— Располагайтесь, мисс, — пробормотал Джон. — Я, это, вниз пойду, там буду. Зовите, если что, а так не стесняйтесь. Я не зайду, всеми богами клянусь, и в доме никого нет, слуги-то мне ни к чему. Ужинать хотите?
Я помотала головой.
— Ну… ладно. Отдыхайте, мисс. А утром решим, как быть.
Лестница протестующе заскрипела под его осторожными шагами. Было видно, что этот человек не привык ходить тихо — габариты не позволяли. Впрочем, толстым назвать его было трудно. Скорее, крупный. И медведя того завалил, возможно, сам. Безо всякой магии. Голыми руками.
Мокрое платье и чулки, нижнее бельё я повесила на единственный в комнате стул. Прошлась туда-сюда. Желание хохотать пропало, теперь меня била крупная дрожь, от которой не спасало тонкое одеяло, найденное на кровати. Зубы стучали, хотелось расколотить голову о ближайший косяк.
Что я тут делаю? Я собиралась умирать, и это было единственным правильным решением.
Но…
Джеймса внутри себя я чувствовала.
И это сводило меня с ума! Он был, он ещё был — частью меня и в то же время отдельным, существующим, независимым. Был и не был.
Его тело мертво. Моя рыжая морковка…
Я завыла, и-таки ударилась головой о косяк. Кровь потекла по лбу, по лицу, теплая, ржавая на вкус. Стало немного легче, я примерилась — и ударилась снова, закружилась по медвежьей шкуре, размазывая чёрные тонкие струйки по голой груди.
***
Дверь распахнулась, Джон Ласки с ружьем наперевес ошеломлённо замер в дверях.
— А обещал, что не зайдёшь, — сказала я. Вероятно, вой и звуки ударов оказались слишком громкими. — Что стоишь? Пристрели меня.
Джон стряхнул с себя оторопь и отшвырнул ружье. Отвёл глаза.
— Слабак, — теперь я скулила, как раненый койот. — Ну и пошел к демонам.
Мужчина торопливо прошёл в комнату, поднял с пола упавшее одеяло. Я бросилась к ружью, но не успела — он перехватил. Силища у него была огромная, нечего было и думать вырываться.
— Пристрели меня, — попросила я, на мой взгляд — уже не безумно, спокойно. — Мне жить незачем.
Джон всё так же молчал и вдруг подхватил меня на руки, заворачивая в одеяло. Прижал к себе.
Я носила так Джейми после купания.
— Ш-ш-ш, — шептал он, укачивая, словно ребенка, — ш-ш-ш…
Иногда отсутствие слов, не такое, как было там, в Академии, а вот такое, как с ним, настоящее, действительно бывает… кстати.
Глава 55
— М-м, ребята, — тихонько проговорил Габ, и мы разом замолчали, синхронно моргая с самым честным видом. — Неудобно вас прерывать, но ответьте-ка на один вопрос. Мне кажется, или я чего-то о вас двоих не знаю?
— В смысле? — я непроизвольно ещё дальше отодвинулась от Джеймса, и Габ это заметил, а я досадливо поморщилась. Зажмурилась и сказала, неожиданно для самой себя:
— Вообще-то… да. Ты прав. Ты кое-чего о нас не знаешь. Но имеешь право знать. Прямо сейчас.
— Не имеет! — зашипел Джеймс, хватая меня за плечи. — Я против!
— Он твой брат, придурок. Что бы там ни было, он твой брат. И мой… короче, я врать больше не буду.
Я отпустила ворот рубашки Джеймса, в который непроизвольно вцепилась, и обернулась к Габриэлю. К тому месту, где только что был Габриэль. Но его уже не было.
***
Ушел?! Да как так-то…
Я бросилась в сторону леса, хотя с той же долей вероятности можно было бежать и к общежитиям.
— Габ!
— Балбеска ты, точно, — Джеймс нагнал меня спустя пару мгновений. — Ненавижу это выяснение… отношений. Представляешь, как он расстроится? Нет, ты подумай. Зачем ему эта правда? Брат — он и есть брат. Так ли важно, кто именно?! Минус один, плюс один, баланс-то сошёлся в итоге! Ну стояли мы тут и стояли. Подарок ему обсуждали, может быть. На день рождения.
— Обсуждали в ноябре подарок на март? Он уже расстроился. А ты… Ты просто боишься, — констатировала я, отчаянно пытаясь сообразить: куда всё же мог пойти Габриэль?
Я бы пошла в лес, но интуиция у меня сегодня хромает. И всё же я свернула к лесу.
