Поняв, что угрозы больше нет, торопливо, босыми ступнями перебираю лестницу и выбегаю через главный ход. Почти никто из гостей ещё не разъехался. Автомобили так и стоят на придомовой территории. А небо уже потихоньку из кромешно-чёрного принимает оттенок синевы. Прямо как глаза Якуба.

Я добежала до дома Хаят, но входная дверь оказалась запертой. Как же так? И где мне спать? Стучу, но никто не отворяет. Бежать обратно в большой дом совсем не хочется. Обойдя жилище, понимаю, что окно в комнату, где я спала, закрыто. Не залезть. Бросаю камушек в надежде, что дочь Хаят услышит. Но, похоже, они обе спят как убитые.

Устало прислоняюсь к стене. Ночь выдалась долгой. Глаза слипаются, и кажется, если прикрою их, так и усну стоя.

На улице тепло. И пришедшая в голову идея переночевать в конюшне вызывает куда меньше отторжения, чем возвращение к синеглазому жеребцу.

По крайней мере, конюшню содержали в чистоте, видно, кое-кто любит лошадок.

К тому же до рассвета осталось всего ничего. А там и Хаят проснётся. Только сперва решаю проведать собаку, жаль, еды с собой нет.

Пёс будто не спал, ждал кого-то. Следил за моим приближением грустными глазами, в которых я видела море тоски. От предательства бывших хозяев, тех, кому больше всех доверял.

Присаживаюсь на корточки рядом и осторожно поглаживаю его между ушами.

– Я понимаю тебя, поверь, – обращаюсь к нему, – меня тоже выбросили самые близкие люди.

Нижняя губа то ли от жалости к себе, то ли к собаке начинает подрагивать. Из-за усталости эмоции так и лезут наружу. Беру себя в руки из последних сил. Не время плакать.

– Буду звать тебя Мухтаром, – решаю, вставая на ноги. – Мне пора.

Но пёс вдруг поднимается на лапы. Большой и мощный, вселяющий страх. И я бы испугалась, не заметь его виляющий хвост.

– Ты хочешь со мной? Тебе нельзя в конюшню. Давай ты побудешь здесь, а я завтра приду? – пытаюсь вразумить его, но стоит мне отойти, как он на трёх лапах преодолевает разделявшее нас расстояние. Одна лапа приподнята.

Тычется мне мокрым носом в ладонь. Чтобы погладила.

Погружаю пальцы в густую шерсть на холке.

– Дружочек, если напугаешь или покусаешь лошадей, то меня пустят на колбасу, понимаешь?

Стоит на месте, будто сообразил, о чём речь. Я ушла от него, оборачиваясь, а он так и стоял. Смотрел, как я ухожу. Ощутила муки совести. Вдруг он думает, что я больше не приду?

Устроилась в углу конюшни. Как в прошлый раз. Села спиной к стене и вытянула ноги. Глаза закрывались сами собой, и мне уже стало всё равно, где спать. Медленно сползла на землю и уткнулась во что-то пушистое, мягкое и тёплое. Даже не заметила, как собака сюда пробралась. Гнать не хотелось. Да и не справилась я бы с ним. Упрямый.

– Любишь ты ложиться под кавказцев, Пирожок, – вытаскивает меня из сна знакомый голос.

Солнце, пробираясь в конюшню, жалит глаза, и я с трудом могу рассмотреть мужчину.

Неуклюже приподнялась. Щурюсь. За ночь в одной позе тело закостенело, и теперь его ломило. С ужасом подумала о том, что скоро нужно будет возвращаться к тяжёлой работе, а я едва способна повернуть голову. Рядом валялся парик, который, должно быть, стянула во сне вместе с шапочкой. Волосы распустились по спине и падали на лицо.

Силуэт Якуба, стоявшего в паре шагов от меня, освещался лучами солнца. Ангел возмездия, не иначе. Замечаю, что на нём та же одежда, что была вечером. Значит, он только вернулся и обнаружил моё отсутствие. Лишь в это мгновение поняла, что могло прийти в голову Якубу, когда он не нашёл меня в доме Хаят.

Пёс за ночь будто и не пошевелился. Но сейчас, когда я проснулась, зарычал на незваного гостя. Почти неосознанно погладила пса, и он успокоился. Однако скалиться не перестал.

– Ты исключение, – дерзко отвечаю Ямадаеву, совершенно забывая о самосохранении. О том, что стоит быть хитрее и изворотливее.

