— Ох. Здравствуй, Артур, — глаза поднялись с бейджика на молодого паренька. — Нет-нет, у нас всё прекрасно. Изволь формальности. Называй меня тётя Маша.

— Но…

— Я никому не скажу! — кокетно добавила женщина и засмеялась, по-доброму улыбаясь. Зимин ей в сыновья годился. Прохор был почти в той же стороне.

— Хорошо, тётя Маша, — работник немного смутился от такой активности покупателя, переводя взгляд на Прохора. — Тебе нужно отдохнуть? Можешь ведь идти домой.

— Нет, не могу. Что тебе надо вообще? — тот нахмурился и посмотрел на покупателя. — Я справлюсь сам. Так тебе что-то подсказать?

— Какой хмурый вид! Великое одолжение человека «Я — сам»? Ха-ха! Можете помочь мне вдвоём, я совсем не против компании таких симпатичных мальчиков. Хмм. Знаете что-нибудь из спиртного, чтобы вкус был, как у дорого вина, но при этом процент алкоголя был низкий, как у шампанского? Муж очень хочет, хотя ему противопоказано сейчас.

Аксёнов задумался и осмотрел верхние полки, натыкаясь на возможные варианты. «Эр» или «Питенол»? А может быть «Губолин»?

— Если есть противопоказания, то тогда не стоит покупать. Это окажет вред на организме и повлечёт последствия. Мне бы не хотелось, чтобы это ещё сказалось как-то на нашем алкомаркете…

— А какие предложения у тебя, Прохор?

Мужчина посмотрел на коллегу и с победоносным видом подошёл к полке. В руке оказалась непримечательная бутылка с надписью «Питенол». На бежевой этикетке были нарисованы зелёные бутоны цветов. Белый шрифт придавал что-то необычное такому странному сочетанию.

— Предлагаю купить именно вот это. Я сам не пробовал, но, по словам других людей, в нём есть что-то, чего сложно найти даже в крепких напитках.

— Прохор!

Артур стал ворчать и отбирать бутылку у работника. За ним закреплена власть: только ему можно сегодня продавать товар. Из-за этого шансы на победу были неравные. Мария наблюдала за потасовкой, пока не взглянула на время. Радость сменялась грустью в глазах. Унывать нельзя. Впереди предстоял ещё долгий разговор. Или нет.

— А вы ещё не забыли про меня? Ха-ха! У меня было так много времени подумать. Я решила, что беру. Не беспокойся, Артурчик, больному попадёт внутрь пара капель!

Зимин с недоверием посмотрел на женщину. Вот так всегда говорят, а потом болеющим становится хуже. Вина распространяется с геометрической прогрессией. Особенно обвинения, после которых пробуждается даже самая побитая совесть.

— Ладно. Сделаю вид, будто не слышал, кому это покупается. Только не забывайте о последствиях. Дорогих людей легко потерять. Будет обидно, если это сделает какая-то бутылка, — парнишка посмотрел на алкоголь и с досадой выдохнул. В его жизни роковым последствием стала машина. Авария со смертельным исходом стала точкой для матери, и она хотела поставить её и для сына. Как желание убить себя вместе с ничем неповинным ребёнком, смотрящим с надеждой на свою опору. Где найти помощь? Вокруг обвинения. Все хотят заставить извиняться, задыхаться от совести в неуместной ситуации. Ужин в доме напоминает поминки. Каждый день проживать с воспоминанием события, которого даже не помнишь. И думать. Думать. Думать. Думать. «Что, если бы это был я? Всё было бы хорошо. Все были бы счастливы. Никому не пришлось бы страдать.» Лишь при Петре подобные мысли надолго исчезали. Тревожность уходила следом. Парнишка выдохнул и посмотрел в сторону кабинета директора, стоя возле кассы. Не ноги, а мысли донесли его. Нет, он должен жить. Всё было не зря. «Ты так заботишься обо мне… Я ведь тоже тебе очень дорог, правда? Да. Правда. В твоих глазах даже появляются звёзды, когда они смотрят на меня. При других такого нет. Я хочу жить ради тебя!» — Зимин плавал в своём мире.

— Люблю тебя…

Собственный голос заставил работника очухаться от фантазий. Он посмотрел на покупателя с коллегой в стороне и смутился, слегка краснея. «Боже мой, хорошо, что они не услышали. О чём они говорят?»

— Знаешь, Прохор, у меня к тебе есть серьёзный разговор, — женщина говорила тихо и с осторожностью. Никто не мог подслушать на таком расстоянии. — Мы практически не знакомы, но не мог ли ты оказать мне услугу?

