Никогда прежде я не занималась домашним хозяйством, и дома, и в Академии для этого всегда были слуги, помощники, самая различная обслуга, но и здесь мне повезло — готовила у четы Риссман специально нанятая кухарка, прибирала горничная, а я занималась бесконечным множеством вопросов, не входивших в компетенцию ни той, ни другой: документацией, мелкими поручениями, приведением в порядок библиотеки и тому подобным.

Беременность протекала легко, но рано или поздно хозяева должны были обнаружить моё состояние и, конечно же, выгнать — зачем нужна работница, не способная в полной мере выполнять свои обязанности? Однако и здесь вышло иначе. Я рассказала трогательную истории о погибшем во цвете лет супруге, добавив капельку убедительности собственным словам, слегка подправив плетения восприятия пожилой пары. Ошибкой было бы считать, что у людей, не владеющих даром, плетений нет — разумеется, они есть у всех. Просто они не способны их видеть и ими управлять.

Видеть не способны, а сочувствовать — вполне. Меня оставили, назвали "доченькой" и пообещали помочь в первое время. Большего и не требовалось.

Ночью после разговора с Риссманами, я долго не могла уснуть, в который раз сомневаясь в правильности своих поступков. Прошло два месяца со дня моего побега. А если леди Сейкен не поверила в то, что Энтони ничего не знает? А если адьют… А если Энтони ушел из Академии, так и не закончив её, и ищет меня, подвергая опасности и свою жизнь, и мою? Рита должна была передать ему письмо, в котором говорилось, что всё кончено, и я не желаю его видеть — почти слово в слово, как в тех любовных романах, что обожала когда-то моя мать.

"Не хочу жить в слепоте", — вспомнились слова Маргариты, а затем — и другие её слова, и Энтони, и… Я сморгнула злые горькие слёзы. Выбор сделан, нечего теперь нос воротить.

Но, может быть, позже..? Когда Джеймс родится, когда подрастёт, когда… Всё меняется. Леди Сейкен, адьют — не вечны. Джеймс родится, подрастёт, и я найду Энтони, и…

Как ни старалась я выкорчевать из собственной души из эти мысли, они потихоньку укоренялись, словно живучие семена сорняков, ожидая удачного момента, чтобы прорасти и заполонить её всю.

***

Джеймс родился зимой, немного раньше срока. Я помню, как трещал огонь в камине, и я сама словно бы трещала по швам. Пламя, столь долго и упорно сдерживаемое, прорывалось наружу. Мне казалось, что я непременно подпалю дом, и я не знала, кому из двенадцати богов молиться, чтобы удержаться.

— Мальчик, — сказала сухонькая акушерка средних лет, вызванная леди Риссман для её дорогой "доченьки". — Рыжий, как солнышко, мисс. Видать, отец у него был тот ещё мартовский рыжий кот, ну как можно было оставить такого котёночка? А глаза, мисс! Никогда таких глаз не видела… чисто аметист.

— Мой муж умер, — прошептала я, грудью и животом ощущая соприкосновение с крошечным влажным тельцем Джеймса. Почти невесомым.

Моего Джеймса.

Я смогла. Я сделала это. Я смогу и дальше.

***

Когда всё произошло, Джеймсу было почти два с половиной. Он рано начал разговаривать, и в этом были и свои сложности, и свои плюсы — мой мальчик любил песни, стишки и сложные длинные слова, они занимали его куда дольше и лучше, чем любые предметы, но сколько же сил требовалось, чтобы придумывать для него эти песенки и потешки!

Маленькое рыжее солнышко. Слишком рано было предполагать, чей дар он унаследует, мой или Энтони, но он был таким… тёплым и в то же время, порывистым. Огонь и воздух. Огненный вихарёк, стремительный, переменчивый и шумный. Хкденький, чувствительный, непоседливый. Самый любимый.

Такой уязвимый.

