раз поддавшись навязчивыми мыслями, он хотел показаться постороннему человеку, дабы снять с себя подозрения в грабеже, что произошло совсем рядом и он уже успел повесить грех на себя, а для того ему необычайно важно подтвердить свое алиби. Мол он-то не причем, иначе пошел бы он после такого за покупками?). Войдя в помещение, он суматошно поздоровался и уставился в дамские шляпы. Понаблюдав за ним с минуты две, Елена с улыбкой полюбопытствовала, не своей ли жене он подбирает шляпу и лишь тогда он понял, что выдает себя самым нелепейшим образом, раскрасневшись, мямлил что-то, и после ушел, решив, что усугубил ситуацию до предела и теперь его точно обвинят в совершенном кем-то преступлении и схватят, но ничего, как обычно, не произошло.
И вот после нелепого безмолвного представления он имел удовольствие заходить в эту лавку уже трижды, всякий раз украдкой взглянуть на симпатичную и добрую девушку и как раз накануне сподобился на покупку новой фетровой шляпы, которую в эту ночь и потерял где-то в поле. Именно это обстоятельство не давало покоя, доставляя тревоги, ведь ладно бы шляпа была старая, но эта совсем новая, любой детектив пройдется по городским лавкам, доберется до этой и спросит, и девушка все с той же милой и искренней улыбкой укажет на него. С этим замыслом он шел куда-то вперед, опустив голову. Его внешний вид уже представлялся не таким потрепанным – рубашка заправлена, туфли почти чисты, мокрые волосы зализаны ладонью назад, разве что брюки все еще несколько сырые по колено, но на темно-сером цвете это не слишком бросалось в глаза. На горизонте показался город и чем дальше, тем отчетливее проявлялись трубы, стены и грузовые краны заводов и складов, разместившихся на окраине.
Сам того не замечая, он шагал по центру дороги, плавно переместившись с обочины. Вырвав его из мыслей, сзади раздался гудок клаксона, так истошно, точно выдав собой характер водителя, такой истеричный и нервный, непременно указывающий, что водитель неуравновешенный и психованный. Он отошел в сторону а престарелый, полный, лысый мужчина взмахнул на него рукой из окна и помчался далее. Он поднял голову, проводив взором автомобиль и только теперь заметил, что уже почти дошел до города. Теперь он стоял на небольшой возвышенности, от которой дорога шла примерно под десять градусов вниз, и отсюда открывался хороший обзор на панораму пробуждающегося города. Историческая части города и порт пока не наблюдалась, но это не главное, пока же самым важным являлось то, что он шел правильным путем и впереди – город, а главное узнаваемый. Значит, не далеко забрался. Это событие приободрило, и он скорее пошел вперед, несколько позабыв свои теории и опасения.
Обходных путей к его жилищу то ли не было, то ли он про них не знал, и даже если миновать оживленные улицы, шагая самыми что ни наесть окольными путями, все равно придется сталкиваться с толпой людей, которая будет идти потоком в каждую сторону. Решив на этот раз не впутывать себя в подозрения, выбирая самые глухие и нелюбимые улицы, он уверенно пошел мимо заводов, оживленных застроек и плавно переходя к улицам, где стояли банки, конторы и магазины, он попал в сплошной поток спешащих людей.
Удивленно озираясь, он сегодня, как и всегда, с изумлением ловил на себе взгляды абсолютно каждого прохожего. «Да что же он все смотрят на меня, чего нужно им?». Подобными вопросами он задался каждый день, когда ему доводилось пройти мимо людей. В самом далее так было или это лишь воображение, он настойчиво убежден, что люди как-то уж слишком странно и назойливо смотрят на него, точно его здесь быть вовсе не должно. Специально посвящая дни анализу того, как прохожие смотрят на других, он не видел никакой закономерной реакции, но стоило ему идти, как непременно каждый одаривал его своим несколько неприлично долгим взглядом. В этих взорах нет эмоций, им не восхищались, но и не порицали. Его как будто узнавали, точно газеты день ото дня публикую портретную фотографию разыскиваемого преступника, и все ее видят, но не видит он. «Найти бы эту чертову газету!». От такого внимания за ним развилась одна неприятная, неконтролируемая досада, а именно, он не мог смотреть в глаза людям, особенно прохожим и стоило хотя бы поднять взор на любого, кто проходит мимо по своим делам, как взгляд мигом переводился в сторону на что угодно. В такие мгновения он начинал часто моргать, и глаза увлажнялись. Это не были слезы, в понимании радости или горя, просто выступал пленка из жидкости, чтобы через мгновения сойти. Но все, все они точно ее видели, улавливали, и насмехались в душе своею победой, в дуэли против разыскиваемого преступника, которая для них не существует, где нет победителя, но всегда есть проигравший.
