— Ты о чем? — Казимир лениво перевёл взгляд зелёных глаз на деда и прищурился.

— По твоему лесу, — старичок указал пальцем на Лешего;

— Недалеко от твоей реки, — и палец указал на Водяного;

— Летает, — и указательный палец уперся Ворону в грудь, — птица Сирин!

— Одна? — Казимир прищурил глаза еще сильнее.

— Нет, Алконост тоже с ней.

— Тогда не страшно, — ухмыльнулся Леший и откинулся на спинку кресла.

— Не страшно! Только сегодня чуть девушка не съела яблоки с яблони после того, как на ней Сирин посидела. Да и девоптицу пришлось громким шумом прогнать, иначе и яблок не надо было бы. Уснула бы девушка сном вечным…

— Какая девушка? — губы Казимира дрогнули, а в глазах появился нехороший огонек. — Я запретил людям ходить в мой лес! А коли эта неразумная пришла несмотря на запрет, так и надо было дать ей яблок наливных отведать. Глядишь, — и он снова усмехнулся, — и другим неповадно сюда ходить было бы.

— Так то не просто девушка, ведьма новая, гордеевская. Ее за срубом для бани послали, — проговорил старичок, и только сидящий рядом Аука увидел, что уголки его губ едва заметно поднялись вверх, а в глазах блеснул лукавый огонёк и тут же исчез.

— За срубом? И что, коль дам, она его сама обратно понесёт? — расхохотался Казимир. — Да ради такого я ей и два сруба дам, чтобы посмотреть, что она с ним делать будет.

— Ну так и дай. Только как бы не замёрзла она, а то у реки под елью уснула, а ночь нынче холодная, — сказал старичок и, повернувшись ко всем спиной, уселся у самого костра, вытянув вперёд ноги и руки, словно и впрямь замерз. Больше он ничего не говорил и ни с кем не общался, а вся лесная нечисть не смела потревожить его молчаливый покой.

Вскоре Ворон, натанцевавшись вдоволь с лесавками, улетел, Водяной тоже отправился к себе, а Казимир долго сидел на своём кресле, смотря куда-то вдаль и хмурясь. Потом поднялся и, открыв заповедную тропу, вышел на берегу реки.

Под елью действительно спала девушка. Она свернулась комочком, а ночная прохлада и речной туман так и норовили окутать ее и забрать тепло человеческого тела себе.

Казимир постоял, а потом снял свой кафтан и словно одеялом укрыл им незваную гостью. Ночью она не замёрзнет, а с первыми лучами солнца его одежда растворится утренней дымкой, и девушка даже не узнаёт, что ночью ее навещал сам хозяин леса.

Эля

Проснулась я от того, что козел толкал меня в бок. Я перевернулась на другую сторону в надежде, что он отстанет, и получится ещё немного поспать. Но настойчивая скотина никак не оставляла попыток меня разбудить. Получив очередной болезненный толчок в поясницу, я резко подскочила, замахиваясь на козла, желая отвесить ему оплеуху в ответ и… ударилась головой об еловую ветку.

— Вот же гадство!

Я потёрла ушибленную голову и осмотрелась: в стороне стоял козел, который успел отпрыгнуть, поняв мой коварный замысел, и теперь настороженно смотрел слегка наклонив голову.

Поняв, что возмездия не будет, он снова подошёл ко мне и принялся выталкивать из-под дерева.

— Отстань, — проговорила я, отпихнув рогатого спутника, а потом не спеша потянулась, взяла каравай, соль, венок и принялась выбираться из-под ели.

Козел принялся фыркать и настырно подталкивать меня вперед, из-за чего я чуть не выронила каравай.

— Да прекрати, к чему такая спешка? Дай проснуться, а?

Жалобно взмолилась я, надеясь, что в звере проснётся хоть чуточку сострадания, и тут заметила какое-то шевеление недалеко от нас. А присмотревшись повнимательнее, я поняла, что по густому валежнику в нашу сторону медленно идет медведь.

Забыв, что всего минуту назад я мечтала о том, чтобы козел отстал, и я могла снова лечь на мягкую траву и немного поспать, я побежала по лесу вперёд, безуспешно пытаясь обогнать козла, который понял, что в кустах опасный зверь задолго до меня, поэтому-то и пытался разбудить, а потом заставил вылезти из-под ели…

Сердце бешено билось в груди, лёгкие горели огнём, ноги гудели, а хлесткие ветки обжигали кожу рук и лица, оставляя на ней царапины. Обернувшись, я надеялась увидеть пустую поляну, но не тут-то было. Привлечённый моими криками и звоном колокольчика, медведь бежал следом.