— Конечно, боюсь, — Джеймс остановился, заставляя и меня остановиться, посмотрел на меня в упор неожиданно, непривычно серьезно. — А если он скажет родителям? А если меня заставят… уйти? Мне понравилось иметь тело, Джей. Понравилось быть собой. Быть свободным. Настоящим. Быть полноценным человеком. Очень и очень. Я не хочу это терять. Сейчас всех все устраивает. Родители обрели того самого сына, который, правда им не очень-то и нужен, разноглазик перестал мучиться совестью, а Сэм — его все равно нет и уже не было, я уверен. Это тело умерло бы рано или поздно, а я… оно мне нравится. Оно девушкам нравится! — Джеймс ухватил меня за плечо, притянул к себе. — Мне хорошо было быть с тобой тоже, но так… так же лучше, Джейми. Я очень тебя люблю, но так всем лучше!
— Я тоже тебя люблю. Правда. Но… Демоны! — я поняла, что снова не угадала — с тем, что не угадаю, что Габ рядом, и он слышал нас с Джеймсом, последние пару предложений — точно.
И в словах братца был резон. От того, что неведомый мне Сэм годами лежал в стазисе, легче никому не становилось, а с учётом всего для Джеймса это был единственный шанс. Но сейчас… когда всё так глупо наложилось одно на другое, молчать я уже не могла.
— Габриэль, да не уходи! Всё не так, как кажется!
— Я, в принципе, понял суть. Хотя не понял детали, — его голос звучал совершенно спокойно, только какая-то звенящая нотка, почти неуловимая, выдавала все же истинные эмоции. — Когда вы успели-то так друг к другу проникнуться? Вроде и знакомы-то всего ничего.
— Мы очень давно знакомы, Габ, — я вздохнула, понимая, как тяжело будет подобрать нужные слова — и слыша за спиной сопение демонова братца. — Прости, что не рассказала сразу. Это было очень непросто. И сейчас непросто. И чтобы ты знал — это совсем не та любовь.
— Как это "не та"?! Ты меня не любишь, о, коварная?! — патетически взвыл Джеймс, и я опять наугад ткнула его под ребра. И подошла к Габриэлю.
— Он — твой брат. Но не Сэм. Тогда, в склепе, что-то пошло не так. И вместо Сэма в его теле оказалось вот это кошмарище. Джеймс. Джеймс Менел. Сын моей матери, который родился после её побега из Академии и погиб, не дожив до трёх лет. Сын твоего отца. И отныне наша общая с тобой головная боль. Огненный, как и я. Покажи ему, чудовище.
Джеймс и показал. Не очень приличный жест, зато действительно из огня, а не пальцами, позёр.
— Воздухом я тоже могу, — почти обиженно заявил он. — Хотя огонь, конечно, сильнее. Потому что Корнелия была сильнее папашки. И в отличие…
— Помолчи, всех двенадцати богов ради, а лучше погуляй. Потолок в парадном зале побели. Ты старше меня, должно это хоть когда-нибудь стать заметным?
— А вы тут друг друга не поубиваете?!
…Джеймс, наконец, ушел.
Наконец — это после моего сбивчивого многословного рассказа о нашей жизни в одном теле и клоунских восклицаний Джеймса в духе "а если он сейчас побежит жаловаться папочке" и "ну, ты видишь хотя бы тень счастья на его лице?! И я не вижу!".
А мы остались. Габриэль молчал.
Габриэль молчал, глядя сквозь деревья на пляски выбравшихся из-под земли умертвий Анны — оленят или лисят, мелких шаловливых скелетиков, а я невольно любовалась им. Все же была в нем совершенно непередаваемая элегантность. Неназойливая, непошлая аристократичность. Словно рисовавший его художник взял самую тонкую беличью кисть и любовно, под увеличительным стеклом прорисовывал каждую черточку. Я не выдержала, подошла к нему со спины и обняла за плечи. Поцеловала в ухо, поднявшись на цыпочки. Габ не сопротивлялся, и это был хороший признак… наверное.
— Ты же его не выдашь?
Габриэль только фыркнул, но потом посмотрел на меня.
— Уверена, что Сэма… больше нет?
— Джеймс уверен. Вроде бы. Не думаю, что он стал бы меня обманывать, — я поёжилась. Похоже, обман у нас в крови. Думать об этом было неприятно. Очень и очень неприятно. — Слушай, я не знаю, почему так все глупо вышло. Странно. Я не хотела тебя обманывать. Но и… не хотела, чтобы ты дальше загонялся из-за Сэма. Ты ни в чём не виноват, — Габриэль протестующе мотнул головой, и я вздохнула. — Это все произошло совершенно случайно, то есть… честно сказать, я не знаю. С моей стороны однозначно никакого умысла не было. А Джеймс… мы столько лет с ним говорили, и я до сих пор не могу в полной мере поверить, что он есть. Что он существует. Мне так жаль, правда. Но он — есть. Он хороший, хотя его периодически хочется прибить. Но у него имеется неплохое оправдание — отсутствие тела сильно портит характер.