Но он пробуждает во мне всё самое плохое, поднимая из глубин моей сущности всё, что я пыталась в себе подавить. То, что всегда напоминало отцу о моей матери.

Добрая, милая и отзывчивая девочка в его присутствии пропадает. Я не планировала скрывать отталкивающую грань своего характера от того, кто похитил и держит силой. И намеренно выводит из себя своими оскорблениями, которые даже близко не связаны с реальностью.

Представляю, как отвратительно выгляжу после ночи сна на собаке, в конюшне, с боевым макияжем на лице.

– Полагаю, единственное, – отвечает холодно. И смотрит на меня могильным взглядом.

До меня доходит очень медленно. Слишком медленно. Как он меня назвал? Я же не ослышалась? Пирожок? Вот чёрт!

Страх холодным осадком падает на дно желудка. Мало того, что моё сообщение не попало к адресату, теперь и похититель знает, что его жертва пыталась кинуть весточку «мужу».

А ведь Якуб и без того, скорее всего, накажет меня. Как и обещал перед уходом. И в его глазах я нахожу ответ. Обязательно накажет.

– Поднимайся, – приказывает, рассматривая свой пиджак, будто не сразу сообразив, что я стащила его одежду. Хмурится. Конечно, за ночь в конюшне он вряд ли сохранил благоухание дорогого парфюма Якуба.

Пёс наблюдает за нами. Никогда не натравливала животных на людей, но сейчас резко захотелось. И Якуб словно понимает моё желание.

– Пристрелю, – сообщает коротко и ясно. Не сказал кого, но полагаю, нас с Мухтаром по очереди. И не сомневаюсь, что он вполне на это способен.

Пульс стучит в ушах. Боюсь своего похитителя. И остаться без защиты пса – тоже.

Но всё же понимаю, что если Якуб ко мне подойдёт, а он явно настроен, то собака бросится на него. Ведь не по головке он будет меня поглаживать. Прибегут люди Ямадаева, и если с их хозяином что-то случится, меня сожгут на костре.

Смотрю в его глаза, словно в дуло пистолета. Будто, если сделаю лишнее движение, он меня точно пристрелит. Хотя пока оружия в его руках не наблюдаю. Взглядом убьёт на месте.

– Обещай, что не обидишь собаку, – выставляю требование, как террорист на переговорах. Не отпущу Мухтара, если пойму, что ему грозит опасность.

Якуб смотрит на меня несколько долгих секунд. И едва заметно кивает. Выдыхаю.

Опускаюсь на корточки между Якубом и собакой. Поглаживаю пса по густой шерсти. Настоящий исполин. Статный, мощный. Даже хромой и слабый, он внушает страх.

Не знаю, выбрал ли он меня своей хозяйкой, либо решил отдать долг чести, но не сомневалась, что он порвал бы любого в клочья. Ради меня. Сейчас.

– Всё в порядке, малыш, – ласковым голосом пытаюсь успокоить напряжённое животное, провожу рукой по шее, – это друг. Всё хорошо.

Но сама не верю своим словам, и он не верит. Поднимаюсь и, не глядя на мужчину, прохожу мимо, выходя из конюшни. Сама не знаю почему, но на глаза наворачиваются слёзы. Боюсь, что Якуб не сдержит обещание и убьёт животное. Да и с чего бы ему слушать мои просьбы.

Вытираю украдкой слёзы, провожая пса к тому месту, где он спал. И на этот раз прошу животное не идти за мной. Сидеть. Эту команду он узнает.

Оборачиваюсь, чувствуя, как спину прожигает взгляд синих глаз. Конечно, Якуб шёл за нами. Но оставался на расстоянии. Теперь с трудом заставляю себя подойти к нему.

Смотрит на меня. Выражение лица не становится добрее.

Сжимает мою руку чуть выше локтя в стальные тиски своих пальцев. Я всхлипываю от боли. Он притягивает меня ближе к себе, так что мне приходится приподняться на носочки. Нежная кожа босых стоп царапается о гравий под ногами. Прикусываю губу.

Боковым зрением замечаю людей, которые с любопытством за нами наблюдают. Почему-то испытываю стыд, что со мной вот так обращаются. Непозволительно. Грубо.

А сама ощущаю, как моего похитителя трясёт от злобы. Она настолько сильная и мощная, что её вибрация доходит и до меня.

Стоит нам переступить порог его жилища и закрыть дверь, как он бросает меня в стену и тут же, сжимая мои плечи, приподнимает вверх. Ноги болтаются в воздухе, пока я, ошарашенная его бешенством, хватаюсь за его предплечья.