Вот уже два месяца я работаю. Ездить на работу приходится с другого конца города с двумя пересадками. Мерзну, новая куртка только осенью казалась теплой, а для зимы не подходит. Распорола старую кофту, вставила ее внутрь, но совсем зимней моя куртка не стала, зато сапоги высокие, теплые и очень красивые. Мою начальницу зовут Калерия Валерьевна. Чем думали ее родители, когда к такому отчеству дали имя Калерия? Все заводоуправление зовет ее Кавалерия. Прозвище удивительно к ней подходит. Ходит в туфлях на высоченных каблуках с металлическими цокающими набойками, успевает одновременно печатать на машинке, отвечать по телефону и разговаривать с посетителями. При этом совсем не умеет разговаривать тихо. Первая узнает все новости и всегда все знает. Я уже сносно печатаю на машинке. Успеваю еще делать свои контрольные для института. Но самое приятное в моей жизни – это поездки к Зое.

Несколько лет назад завод построил базу отдыха: большой корпус и домики для начальства. Деревушка Завражино насчитывала раньше десятка два домишек, что тянулись вдоль реки, а сейчас там две развалюхи остались, одно название. Но место было красивейшее: излучина реки, песчаный берег и сосновый бор с черничными логами. Проложили дорогу от ближайшего дачного поселка. Летом там постоянно живут отдыхающие, а зимой желающих возят на выходные заводскими автобусами. От базы отдыха до Белого Яра – Зоиной деревни, всего километров пять. Летом между деревнями лежит непроезжая низина – Марфино болото, а зимой неплохая дорога. Когда в пятницу везут отдыхающих на базу отдыха, меня пускает в свой автобус один пожилой водитель. Впереди есть небольшое сидение, я там как раз помещаюсь. Тепло, приятно пахнет бензином. Он даже потом подвозит меня в горку почти до Зоиной деревни. А там добежать всего ничего.

6

Квартира Галины Леонидовны была в соседнем доме, стоящем под прямым углом, только подъезды выходили в другой двор. Старушка не была одинокой, но ее дочь Ольга с семьей жила в Обнинске. После инсульта она приехала, пожила две недели, сама ставила назначенные уколы, предложила переехать жить к ней, а квартиру пока сдавать. Но Галина Леонидовна, почувствовав себя лучше, отказалась: она недолюбливала зятя, а внуки-подростки крутили слишком громкую музыку.

– Пока могу, поживу сама себе хозяйкой, – заявила она дочери.

Она оформила завещание на Ольгу и попросила ее договориться с социальной службой на надомное обслуживание. Галина Леонидовна продумала свой распорядок: в понедельник приносили продукты, во вторник приходила медсестра, в среду делалась уборка. Четверг она объявила днем приема гостей: утро – для пенсионеров, а вечер – для молодежи. Остальные дни оставила для дочери, которая, надо отдать ей должное, приезжала с ночевкой один-два раза в месяц, а летом неделю проводила с матерью на даче.

Во дворе было безлюдно, шумели под ветром потемневшие мокрые клены, накрапывал дождь. Марина вдохнула прохладный воздух с запахом влажной земли, надела капюшон, запахнула куртку и быстрым шагом пересекла ставший унылым двор. Вот и первый подъезд, код всего на одну цифру отличается – внутри светло и тепло.

В квартире Галины Леонидовны везде были развешаны памятные записки: на входной двери «Если кружится голова – не выходи», на зеркале – гимнастика, над телефоном – нужные номера, на кухне – список таблеток с отметками о приеме. Но с головой у старушки стало заметно лучше, сегодня она ничего не путала, не повторялась в разговоре.

Выглядела Галина Леонидовна гораздо моложе своих лет: серые глаза – ясные, волосы – аккуратно подстрижены, как будто крашены под седину, фигура – подтянутая. Уже второй год она соблюдала строжайшую вегетарианскую диету, к тому же призывала и всех знакомых. Исключение составляла Пуська – изумительной красоты русская голубая кошка. Ей кроме сухих кормов частенько перепадала вареная рыбка. Пуська была полноправным членом семьи и могла гулять, где вздумается, кроме накрытого стола. Но она упорно боролась за свои права и всегда садилась на свободное место, а передние лапки ставила на самый краешек столешницы. Это называлось «сидеть, как прилежная ученица», и выглядело уморительно. Однажды Марина была свидетелем разговора Галины Леонидовны с дочерью. Ольга возмущалась, что кошке позволяется сидеть на письменном столе и спать на хозяйской подушке.