К сожалению, работать и безотлучно присматривать за Джейми не получается, а работать мне необходимо — "неприкосновенный" запас, положенный Джордасом в банк в маленьком городке Ринуте тратить не хотелось. Не то что не хотелось — было попросту страшно. Джордас меня не выдаст, в этом я была уверена, но его могли выследить. Кто-то мог узнать обо всём, кто-то мог установить слежку, дежурство…

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Или это — не более чем мои больные фантазии, и на самом деле никому я не нужна? Прошло три года, целых три года! Может, и не было никакой необходимости в моём побеге, во всей этой лжи? Джейми растёт, не зная, что у него есть отец, даже слова-то такого не зная. И Энтони… ничем не заслужил он такого предательства с моей стороны. Эти мысли, болезненные, неприятные, острые, как бумажные листы, приходили не часто, но каждый раз оставляли кровоточащие порезы.

Я поступила неверно.

Сделала не тот выбор.

Лишила сына отца.

Лишила Энтони сына.

Как он, наверное, страдает, потеряв ребёнка и любимую женщину. Ведь это я, я никогда не была влюблена в него до безумия, скорее, просто отвечала на его чувства, но он-то меня любил. И, несмотря на всю свою молодость, был рад ребёнку… Готов был пойти против семьи. И мне было с ним хорошо. Спокойно, надёжно.

Но я гоню от себя эти мысли. Выбор сделан, нужно держаться.

И я держусь. Держалась.

…А три недели назад — не удержалась. И отправила письмо сэру Джордасу Элфанту. Не из Алгута, из соседнего хутора. Знаю, что не надо было, но… от его ответа, возможно, зависит всё наше с Джейми будущее. Изменила почерк, изменила имя. Но он должен понять.

***

Иногда миссис Риссман отправляет меня с поручениями на другой конец Алгута. Можно было бы брать Джейми с собой, но тогда час пути превращается в три, не меньше. Потому что Джейми не умеет ходить просто так. Каждый листик, каждая мошка, каждый камень вызывает у него живейший интерес и желание рассмотреть поподробнее.

И его любимый вопрос: мама, а как это называется?!

Иногда я не знаю названия и выдумываю из головы. Синецвет, шестилап, мухокрыл, светоглаз и прочее, прочее, прочее…

Джейми хохочет вовсю — он уже понимает, что это баловство, и ему очень нравится такая языковая игра. Жаль только, у нас с ним не так уж много времени на совместные игры.

"А вот останься ты, вышла бы замуж за Энтони Фокса, и могла бы быть с Джеймсом, не имея необходимости работать", — шепчет внутренний голос.

Мне есть, что ему возразить, но чаще я просто говорю самой себе "заткнись".

Когда меня отправляют с поручениями, я прошу посидеть с Джейми старшую дочку той самой акушерки, что принимала мои роды. Девчонка она добрая, хотя и глуповатая, вероятно, поэтому и не замужем. Небольшой подработке она обычно очень рада. Вот только Джеймс с трудом без меня остается, но я придумала одну хитрость — научилась накладывать иллюзию не внешнюю, а маскировать сами плетения, так, что даже посторонний маг в первый момент не сразу поймёт, кто перед ним. Разумеется, ни мои хозяева, ни сама девочка ничего не замечают и не чувствуют, но я делаю это не для них, а для Джейми. Даже с учётом того, что у него ещё не пробудился дар, это лишь дело времени, к плетениям он чувствителен.

По дороге я всё же забегаю на постоялый двор на том самом хуторе, откуда отправила послание сэру Элфанту, не особо надеясь на ответ. И когда хозяин, покопавшись под массивной деревянной стойкой, не сказав ни слова, протягивает помятый запечатанный конверт "для мисс Корты Риссмы", недоверчиво поглядывая на меня, чувствую, как испуганно ёкает, сжимается, словно зажатое в кулаке, сердце.

***

Если бы я тогда не читала это письмо. Несколько драгоценных, бесконечных мгновений, во время которых из более чем уклончивого и короткого текста я узнала, что магический мир не рухнул за время моего отсутствия, но меня искали, искали более чем тщательно и долго, а когда стало окончательно ясно, что Корнелия Менел сбежала, её объявили в розыск по подозрению…

Убийца. Я — убийца. Меня искали и ищут.

Адепта Фокса допрашивали, после первого же допроса вмешалась его семья. Подробностей Джордас не давал, но, надо полагать, Энтони пришлось нелегко. Атака со всех сторон, в том числе и по поводу связи, очевидно, порочившей доброе имя достопочтенного семейства…