— Услугу? — мужчина пренебрежительно осмотрел Марию, будто та предложила товар в виде своего тела.

— Да, — небольшое молчание. — Мой муж болен. Он потерял большую часть памяти, но помнит, что у него есть я и сын.

— А я здесь причём?

Женщина достала платок, вытирая появляющиеся слёзы. Со стороны было заметно, что она говорит с трудом. Мудрость в старости? Даже если так, то эта мудрость была элегантной и утончённой.

— Дело в том, что наш сын умер десять лет назад. У Сени, моего мужа, проблемы с сердцем. Ему нельзя говорить правду. Если… если он узнает, это станет большим потрясением. Его сердце не выдержит. Он умрёт, — покупатель был очень сдержан, несмотря на серьёзность ситуации. Лёгкая улыбка снова появилась на лице. — Сеня очень любит сына. Спрашивает, как он там живёт, вдали от дома. Когда приедет, чтобы навестить больного папочку. Ты очень похож на него. Когда я пришла сюда, чуть не упала в обморок. Думала, что воскрес…

— Это ты мне предлагаешь стать сыном для какого-то мужика? — Аксёнов пошёл в штыки, не собираясь подчиняться женщине, а мужчинам тем более. Мария тяжело выдохнула. Ей хотелось уйти, но совесть перед супругом не позволяла шагнуть назад.

— Подумай хорошо, пожалуйста. Он лежит в больнице. Врачи не прогнозируют что-то хорошее. Отмалчиваются и уходят. Если Сеня умрёт, мне бы хотелось, чтобы он перед своей смертью увидел сына, пускай даже не его. Материнскому сердцу тоже больно. Но только представить, что чувствует отцовское, подарившее всё тепло и заботу своему единственному мальчику…

Она помотала головой, вытерла слезинки и достала клочок бумажки с ручкой, у которой заканчивалась паста. Номер телефона и адрес больницы вскоре оказался в руке у Прохора.

— Второй этаж, третья палата направо.

Мария помолчала и аккуратно обняла мужчину, словно бархатное одеяло, а затем отстранилась и поспешно вышла из алкомаркета. Аксёнов остался в замешательстве. Лёгкость и нежность сбивала его жёсткий настрой. Глаза опустились на бумажку. «Даже вино не купила…»

— Поздравляю! Ты уговорил её не покупать? Вот видишь. Умеешь ведь, когда захочешь.

Мрачный подчинённый подошёл к кассе и купил товар сам, после чего молча удалился из здания. Артур вопросительно посмотрел ему вслед. Вот и ушёл комок проблем. Только куда? На улице сгущались ночные тучи. Людей становилось меньше. Рабочий день. Тяжёлый рабочий день. Кому хочется после такого гулять? Лишь тем, кто не работает, либо тем, кого выпнули размяться и подышать свежим воздухом. Весенние вечера отдавали тоской. Дожди, лужи, грязь. Почему люди, состоявшие из мусора, так презирают это время года? Они любят лето. Зелёная травка, солнышко. Тепло и светло. Всё для того, чтобы скрыть свою сгнившую натуру. Если постелись на лужу свой пиджак для прекрасной сопровождаемой леди, он не останется чистым, когда его поднимут. Запачкается. Пропитается всеми отвратными составляющими неизвестного водоёма после стаявшего снега. И что же дальше? Наигранное веселье, вызывающее чувство тошноты, как если бы запил бесплатный кусок рыбы молоком. Отвращение, жалость, сочувствие. И улыбка. Нельзя показывать отрицательные эмоции, пока на тебя смотрит человек, оплативший несчастную рыбу. Ведь он не виноват, что ты, точно лишившись ума, принялся запивать кусок попавшимся под руку молоком, оправдываясь специфическим вкусом, при этом сдерживая подходящую рвоту. Бесконечная игра однажды приводит в тупик. Солгал с рыбой, солгал при леди, что всё в порядке. А затем жизнь превращается в карточный стол. Друзья и знакомые играют в мафию, а ты становишься ведущим, ведь другие роли тебя больше не устраивают. Когда выпадает другая карта, почему бы не утаить правду? Всего лишь житель. Однако, если убрать из колоды ведущего и шерифа, можно играть до бесконечности. Раскусили — солги и преврати в шутку. Верят — продолжай. Ты и сам перестанешь видеть границу. Ложь станет правдой. И сейчас, сидя возле окна, ты наверняка думаешь: «Хочу лето. Надоела эта слякоть. Обувь постоянно грязная. Ненавижу весну», — даже не задумываясь, что говоришь о себе.