–Мама, отучай ее везде лазить! У кошек бывают глисты!

–Моя Пусенька чистая, по помойкам не бегает. Глисты у нее могут быть только от нас, людей, – категорично парировала Галина Леонидовна. Прекрасно знающая, кто в доме хозяйка, Пуська продолжала при этом сидеть на столе, нагло поглядывая на Ольгу своими оранжевыми глазами. Девочек Белых кошка обожала, впрочем, как и они ее. Посидев немного «прилежной ученицей», она перебралась на колени к Марине и, получая свою порцию ласки, громко мурлыкала.

Марина и Маша в детстве страстно мечтали о кошке или собаке. Но родители не соглашались на собаку: мама – из-за хлопот с выгулом и проблем с поездками, а папа принципиально считал, что собаке не место в квартире в роли игрушки: она должна быть или сторожевая или охотничья. На кошку их, пожалуй, можно было бы уговорить, но тут против выступала бабушка. Она опасалась за жизнь любимой канарейки Сьюзи. Это хрупкое существо, подаренное Алле Михайловне коллегами по работе на день рождения, неожиданно стало ей очень близким и дорогим. Канарейка жила в клетке с открытой дверцей, любимое место у нее было на плече хозяйки. Она, похоже, возомнила себя человеком. За обеденным столом Сьюзи полагалась тарелочка, а угощение она клевала только с вилки. Если об этом забывали, крошечная птичка устраивала форменный скандал.

Галина Леонидовна, как обычно, была одета совсем не по-домашнему. Она терпеть не могла халаты, и сейчас была в брючном костюме с бирюзовым блузоном, на ногах – туфли, хотя и на низких каблуках. Она безуспешно пыталась напоить гостью чаем с вареньем и жаловалась, что не с кем поехать на дачу: у дочки отпуск уже прошел.

–А там – огурцы, зелень, цветы. Марина, может, вы с Машей съездите со мной на недельку отдохнуть? Я ведь себя сама обслуживаю, но ехать боюсь, вдруг упаду по дороге.

Марина хорошо помнила, какое гнетущее впечатление произвела на всех окрестных пенсионерок внезапная смерть ее бабушки. Семь лет назад у Аллы Михайловны случился инсульт прямо на улице, она упала на ступеньках булочной, ударилась затылком и умерла от кровоизлияния в мозг. «Шестьдесят один – совсем молодая», – твердили старушки и шевелили губами, подсчитывая, на сколько они старше. Сейчас Галина Леонидовна была старше бабушки на шесть лет.

Дача была после литературы ее любимым занятием, источником здоровья, энергии и экологически чистых продуктов. В том, что на даче что-то еще росло, была немалая заслуга родителей, которые вслед за дочерьми втянулись в шефство над Галиной Леонидовной. Мама, хотя и была, по собственному признанию, огородница нулевая, любила природу, а отец просто обожал работать на земле: копать, садить, полоть. Это у него с детства осталось. Девочки сочетали приятное с полезным: ловили первый загар с лопатами в руках, а потом бегали на речку купаться. Все вместе, впятером ездили на машине: в мае – на посев, в июне – на землянику, в июле и августе – на сбор урожая. Это называлось «наезды», из каждого мама делала маленький семейный праздник. Она мыла посуду и подтирала пол, накрывала стол на веранде пластиковой скатертью, ставила цветы, сооружала салатики из всего, что успевало вырасти, делала красивые бутерброды. Все пятеро усаживались за стол так, что бы можно было, поглощая свой обед, любоваться цветами, зеленью, недалеким леском через открытые окна веранды.

Кроме наездов, Маша – то с Таней, то с Мариной – устраивала для Галины Леонидовны среди лета «набеги». Приходилось ехать час на электричке, да два километра пешком топать.

Учительница брала в электричку на всех новинки литературы, зачастую именно от нее Марина узнавала имена новых интересных авторов. Не всех она рекомендовала девушкам, от Лимонова, помнится, отговаривала: