Компания зашла в переулок.

* * *

Главная площадь была подобна огромному костру. На кольцевой мостовой, внутри которой находилось здание мэрии, тут и там стояли баррикады, возле которых лежали трупы. Протестующие давили массой, и это имело успех – некоторые из них успели взять в свои руки оружие, забранное у убитых жандармов. Горожане взяли в кольцо остатки полицейских, скрытых за шипастыми щитами и обороняющих последний оплот власть имущих – мэрию, пожираемую языками пламени. Толпа обратилась в единое хищное существо, чьей добычей выступало административное здание, в забаррикадированные окна которого летел один коктейль молотова за другим, не давая затухнуть загнанной в угол дичи. Все былые притеснения, расправы и репрессии по итогу преобразовались в убийственную пулю, выпущенную из револьвера, находящегося в руках чиновников. Но к их сожалению, пистолет был направлен не в сторону угнетенных, а в их же собственный висок. На глазах Микхаэля, Николы и Мадлен основание одной из горгулий, высившихся на крыше здания, пошло трещиной, после чего скульптура в свободном полете упала на жандармов, отправив на тот свет под радостные возгласы бунтующих сразу несколько сотрудников силовых ведомств. Город, до этого проводящий ночи в полной тишине под контролем полиции государства, скинул былые оковы, предавшись взрывному карнавалу на костях.

Из первых рядов толпы возвысился силуэт: мужчина, в руках которого виднелся мегафон. Толпа утихла, а по площади волной прокатился громоподобный голос, перекрывающий своей громкостью визг сирены.

– Сегодня, мои братья и сестры, происходит исторический момент, который сулит всем перемены, доселе невиданные человечеством! Мое имя – Адапа, я заложил первый камень в фундамент этого города. И кто бы мог подумать, что когда-то процветающая земля обратится в гниющее болото, а былое свободолюбие станет не основополагающим элементом гражданской доктрины, а преступлением, карающимся смертью от безлицых охранников режима! Но сегодня, этой ночью, – Адапа указал пальцем на небо, чье полотно уже практически полностью застилал грунт луны. – Луна, что стала предзнаменованием грядущих изменений несколько дней назад, теперь являет собой знамя революции, знамя нашей победы, знамя освобождения от былых кандалов, надетых на нас преступниками! То, что должно было произойти тридцать лет назад, произойдет сегодня! Нет бессмысленной войне, развязывающей руки тем, кто прямо сейчас за моей спиной бегает подобно муравьям в горящем муравейнике! Нет беззаконию! Что это преступное государство сможет противопоставить тем, кого ведет дух свободы, поддерживаемый небесным светилом? Вперед, граждане!

Овации. Толпа оживилась, первые ряды пошли вперед и вступили в бой с остатками жандармов. Микхаэль, Никола и Мадлен во время речи Адапы отошли к баррикаде, стоящей возле разрушенного района тентов. Взобравшись на нее, Мадлен и Микхаэль внимательно внимали словам градооснователя. Никола же все это время завороженно смотрел на луну. На ней можно было разглядеть каждый кратер и неровность, а свечение, что раннее освещало лишь небосвод, отдавая земле крохи своего излучения, теперь спадало на город, озаряя его подобно солнцу. Когда протестующие двинулись вперед к зданию мэрии, Мадлен и Микхаэль думали пойти с ними же, не забыв и про Николу, но попытки растормошить его не увенчались успехом. Решив оставить юношу, Мадлен проговорила ему, в какой стороне их искать, но реакции не последовало. Вместо этого он ткнул пальцем в небо, приковав все внимание своих приятелей к живому спутнику. Никола продолжал смотреть на шапку реголита, подмечая в своей голове каждое изменение. Вот луна начала пульсировать, вновь меняя свои размеры, но в отличие от предыдущего раза, сейчас она пошла на убыль. Практически скрывшись на небосклоне, спутник обратился в маленькую сияющую точку, ничем не отличимую от любой другой звезды. Но в момент, когда протестующие прорвали оцепление жандармов и смогли попасть внутрь, былая точка взорвалась светом, который молниеносно начал пожирать черное полотно, обращая его в ослепляющий океан. Смотреть становилось все сложнее, всепоглощающий свет становился все ярче, обжигая глаза. В это мгновение фасад здания мэрии пошло трещинами, с него осыпались былые безвкусные украшения из драгоценных металлов и камней, оголяя серый бетон. На небосводе появилась еще одна точка. Затем две. А после – целая россыпь. Никола успел сосчитать их, проговорив итоговую цифру вслух.