Решив, что убежать от дикого зверя у меня не выйдет, потому что хищник гораздо быстрее, я решила пойти на хитрость и, отломив половину каравая, бросила его на дорогу, надеясь, что если медведь и не наестся хлебом, то хотя бы отстанет на какое-то время.

И мой план удался: зверь и впрямь остановился у краюхи хлеба и за один присест проглотил ее, а после вновь пустился в погоню. Передышка получилась недолгой, но все-таки дала хоть какую-то фору. А я отломила ещё часть каравая, и вновь бросила его на землю, после чего, не сговариваясь, мы вместе с козлом повернули налево и побежали в сторону бурелома.

Первым понял неладное мой спутник. Он жалобно заблеял и потряс куцым хвостом, но его копыта прочно увязли в трясине. А уже через несколько секунд нас стало двое: трясина с жадным чавканьем проглотила мой ботинок и схватила меня за ноги.

— Вот же блин, — я вытерла предательскую слезу. — Так и утону в болоте с козлом, а потом придёт медведь и обглодает мои косточки! Что же я такая невезучая, где ж и чем я так нагрешила в прошлой жизни….

И я горько заплакала.

— Да не реви ты, — послышался мужской бас, — и я обернулась, вытирая слёзы.

Только неизвестного спасителя нигде не было видно, а вот со стороны бурелома к нам с козлом медленно приближался огромный бурый медведь, скалясь и утробно рыча…

— Мее, — мычал козел, видимо прощаясь с жизнью.

— Кхм, рррры, — рычал медведь.

— Ой, мамочки, — причитала я.

И во все это многообразие звуков, будто насмехаясь над несчастными нами, угодившими в топь и готовящимися вот-вот стать обедом лесного царя, вплелось размеренное и безразличное:

— Ку-ку, ку-ку…

Не зная зачем я это делаю, скорее даже больше машинально, по привычке, я выкрикнула:

— Кукушка, кукушка, а сколько мне жить осталось?

В этот момент и медведь и козел посмотрели на меня с таким явным сочувствием во взгляде, что стало понятно какого они мнения о моих умственных способностях. А кукушка, которая до этого куковала вдруг взяла и замолчала.

— Да блин!

Я закрыла глаза и недовольно хмыкнула, выказав свое недовольство птице, будто та и впрямь могла что-то изменить и продлить годы моей жизни.

— Глаш, ну ты чего девочку-то расстраиваешь?

Опять откуда-то донёсся мужской голос.

— А ты сам подумай, сколько она проживет, отдав весь каравай тебе, а не хозяину, — ответил ему женский тонкий голосок.

— Эй, кто тут? — у меня вновь появилась надежда на спасение.

— Кто-кто, Дед Пихто, — ответил женский голосок.

А медведь вновь оскалился и зарычал сильнее прежнего, а после зашелся в кашле и, усевшись на зелёный мох, принялся тереть морду лапами.

— Спасите, пожалуйста, тут медведь, — жалобно прошептала я, а козел вторил мне своим блеянием.

— Ахахаха! Медведь!!!! Ахаха, ты слышал! Ой, Ромашка, ну не могу, ахаха!! — опять раздался девичий голос.

— Кх, кх, рррр, пф-пф! — фыркал и кашлял медведь.

А я все оглядывалась по сторонам, надеясь, наконец, увидеть разговаривающих.

— Кхе, — выдал медведь и встал, а я вновь услышала мужской голос:

— Извините, муха… кхе… Еле откашлялся… Проглотил, кхе, кхе и вот…

— Медведь?! — все ещё не веря в реальность происходящего, решила уточнить я: — Так это ты говорил все это время?!

— Да, позвольте представиться, я Ромашка, — сказал грозный зверь и, отвернув голову, печально вздохнул.

— А..Эля, Элина… приятно познакомится, наверное…

— А я Глафира, — послышалось сверху и, подняв голову, я увидела кукушку.

— Да ну нафиг, — только и смогла сказать я, неверяще смотря вокруг.

От осознания того, что со мной сейчас разговаривает медведь и кукушка, к голове прилил жар, и мир вокруг поплыл. Я, конечно, уже видела Домового, Банника, Шишигу, волшебных птиц Сирин и Алконост, но говорящий медведь и кукушка были как-то слишком даже для меня. Я зажмурилась и потрясла головой.