Князь был храбрым воином и бок о бок со своей верной дружиной и опытным воеводой Свенельдом достойно бился в битвах, одолевая и усмиряя врагов – хазар на Волге, болгар на Черном море и других, исправляя ошибки своего отца, князя Игоря Старого, жестоко убитого в землях непокорного племени древлян. Кстати, княгиня Ольга впоследствии привела древлян к повиновению, а детей древлянского князя Мала, отрока Добрыню и отроковицу Малушу, забрала себе и сделала их своими рабами.

В редкие наезды на Киев Святослав ухитрился от разных матерей «нажить трое сыновей». Причем последнего, Владимира Красно Солнышко, – от рабыни, древлянской княжны Малуши, ключницы княгини Ольги.

Святославу, как боевому князю, недосуг было заниматься сыновьями, поэтому детишек под свои опеки разобрала родня их матерей и воспитала каждого в духе своих устремлений. В уделы им даны были города и веси – каждому свои. Младший, Владимир, получил Новгород. Олег, средний отпрыск, сел в городе Овруче, в земле покоренных древлян. Старшему, Ярополку, достался в удел Киев. Именно потому, что он остался в Киеве, Ярополк был воспитан под присмотром своей бабки-христианки, княгини Ольги, и стал воином великодушным и благородным. Его можно было бы назвать «рыцарем без страха и упрека», если бы он не был излишне простодушен и доверчив.

Старая княгиня Ольга оставила этот бренный мир, когда ее внуку Ярополку было уже четырнадцать. А вскоре и его отец, князь Святослав, не дожив и до тридцати, сложил свою буйную головушку на Днепровских порогах, возвращаясь после похода на Византию. (Подозревался сговор трусливых Киевских вельмож-христиан с печенегами, но прямых доказательств найдено не было.) Так Ярополк стал великим князем Киевским, главным над своими младшими братьями, удельными князьями Олегом и Владимиром.

Ярополк оставался язычником, но благоволил киевским христианам и не препятствовал им соблюдать законы своей веры и проводить обряды, но сам креститься не собирался, хоть его и уговаривали. Такое поведение князя вызывало скрытое недовольство княжеских бояр – как язычников, так и христиан.

Был при князе Ярополке сотник по прозвищу Блуд. Какая-никакая, а все же величина – сотник! И этот Блуд страсть как захотел стать воеводой при князе, метил на место славного Свенельда, боевого соратника Святослава. Он и так, и этак подъезжал к Ярополку: мол, засиделся на воеводстве старик, – рука ослабла, да и глаз не тот. А и то сказать: Свенельд еще у Игоря Старого воеводил, потом у сына его, князя Святослава, во всех его походах участвовал, и вот теперь, при Ярополке – тоже властвует! При каждом удобном случае сотник канючил:

– Воеводство – не стариковское дело, великий князь. Пора на покой Свенельду. Пожалел бы ты его…

Но Ярополк был на удивление тверд в этом вопросе и на уговоры сотника не поддавался. Князю был дорог прославенный воин, да и сил у того еще, слава всем богам, оставалось достаточно, что бы там ни говорил сотник Блуд.

Рюриковичи на Киев обманом пришли. Олег, воевода Рюрика, завлек самозваных киевских самозваных царей, Дира и Аскольда, и вероломно умертвил их. Сам Рюрик тогда Новгород усмирял и другие города, поэтому его малолетний сын Игорь с матерью оставались в Киеве, при воеводе Олеге.

Игорь Рюрикович был уже велик в летах по тем временам, – ему было двадцать пять, – когда он впервые взял себе жену. Это была бойкая красавица, псковитянка Ольга, тринадцати лет отроду, острая умом и изрядная в речах. Она сразу прозвала своего мужа «старым», и это прозвище прилипло к нему на века – Игорь Старый. Ольга заставила окружение супруга подчиняться и уважать себя, не смотря на юный возраст. Когда родился у них первенец, сын Святослав, Ольгу с ребенком удалили от князя, как было заведено, и поселили в Вышгороде. Игорь Старый вздохнул с облегчением и остался в Киеве.