– Их пятьдесят. – Щурясь, он из последних сил старался не отводить взгляда от слепящего небосвода. – это…

– Звезды. Луна – прародительница звезд. – Сказав это, Мадлен закрыла глаза.

Здание мэрии с грохотом рухнуло, накрыв собой и жандармов, и протестующих. А после – звук ударной волны и свет, застлавший собой все вокруг, в самой сердцевине которого поднимался кроваво-красный гриб.

Она идет в ночи во всей красе.

Движение теней, что въелось в наши лица

Сегодня станет колыбелью…

Как обет,

Подписанный на лентах пленочных кассет.

– Не волнуйтесь, я сам справлюсь.

Стоя у открытой задней двери автомобиля, я с трудом вытягиваю обшитый голубой тканью чемодан, что сопровождал меня всю дорогу, находясь на соседнем месте. Стараясь быть максимально аккуратным, я все же в последний момент роняю его на пыльную дорогу. Водитель, что до этого внимательно следил в зеркало заднего вида за борьбой моего хлипкого тела и силы притяжения, просовывается в окно автомобиля, вновь предлагая свою помощь. Не знаю, откуда произрастала природа его благожелательности – воспитание или же щедрые чаевые, которые я передал ему в ладонь перед тем как покинуть его фаэтон, но я вновь отказываюсь, показывая жестами, что для помощи уже поздно, а роль моего кучера для него уже давно окончена – точно по остановке счетчика такси. Кивнув в ответ, водитель удаляется, оставляя меня закашливаться в клубах выхлопных газов.

Присев на злополучный чемодан, я оглядываю место своего прибытия. Пустой заброшенный двор с границами, очерченными круговым двухэтажным бетонным зданием, накрытым поредевшей фасадной сеткой, и в середину которого неаккуратно встроена семиэтажная кирпичная постройка, чьи стены уже как несколько десятилетий потеряли свой первичный блеск, а о былой фешенебельности говорит лишь заляпанная вывеска «отель Пьяный корабль» над входом и горельефы над каждым окном. Выполненные рукой мастера, рельефы, по всей видимости, доносят до гостей двора краткую справку о происходящем за каждым из окон: на одном несколько мужчин в костюмах-тройках сидят за столиком и играют в преферанс, на другом изображен мужчина ближневосточной внешности, ноги которого обхватывают две обнаженные женщины, третья же подносит к его рту кальянный мундштук. Но больше всего меня заинтересовало изображение, находящиеся над окном седьмого этажа – единственного на своем ярусе, являющимся фронтоном. Скульптура, что высилась над ним, была выполненной в технике контррельефа. Это, должно быть, когда-то было Луной с женским лицом, но сейчас, по всей видимости из-за протекающей крыши, на углубленном диске едва читались человеческие черты – скорее кляксы, небрежно нанесенные декоративной косметикой.

Встав на ноги, я поднял с тротуарной плитки чемодан и отправился внутрь отеля. Распахнув входные двери, я протиснулся в узкий коридор. Половицы скрипели под ногами, а путь мне освещали заляпанные лампы, находящиеся параллельно друг от друга на обеих стенах. Выйдя в небольшую комнату с административной стойкой, я положил свою ношу подле себя и позвонил в золотой колокольчик, приветливо подмигивающий отраженными огнями ламп. Из двери, находящейся за стойкой, послышался неразборчивый бубнеж, после чего она отварилась и передо мной возник крупный мужчина преклонных лет, чье лицо напоминало печеное яблоко – настолько оно было испещрено морщинами, некоторые из которых были так глубоки, что больше напоминали боевые шрамы. Глубоко посаженные глаза, теряющиеся за густыми бровями цвета древесного угля, нубийский нос, обилие старческих пятен, усеявших собой каждый сантиметр обвисшей кожи – этот человек явно прожил на земле срок, превышающий типичные двузначные числа, свойственные венцам творения Господня. Отряхиваясь, он не сразу разглядел меня – должно быть, его глазам уже давно не был привычен вид человека из нездешних мест, поэтому изначально, вглядываясь в меня как в неодушевленный предмет, должно быть ему думалось, что я галлюцинация, возникшая у него из-за нехватки солнечного света. Тщетно прождав реакции от портье, я решил нарушить молчание, оповестив его, что мне нужен номер.