— На месте… стой! — сказал мой отец.

Игрушечные солдатики тут же замерли, уставив на меня свои игрушечные ружья. Я подняла голову и увидела, что он смотрит на меня.

— Видишь? И я, и все мы ждали тебя, дорогая.

Отец улыбнулся мне и тоже поднял ружье.

Когда он выстрелил мне в грудь, я закричала и проснулась.

— Тихо, тихо, — я почувствовала, как рука Трайна легла мне на лоб, и схватилась за нее, как за спасительную соломинку и прижалась к нему, почти не понимая, что делаю. — Тебе приснился кошмар, тебе просто приснился кошмар.

Но он был таким реальным. Настоящим. Я уткнулась Трайну в плечо, но тут же опомнилась и отстранилась, покраснев под внимательным взглядом.

— Я… — Я задыхалась и все не никак могла прийти в себя. Трайн озабоченно всматривался в мое лицо своими темно-серыми глазами, готовый по первому слову прийти на помощь. — Я кричала? Говорила что-нибудь?

— Точно, — кивнул он. — Кричала так, что стены тряслись.

Я уже немного пришла в себя после сна, и поняла, что в доме определенно горит или ночник, или свеча. Тени прятались в углах, но их было мало, и они не пугали меня. Господи, все вернулось. Эти ужасные кошмары вернулись и снова будут мен мучить!

— Я пишу работу, если не возражаешь, — заметив мой метнувшийся за ширму взгляд, пояснил Трайн. — Тебе не мешает свет?

— Нет. — Я сглотнула, отпуская, наконец, его руку. Не могу же я держаться за нее всю ночь. — Спасибо. Спасибо, что разбудили.

— Я просто побоялся, что ты распугаешь всех волков в окрестном лесу, — сверкнул он улыбкой. — Давай-ка, отдыхай. Утро еще не скоро. Я буду здесь всю ночь, и оставлю ночник, когда лягу спать. Если будет совсем страшно — кричи, договорились?

— Договорились.

Я послушно закрыла глаза и поворочалась, пытаясь улечься поудобнее. Мне что-то мешало, что-то кололо меня в бок. Я поднялась на постели и пошарила рукой под одеялом.

Через пару секунд я уже смотрела на свою ладонь, в которой, серьезно глядя на меня, лежал игрушечный оловянный солдатик.

ГЛАВА 19

К середине ночи у меня поднялась температура. Организм, не привыкший к долгому пребыванию на холоде, решил, что с него хватит. Я сначала крепилась, но потом сдалась и пожаловалась Трайну. Кашель и боль в груди подсказали ему, что у меня началось воспаление легких. Он настоял на том, чтобы я улеглась в постель, поставил мне еще одну капельницу и сделал укол.

— Попробуй поспать, утром станет лучше.

Меня знобило, зубы отбивали во рту барабанную дробь. Свернувшись калачиком под теплыми одеялами, я в одно мгновение замерзала, а в следующее обливалась потом от жары. На Земле я болела редко, и это возникшее в чужом мире ощущение собственной беспомощности перед кучкой крохотных бактерий пугало и доводило до бешенства одновременно.

Я заснула только под утро сном без сновидений и проснулась уже к обеду.

Отработав ночную смену, Трайн ушел отдыхать — вторая половина дома, с отдельным входом, использовалась им в качестве жилья. В дневное время за мной должны были присматривать две девушки — невестки Трайна, жены его сыновей-оборотней. Они обе по иронии судьбы были акушерками — только одна помогала рождаться человеческим детям, а вторая — детям оборотней. Девушки помогли мне совершить утренний туалет, принесли музыкальный ящик, чтобы развлечь меня музыкой. Они вставили в отверстие небольшой коробки перфорированную ленту, немного покрутили ручку, и по избушке полилась мелодия.

Красивым голосом исполнительница запела о любви к мужчине-оборотню, который однажды ушел на охоту в темный лес и не вернулся. Страдала девушка, страдала скрипка, мелодия заползала под рубашку, которую одолжила мне на время одна из девушек, и щипала за сердце.

Пахнет дом одинокий сосной,

Милый мой.

Ты ушел на охоту весной,

Милый мой.

Скрылся твой силуэт за горой,

Ты ушел, не простившись со мной,

И однажды под маленькой полной луной

Ты забыл дорогу домой.

— В деревне сейчас никого, — сказала мне одна из девушек, когда я спросила ее, сколько в поселке людей. — Пока полнолуние не кончится, притворщики будут охотиться в лесу, а людей здесь кроме нас человек пять-шесть, не больше.

Что-то шевельнулось во мне при слове «притворщики», но я не могла понять, почему.

— А вообще нас здесь около двух сотен, — продолжила она. — В городах притворщики не селятся, там свои законы. Мы же тут живем рука об руку с природой.

Похоже было на то, что рассказывает она об этом не впервые, но я удержалась от расспросов, решив узнать обо всем поподробнее у Трайна. К тому же, голова болела так, будто ее зажали железным обручем. Я не могла нормально думать и нормально оценивать происходящее. Даже о будущем думать не могла, хотя очевидно было, что после выздоровления мне придется уйти и из дома доктора, и, скорее всего, из деревни. Оборотнем я не была, и становиться им точно не хотела, а здесь, похоже, разрешено было жить только им и членам их семей.

К обеду, когда от третьей или четвертой капельницы мне немного полегчало, появились сыновья Трайна — два красивых высоких парня моего возраста. Они, как и обещал мне их отец, намеревались подать в городе весточку о том, что я нашлась. Парни собирались в город на лыжах. Их улыбчивые бородатые лица румянились от мороза, кудри блестели на солнце и даже в ярко-желтых глазах, казалось, отражается снег. Отправив своих жен передохнуть, они вошли в дом, сняли шубы и шапки, и принялись разжигать плиту, чтобы вскипятить на ней воду с приправами.

— Боря, — представился один, когда я заставила себя подняться им навстречу и все-таки выползла из-за ширмы.

— Вася, — сказал другой.

Я уставилась на них широко раскрытыми глазами. Земные имена! Но этого просто не может быть! Я готова была уже закричать: «Я своя, я русская!», и только один вопрос остановил меня на полпути к большой ошибке.

— Это ведь сокращения, правда? — спросила я. — А как звучат полные имена?

— Олвасяр и Борязур, — сказал Вася. — Но нас так даже отец раза два в жизни называл, так что вы не смущайтесь.

Плечи мои опустились. Да, глупо было надеяться. Хотя встретила же я Лакса в одном и в другом мире. Я вдруг особенно остро ощутила свою тоску по дому, по родителям, по нашим, родным Васям и Борям. Как же все это было далеко. Как же это все оказалось недостижимо.

— Так кого будем разыскивать? — спросил Вася, усаживаясь за стол. Он приготовил бумагу и ручку, похожую на железное перо. — Вы помните, откуда прибыли и как к нам попали? Отец сказал, вы не даже назвали ему своего имени.

Я уселась напротив — стоять было тяжело, — положила локти на стол и закусила губу. Пока Боря по-хозяйски закидывал дрова в небольшую печку у стены, я раздумывала. Я не могла назваться здесь Ниной, потому что я здесь ей не была. Но и с именем Стилгмар я больше не хотела иметь ничего общего. Белый мир остался в прошлом, и возвращаться туда я не намеревалась. Я вспомнила свои сны и поняла, что знаю, какое имя мне определено судьбой.

— Одн-на, — сказала я. — Меня зовут Одн-на.

Не выказав никакого удивления, Вася записал это на листке. Не поднимая головы, он продолжил:

— Я опишу ваши приметы. Вы попали сюда через запретные земли, правда? Жена Эрдана уже разнесла эту новость по поселку. Из какого мира прибыли, знаете? Цифры звезды, планеты?

Я покачала головой. О цифрах я не знала. Даже в справочнике по мирам, который мы читали в Школе, их не было. Название звезды, количество планет и название самой планеты на языке ее жителей. Закрытых миров было не так много, усложнять особо было нечего.

— Мы используем для определения планет цифры. Просто называем их по номерам. Наша планета, например… — и он назвал без запинки длинную серию цифр. — Ну, хорошо. Запишу, что не помните. Истинное имя?

Я тоже не имела понятия о том, что это такое.

Прислушивающийся к разговору Боря крякнул.

— Не повезло. Ну, да ладно, у нас бывали и более безнадежные. Отец за десять звездокругов уже уйму пришельцев отыскал.