При Ольге и княжиче Святославе находилась дружина воеводы Свенельда. Дружина и Свенельд имели на прокорм дань с древлян и уличей. Хорошо кормились. Им хватало. В Киеве посчитали, что для воеводы Свенельда слишком много – с двух племен получать. Тем более, что к тому времени Игорь Старый значительную часть своей дани от полян и других племен должен был отправлять хазарам в Итиль – потому что стал их данником, когда не сумел Киев от них защитить. Чтобы сводить концы с концами, князь Игорь даже сократил свою дружину. Дело дошло до того, что, побуждаемый оставшимися дружинниками, пошел Игорь в землю древлян, чтобы собрать с них дань, причитавшуюся Свенельду, но получил отпор. Произошла битва. Игоря захватили в плен, а всех его немногочисленных воинов перебили у него на глазах. Руководил этим мероприятием Мстислав Лют, сын воеводы Свенельда.

Игоря Старого привязали за руки-ноги между здоровенных деревьев, согнутых до самой земли. Киевский князь был ошеломлен такой дерзостью.

– Кто посмеет убить князя своего? – в ярости прокричал он.

Мстислав Лют усмехнулся:

– Никто не посмеет!

И добавил:

– Хоть ты и забрался к нам, как волк к овцам, и на чужое позарился, мы отпускаем тебя!

И захохотал!

Деревья отпустили, они распрямились и разорвали на части тело бедного князя. Все это произошло на глазах у собравшихся древлян, которые не порадовались такому повороту событий, – киевские разборки никогда для них ничем хорошим не заканчивались. Теперь ходят слухи, что это был хитроумный сговор против Игоря Старого, – очень уж непопулярен стал он после того, как позорно сдался хазарскому полководцу Песаху, а дань в Итиль, столицу хазарского каганата, киевским оружием заплатил…

Пророчество.

В сумерках раннего летнего утра через ворота западной сторожевой башни выехали из Киева двое всадников – княжеский сотник Блуд на боевом скакуне и слуга князя Ярополка, молодой копейщик Варяжко на низкорослой лошадке. Стражники, ворча и зевая, загремели засовами, запирая за ними тяжелые кованые ворота. Всадники прогремели по деревянному мосту через глубокий ров, выехали на тракт и повернули налево.

Всю дорогу до леса сотник то оглядывался и пускал коня в галоп, будто за ним кто-то гнался, и копейщик едва поспевал за ним, то останавливался, выхватывал из-за пояса булаву и боевой топор и начинал вертеться вокруг себя, словно отбивался от кого-то. В такие моменты копейщик отъезжал в сторонку и терпеливо дожидался, опустив копье до самой земли и ковыряя наконечником разросшийся у дороги чертополох. Вокруг не было ни души. Утреннюю тишину нарушали только ранний жаворонок в светлеющих небесах да топот и всхрапы несчастного коня сотника, взбивавшего копытами дорожную пыль. В конце концов, Блуд успокоился, и путники пустили своих скакунов в карьер, быстро достигли леса, на рысях миновали урочище с Аскольдовой могилой; у приметного каменного креста повернули с тракта налево, пересекли дубраву, взлетели на обрывистый берег – и сходу осадили своих скакунов. Оба ослепли от яркого солнца, встающего над широким Днепром…

Прикрываясь ладонью, сотник поискал глазами безопасный спуск. Не найдя, сплюнул в сердцах и пустил коня шагом – по-над яром, по самому краю обрыва. Копейщик поднял кверху свою тяжелую длинную пику, поставил торчком у седла и осторожно двинулся следом…

Было уже далеко за полдень, когда, после долгих блужданий, всадники в очередной раз остановились. Сотник спешился, бросил поводья копейщику и начал спускаться, оступаясь и соскальзывая, цепляясь за кусты и крепкие корни деревьев…

На крутизне, среди нор быстрокрылых стрижей, притаилась пещера колдуньи. Прямо над ней росла-изгибалась береза, и нависали косматые травы. Куст бузины перед входом загораживал пещеру от любопытных с реки. На небольшом пятачке между бузиной и пещерой стояла на камне хозяйка – колдунья Калуша. Лицо и руки у нее были раскрашены охрой. На ритуальных одеждах покоились длинные косы. В них были вплетены знаки силы и амулеты – орлиные перья, волчьи хвосты и мелкие звериные кости. На голове у колдуньи красовался обруч с тонкими ветвистыми оленьими рогами. Неподвижная словно засохшее дерево, она пристально следила за полетом птиц, опираясь на посох.